Альманах «Соловецкое море». № 11. 2012 г.

Сергей Егоров, Игорь Лапин

На берегу Северной Двины вырос в Архангельске Успенский храм, похожий на маяк: высокий, светлый, с большими проемами окон. Одна знакомая бабушка сказала бы — «как чаечка на угоре». Его построили на месте Успенской церкви XVIII в., разрушенной в 1930-е гг. Мимо пройти нельзя. Хочется зайти внутрь. Переступаешь порог и оказываешься… в Византии. Стены изнутри расписаны фресками византийского письма, а из купола строго смотрит Пантократор — Господь Вседержитель. Только изображения северных святых подсказывают, что авторы росписи — местные иконописцы. Легко и радостно на душе. Много воздуха и света. Уношу эти ощущения с собой, а на следующий день знакомлюсь с авторами этого праздника — архангельскими иконописцами Сергеем Егоровым и Игорем Лапиным.

Беседовала Светлана Рапенкова

Сергей Егоров:

— На Соловки я, курсант мореходки, впервые попал в 1967 году. Мы ходили туда на шхуне «Запад». На башнях соловецких еще звезды были. В 1990-е годы часто приезжал на Соловки. Познакомился с Сергеем Морозовым. Мы с ним на «шестерке» (шестивесельном яле) бегали под парусом на Зайцы. Я бы и сейчас с удовольствием под парусом сходил в одиночку. Морская романтика у меня с пятого класса началась. Мой дядька двоюродный был морским офицером. Его кортик и определил в юности мою судьбу. Я начал грезить морем, которого никогда не видел.

Товарищ мой хороший — соловецкий реставратор Юрий Саблин. Все иконы, которые Юра реставрировал здесь в музее, до сих пор стоят. Он первый, кто меня начал обучать иконописи, реставрации.

Воцерковление мое началось где-то в 1986 году. Помню, захожу в архангельский храм. Великий Пост. Все стоят на коленях, а мне и перекреститься страшно. Именно в этот момент постригали в монашество будущего архимандрита Трифона (Плотникова), с которым меня тесно связала жизнь.

Попал к отцу Герману (Чеботарю). В 1992 году он начинал возрождение Соловецкого монастыря, а в то время служил в Ширше под Архангельском. Батюшка стал моим первым духовником. Около года я к нему ездил каждый день и помогал храм восстанавливать. Душа тянулась к святыне. Отец Герман дал мне понять, что человек болеет и мучается через грех. Чтобы избавиться от греха, нужно покаяться. Слово «покаяние» (по-гречески «метанойя») переводится как «перемена ума». Оно открывает видение себя. Мы понимаем покаяние как признание грехов. На самом же деле это — изменение. Исправление жизни.

В 1991 году вступил в Союз художников и до 1994 года работал как живописец.

Но уже в то время был связан с Сийским монастырем. С архимандритом Трифоном мы сильно подружились. Я еще ничего в иконописи не понимал, но начал ею заниматься. Отец Трифон устроил мне стажировку в реставрационном центре Грабаря, и я попал к Адольфу Николаевичу Овчинникову. Он — уникальный Мастер, обладающий энциклопедическими знаниями по истории церковного искусства, собиратель прорисей с древних икон, иконописец. Туда я приехал со своим представлением об иконе, а оттуда вернулся совершенно другим человеком. Случился переворот в сознании. После стажировки месяц молчал. Мне открылась суть иконописи.

Игорь Лапин:

— В детстве я очень любил рисовать, и в основном — корабли. Занимался судомоделизмом. К сожалению, меня на воде укачивает. Поэтому и моряком не стал, хотя с детства мечтал. Корни у меня по отцу — из Шенкурского района. Все в роду моряки и корабелы. Дед мой лодки шил. В школе, во втором классе, я очень любил читать Бориса Шергина. В книжке были нарисованы кораблики, которые я переводил через копирку.

Отслужил в армии. В 1991 году крестился. Икона подвела меня к принятию церковной культуры. Первые иконы мы копировали. Сейчас ситуация изменилась. Современное церковное искусство работает с современным человеком. Византийская школа иконописи более притягательна, потому что она четко анатомична и очень подвижна. Но в церковной культуре надо бороться с академической живописью. Академическая живописная манера для иконописи — это поход «в никуда».

До росписи Успенского храма мы с Сергеем писали иконостасы. Первый наш иконостас — для Никольского храма в Архангельске. Потом были иконостасы для Антониево-Сийского монастыря, Холмогор.

Сергей Егоров:

— Когда начинали расписывать Успенский храм, полы у лесов были через каждые два метра до самого барабана. Высота храма 21 м — семь этажей. 1000 кв. м. росписи. В барабане три этажа. Вслепую начинали, по цвету. Только на своем живописном опыте. Это была наша первая роспись храма. Мы и не собирались его расписывать. Хотели писать иконостас. Но так получилось, что отец Трифон благословил на роспись: «Господь управит!»

Снизу барабан, как пятачок небольшой смотрится, а мы там в нем, как таракашки ползали. Как переводить рисунок на такой объем?.. Оказывается, мы начали с самого сложного. И на барабане опыт свой нарабатывали. За день надо было раз двадцать подняться по лесам и спуститься. За пять лет росписи храма я себя человеком почувствовал, забыл обо всех болячках.

Игорь Лапин:

— Я хотел расписывать Успенский храм. Я знал, что мы будем рисовать, а Сергей знал, каким цветом мы будем расписывать. В итоге так и получилось: я был главный по рисунку, а Егоров — по цвету.

В Успенском храме начал рисовать карандашом, Сергей стал раскрашивать плоско, потом я делал объем, Сергей писал лики и т.д. Предварительного плана росписи не было. Было ясно, что в барабане у нас будет Пантократор. И работа началась.

Сергей Егоров:

— У меня личностное восприятие живописи, пластики. Почему Игорь занимается графикой, когда мы работаем вдвоем? Как ни пытаюсь сделать что-то даже с оригинала, у меня всё равно «отсебятина» идет. Это очень опасно в иконописи. Важно не отходить от канона. Казалось бы, художник должен себя вкладывать в работу. Но что имеем мы в современном мире? И что могли те мастера, в древности? Это небо и земля. Свое все равно будет — куда от него денешься?! Но образец, выверенный веками, всегда должен быть перед глазами. Нужно иметь крепкую историческую базу, иначе в болоте увязнешь.

Условно для себя мы с Игорем работаем в XIV веке. Это византийский Ренессанс. Но мне очень близка русская икона. Она сложнее, потому что более абстрактна. Византийская икона близка к античному искусству. Русская икона византийскую в себя впитала. Она более плоская. Пятно работает, линия, силуэт. Как абстрактное искусство она действует более формой своей, столкновением цвета, его напряжением, внутренней печатью. Копировать русскую икону можно, но это очень трудно, — может получиться карикатура. Как копировать, например, Дионисия? Я видел эти копии. Получается всё то же самое, а ничего нет. Картинка — и всё. Печать гения не поймаешь.

Мы работаем немецкими силикатными красками. Сейчас все почти ими расписывают. А если взять классическую фреску, которую писали в древности «по-сырому» — там фон дышит. Пространство становится живым, как в акварели. Какой смысл во фреске, когда она как гуашь получается, глухая по цвету? В Успенской церкви у нас в фоне восемь тонких слоев, поэтому дыхание все-таки появилось. Столкновение прозрачного с плотным цветом создает динамику, вибрацию.

Игорь Лапин:

— Очень интересной оказалась работа над рядом местночтимых святых. Я прочитал все патерики, какие у нас есть по северным святым. Включили в этот ряд новомученика Никодима (Кононова) как составителя патериков. Рассчитал место — оказалось, нужно выбрать сорок с чем-то святых, а у меня их больше 50-ти. Очень сложная задача! Например, очень захотелось поместить сестру Артемия Веркольского праведную Параскеву Пиринемскую. Иконографии ее не было. Мы решали задачу — возродить почитание некоторых святых. Преподобный Сергий Малопинежский, блаженный Георгий Шенкурский, преподобный Варлаам Важский и другие. Никак не могли найти иконографию Георгия Шенкурского, но, наконец, нашли в филимоновском иконописном подлиннике, что борода у него «аки Петрова». Когда преподобного Варлаама Керетского рисовал, долго мучился, как лодку нарисовать, в итоге он держит в руках карбас и в нем — гроб.

Сергей Егоров:

— Работая над иконой, я трачу гораздо больше энергии и творческих сил, чем прежде, когда писал картины. В живописи был свободен. Рисовал все, что приходило в голову. Любая картина могла считаться произведением искусства. Сейчас же мне задан канонический образ — идеал, выстроенный поколениями великих мастеров. Передо мной тысяча лучших образцов культуры и искусства. Чтобы хоть немного приблизиться к ним, необходимо затратить огромные усилия.

Человек в миру вне духовного ощущения живет на отрезке от рождения до смерти. Вокруг него — неизвестность и мрак. Он не осознает себя в круге вечности. В этом — трагедия. В действительности жизнь гораздо шире. Когда человек включает себя в цикл религиозного сознания, земная жизнь становится для него просто отрезком пути. Остальное — тоже жизнь. Жизнь, про которую мы почти ничего не знаем.

Егоров Сергей Георгиевич

Родился в 1950 г. в Брянске. В 1971 г. окончил судоводительское отделение Архангельского мореходного училища. Ходил на судах Северного морского пароходства. В 1972–1975 гг. работал лесорубом, грузчиком, санитаром, художником-оформителем.

Живописью начал заниматься в 1974 г. Художественное образование получил в студии Бориса Копылова. Участник региональных и международных выставок. Работы находятся в коллекциях Министерства культуры России, Архангельского областного музея изобразительных искусств, в частных собраниях коллекционеров России, США, Германии, Японии.

Член Союза художников России. Заслуженный художник РФ.

В 1995 г. прошел стажировку во Всероссийском научно-реставрационном центре им. академика И.Э. Грабаря. Возглавил иконописную мастерскую Свято-Троицкого Антониево-Сийского монастыря.

Лапин Игорь Ильич

Родился в 1973 г. в Архангельске. Отслужив в армии, с 1991 г. стал серьезно заниматься иконописью. Прошел стажировку во Всероссийском научно-реставрационном центре им. академика И.Э. Грабаря. Иконописец иконописной мастерской Свято-Троицкого Антониево-Сийского монастыря.

Роспись Успенского храма в Архангельске (фотографии)

Версия для печати