Альманах «Соловецкое море». № 10. 2011 г.

Руслан Давыдов

1 мая 2008 г. в издательстве BBC Books вышла книга британского журналиста Джонатана Димблби «Россия: путешествие к сердцу страны и ее народа» (В оригинале: Jonathan Dimbleby. «Russia: A Journey to the Heart of a Land and Its People»). Менее чем через две недели телеканал BBC2 начал показ многосерийного документального фильма «Россия: Путешествие с Джонатаном Димблби»(В оригинале: «Russia: A Journey with Jonathan Dimbleby»).

Книга и фильм стали результатом продолжавшихся 18 недель разъездов по России Дж. Димблби со съемочной группой (подробнее). Выход книги, премьера фильма, а впоследствии и выпуск фильма на DVD сопровождались рекламной кампанией, в рамках которой в нескольких газетах Великобритании и на их сайтах были опубликованы отрывки из путевых впечатлений Димблби и интервью с ним (The Sunday Times. 2008. April, 20; The Sunday Times. 2008. April, 27; The Independent. 2008. June, 16; The Times. 2008. October 3 и др.) .

Джонатан Димблби — яркий образец западного либерального «интеллектуала».

Он родился 31 июля 1944 г. Его путешествию в Россию предшествовала череда глубоко личных потрясений и переживаний. Поскольку приступы депрессии не отпускали, лечащий врач настоятельно посоветовал Димблби пройти серьезный медикаментозный курс лечения. А коллеги предложили другое радикальное средство от депрессии — продолжительную поездку в Россию. и, как оказалось, не ошиблись.

«Мое путешествие по России оказалось тем, что — как я догадался задним числом — сыграло главную роль в моем выздоровлении», — напишет впоследствии сам Димблби. Он парился в бане, слушал оперу в Мариинском театре, пил много водки и непривычно сладкого шампанского, погружался в нижнем белье в сероводородную ванну в Пятигорске, общался с шаманом на Алтае, скакал верхом на коне на Кавказе. В Чечню он, правда, не поехал, не смотря на то, что получил на это официальное разрешение от российских властей. В конце затянувшегося путешествия Димблби ощутил неожиданную для себя грусть: «Когда мы уже подъезжали к Владивостоку, мне вдруг захотелось, чтобы оно продолжалось еще и еще». Позднее, описывая свои впечатления от приключений в России, он часто использовал слово «освобождение» («liberation») в разных контекстах. Например, так: «Я чувствовал себя таким свободным».

Д. Димблби чувствовал себя «воплощением путешественника и первооткрывателя Викторианской эпохи в XXI веке». Он много удивлялся сам и удивлял, по возвращении, англоязычных читателей и зрителей: «Россия — страна, о которой мы много слышим, но до сих пор очень мало знаем. Когда я рассказываю людям, что Россия — не только самая протяженная страна в мире, но что одна Сибирь больше, чем Соединенные Штаты, включая Аляску, и Западная Европа вместе взятые, они открывают рот от изумления» .

К своему удивлению, Д. Димблби за все время своего путешествия «ни разу не почувствовал себя в опасности». И пришел к выводу, что, похоже, в России «иностранному журналисту почти ничто не угрожает». Больше всего удивили люди: «Читателю может показаться, что я приземлился на другую планету, и, по правде говоря, я действительно порою именно так себя и ощущал. Русские совсем не похожи на нас». Много общаясь с россиянами, очень разными по роду занятий, социальному статусу и образовательному уровню и донимая их вопросами о свободе, демократии и правах человека в России, он вновь и вновь обнаруживал, что большинство его собеседников совершенно равнодушны «к ценностям и принципам, которые так дороги для западного либерала». Приходилось прекращать расспросы и «тихо напиваться». Взяв в руки томик «Анны Карениной» в переводе на английский, он постигал загадочную русскую душу.

Публикации Д. Димблби о России наполнены едкими, иногда довольно любопытными наблюдениями российской действительности «со стороны». Свободно разъезжая по стране, не подвергаясь никаким притеснениям со стороны российских властей, он, видимо, старался не выражать публично свое мнение о них. Зато, завершив работу над проектом, оправившись от депрессии и вернувшись в Великобританию, он уже не стеснялся в словах, рассуждая об угрозе западному миру, которую представляет Россия.

Руслан Давыдов

Джонатан Димблби

В Россию — с любовью (фрагмент)
Опубликовано в «The Sunday Times» 20 апреля 2008.

Кемь находится на берегу Белого моря. Мы направлялись к отдаленному архипелагу с названием Соловецкие острова, которые известны красотой своей природы, считаются святым местом и несут печальную славу тюрьмы ГУЛАГа, который совершал свои преступления на этой освященной земле. Во время трехчасового морского путешествия на Соловки, как эти места называют в России, даже летом может возникнуть внезапный шторм.

Когда мы приехали на пристань, ветер все крепчал. Баллов 5–6 точно, может быть, даже 7 или 8. Я забеспокоился, когда мы толпой направились на дряхлое и ржавое судно, которое должно было довезти нас до места. Оно было опасно перегружено туристами и паломниками, которые перешли с трех других паромных суденышек, оказавшихся слишком хрупкими, чтобы идти в море в такую погоду.

После выхода из гавани тем пассажирам, кому не удалось устроиться внутри, пришлось остаться на открытой палубе, где они искали местечко с заветренной стороны, прячась от колючих порывов ветра с брызгами волн. В результате судно опасно накренилось на правый борт, а усиливающиеся волны били в его поднявшийся левый борт. На судне воцарилась атмосфера мрачного ожидания.

Минут через 45 мы были в открытом море, по которому ходили короткие, крутые и страшные волны. Судно бросало то на один борт, то на другой. Порой казалось, что оно кренится градусов на 45. Паром трещал и стонал, замирал на гребне волны, казалось, навечно, а затем срывался вниз, чтобы начать новый подъем, как будто пугая нас возможностью того, о чем мы думали со страхом и обреченностью. Некоторые пассажиры в тревоге вцепились друг в друга. Другие, более решительные, начали петь, и в реве ветра эта мелодия напоминала мне песню Элтона Джона «Abide With Me».

Со смелостью отчаявшегося я решил пойти к капитану. Подскальзываясь и качаясь на мокрой палубе, я добрался до рулевой рубки. Открыв дверь, и своим видом больше напоминая утонувшую крысу, чем бывалого морехода, я заорал, стараясь перекричать ветер и шум мотора: «Я моряк, и погода все ухудшается. Судно перегружено, и вы подвергаете наши жизни опасности».

Я вспоминаю свои слова, и теперь они кажутся мне неловкими и напыщенными, но и тогда, и сейчас, я считаю, что говорил правду. Сначала капитан с приводящей в бешенство смесью безразличия и презрения, которая, как мне порой кажется, является врожденной чертой всех русских, притворился, будто не слышит меня. Он решительно смотрел вперед на бушующие и скачущие волны. На мой третий яростный крик он просто ответил: «Я не поверну».

Рядом с ним, опершись на дверь рубки, стоял испитой помощник, казалось, насквозь пропитавшийся алкоголем. Он с трудом держался за поручень, его покрасневшие глаза с отсутствующим выражением были устремлены куда-то в неопределенную даль. По моим расчетам, на пароме было примерно двести человек, хотя рассчитан он был примерно на половину этого количества. Двести душ и два члена экипажа, причем один — псих, а второй запойный. Я посмотрел на спасательные плоты. Они были намертво прикреплены к палубе. Если мы начнем тонуть, надежды выжить не будет ни у кого.

Я вернулся на корму и жестами попросил спрятавшихся от ветра людей перейти на наветренный борт, чтобы выровнять судно. Несколько смелых душ откликнулось на мою просьбу, но они тут же отступили под напором ветра, дождя и моря. Действуя из чувства страха, а отнюдь не геройствуя, я стоял на наветренной стороне, отчаянно надеясь на то, что если судно начнет тонуть, то я, по крайней мере, окажусь сверху, а не в западне внизу.

Но капитан был опытным рулевым, и ему удавалось вести корабль нужным курсом через бушующее море, которое катило нам навстречу пенистые волны, обрушивавшиеся на палубу и заливавшие ее. Я стоял, дрожа от холода и мечтая о том, чтобы стать таким же фаталистом, как и наш хмурый капитан. Рядом со мной женщина читала вслух молитвы из Псалтыри, не переворачивая страниц. На ее лице отражался сосредоточенный страх.

Путешествие показалось мне вечностью, хотя на самом деле оно длилось не более трех с половиной часов. Постепенно мы зашли под защиту островов, и волнение на море спало. Судно ошвартовалось у причала, и я, окоченевший от страха и холода, ощутил прилив злости, который иногда возникает одновременно с облегчением. Это была злость на стихию, на капитана, на полное безразличие государства к здоровью и безопасности своих граждан и на всех русских в целом за то, что они такие невыносимые фаталисты.

Однако самое сильное и длительное раздражение вызвал у меня один набожный православный верующий, который заявил мне с самодовольством блаженного и ни в чем не сомневающегося человека, что мне не нужно было бояться, что нас вел Господь, и что на все Божья воля, которая дала нам выжить. А если бы мы утонули, так и на то — Божья воля. Прекрасно, хотелось сказать мне в ответ, у тебя есть твоя вера, ты считаешь себя «избранным», ты думаешь, что твоя загробная жизнь будет лучше нынешней. А я так не считаю.

На следующий день в гавани стояла легкая дымка, дул слабый морской бриз, возле берега на волнах качалось несколько маленьких лодок. Я сразу вспомнил туманные острова Силли в Ла-Манше. Но на этом сходство заканчивалось. Соловки считаются одним из самых святых мест в России, но на всем протяжении бурной и жестокой истории этой страны они были местом совершения самых дьявольских преступлений. Поэтому мне этот утренний туман казался зловещим объятием.

Мне сразу вспомнился М. Задорнов и его уже сильно поднадоевшее, но такое уместное здесь слово «тупые!». Впрочем, серия проведенных и готовящихся реформ отечественного образования вполне могут сгладить в ближайшем будущем разницу в знании и восприятии мира российскими и британскими обывателями.

Полная версия

Версия для печати