Альманах «Соловецкое море». № 9. 2010 г.

Александр Тимофеев

*   *   *
Я мечтаю о море,
Я молюсь кораблю,
Чтоб веревочкой горе
Задушить на корню!
Наши судьбы-юдоли
Пусть рассыплются в прах,
И хрусталики соли
Заскрипят на зубах!

Пожалей ты бедняжку,
Без меня не уйди.
Нарисую тельняшку
У себя на груди.
Буду палубу драить
И латать паруса,
И тоска будет таять
В этих синих глазах.

Будет ветер яриться,
Заиграет волной.
Будет пена светиться
Далеко за кормой.
Все земные приметы
Канут, словно в туман,
Лишь зеленого цвета
Мировой океан!
2007

Северные приключения

Читаю о Левитане или Коровине, как они ездили на этюды: крестьянская подвода, а то и две, на передней художники и возница, на задней палатка, скарб, принадлежности для живописи, вино, закуски... В наши дни зачастую приходится всё носить в рюкзаках и руках. А если это Север, Белое море?..

В 2001 году по инициативе Николая Ивановича Сюльгина, члена Союза журналистов и фотографа, группа художников из Санкт-Петербурга отправилась на этюды на Белое море. Набрать группу поручили художнику Геннадию Правдину, он меня и пригласил. С тех пор, хотя состав группы постоянно меняется, мы с Геннадием регулярно один-два раза в год бываем в этих краях. Связывает нас многое: и любовь к природе, и тяга к перемещениям, и этюды на пленэре, и шахматы, и песни.

Геннадий — человек непростой, колкий, ершистый, иногда мягкий с коллегами, иногда довольно едкий. Ну да кому нравится пресная жизнь? В поездках приходится жить в палатках и в домах с неотапливаемыми комнатами, часами сидеть за этюдом в мороз на холодном ветру, поэтому мы вынуждены брать с собой палатку, спальный мешок, пенку, зимнюю и летнюю одежду и обувь, резиновые сапоги. Да еще этюдник с красками, холсты, картоны, складной стульчик — много чего, далеко на себе не унесешь. До места добираемся на поездах, автобусах, катерах, лодках. К приключениям мы вовсе не стремимся, но они как-то сами преследуют нас. Побывали мы во многих селах Беломорья, на его островах, в том числе довольно крупных, таких как Кондостров и Коткано, а также на больших озерах Топозере и Пяозере и на их островах.

Поселились мы однажды в прибрежном селе Сумпосаде. Было начало июня, только что прошли дожди, вода по реке шла большая, а село — у самых порогов. Черно-синяя вода срывалась вниз, взбиралась по камням и обрушивалась с них бело-оранжевой пеной. К цвету воды примешивался цвет неба и берегов. Красота необыкновенная. Успел я написать четыре этюда, и тут Геннадию захотелось съездить в покинутый поселок Юкково, где он когда-то был и где, как он уверял меня, потрясающе красиво. Неохота было мне расставаться с порогом, да вдруг в Юкково действительно красивее? Договорились с рыбаками съездить туда на три-четыре дня. Закупили продукты, бутылку коньяка на случай холодов и четыре бутылки водки для рыбаков к обеду на каждый день. Рыбаки сели в большую лодку с дизельным мотором, сзади привязали лодку из пенопласта (они хотели распилить стену дома и привезти в этой лодке дрова), а за ней на еще более длинном канате шла третья лодка, в которой разместились мы с Геннадием со всем нашим грузом. Когда отплывали из Сумпосада, погода была солнечная и тихая, но через полчаса нагнало облаков, подул ветерок, появилась волна. Рыбаки пристали к одному из островов и попросили водки. Выпили. Поплыли дальше. Погода портилась всё больше. Рыбаки еще два раза приставали к островам и каждый раз требовали водки. Так вот мы от острова к острову, от бутылки к бутылке продвигались к Юкково.

Волна разыгралась нешуточная, пустая лодка перед нами стала рыскать из стороны в сторону, потом зарылась носом в волну и затонула. Рыбаки на баркасе вовремя отрезали канат. Чертыхаясь и матеря волны, дождь, лодку и нас, они пристали к острову и допили последнюю бутылку водки и до Юкково шли уже прямым ходом. Лодку ввели в маленький залив, где было потише. Три дня штормило, и дождь лил не переставая. Продуктов рыбаки взяли немного в надежде на сети и рыбу, но в шторм сети ставить невозможно, поэтому продукты были съедены быстро. Они решили плыть назад, стали заводить мотор, но дизель не заводился, обнаружилась крупная поломка.

Рыбаки жили в единственной сохранившейся теплой избе, а мы с Правдиным — в покинутой, промокшей избе с выбитыми стеклами. Вечером в воскресенье рыбаки пришли к нам.

— Мужики, здесь больше делать нечего, по морю путь отрезан, мы решили идти до дороги по болоту. Мы, конечно, за вами пришли бы на лодке, но сколько продлится шторм, не знаем. Может быть, с неделю. Если пойдете с нами, выходить надо сейчас, завтра утром будет автобус, а следующий пойдет в Сумпосад только через четыре дня. Так что нужно торопиться.

Куда же оставаться на неделю, если еда закончилась? Мы быстро собрали свои вещи и пошли.

— А сколько идти по болоту?

— По прямой двенадцать километров.

Так, в десять часов вечера мы отправились в путь через болото. У рыбаков были высокие болотные сапоги, за спинами пустые емкости для рыбы. У Правдина — рабочие ботинки, у меня — короткие резиновые сапоги, а за плечами у каждого из нас по огромному рюкзаку и в руках связки холстов и картонов.

Рыбаки налегке быстро ушли от нас, и мы двинулись по их следам по раскисшему от дождей болоту со своим тяжелым грузом. По прямой, по следам рыбаков, идти не получалось, мы проваливались, приходилось обходить трясины и глубокие места, заполненные водой. Сперва шли довольно бодро, но постепенно переходы становились всё короче, привалы всё длиннее. Мы постоянно проваливались и, бросив холсты на кочку и вцепившись в нее руками, вытаскивали себя с рюкзаком из болота. Это особенно выматывало силы. Шли в воде по колено, но вязли глубже. Ноги ломило от ледяной воды. При отдыхе сбрасывали рюкзаки на мокрые кочки, вещи в рюкзаке отсыревали, рюкзаки тяжелели с каждым часом. К тому же на месте стоянки в пустых домах мы нашли кое-какую красивую утварь для живописи, и бросить ее было жалко.

У кого-то из бардов в песне о болотных геологах написано: «Рубахи промокли от пота». Никакого пота давно нет, горло пересохло, во рту пожар. Часа в четыре ночи мы набрели на место, где на шатающихся кочках среди глубокой черной воды стояли давно засохшие хилые березки. Превозмогая усталость, наломали веток, на кочке развели костерок, зачерпнули в котелок коричневой жижи и сварили «чай». Пока горел костер, я снимал сапоги то с одной, то с другой ноги и, стоя на одной ноге в воде, другую грел у костра.

Попили горячего — полегчало. Пошли дальше. Когда по нашим расчетам до дороги оставалось километра три, силы, казалось, покинули нас окончательно. Мы уже стали думать, да бог с ним, с этим автобусом, отдохнем, как-нибудь доберемся до суши, найдем воду… У Геннадия сил осталось побольше, он всё же моложе меня на двадцать шесть лет, ему удалось найти четыре прошлогодних клюквинки и принести их мне. Каждая ягодка, попавшая в рот, взрывалась там новой жизнью и как будто вливалась прямо в кровь.

Мы встали и пошли. И дошли. По расписанию автобус должен был уйти полчаса назад, но и он, к счастью, опоздал. Молодой парень согнулся под тяжестью моего рюкзака, пытаясь помочь мне внести его в автобус.

Итак, двенадцать километров по болоту мы шли двенадцать часов с неподъемным грузом за спиной, в ледяной воде, притом никто из нас не простыл, не заболел.

Принесли мы из Юкково всего несколько этюдов — дождь не давал писать, сколько хотим. Но какою же ценой они дались нам!..

Были и другие удивительные приключения. Как-то на том же Белом море пошли мы из поселка Гридино на дальний мыс. При отливе он отделен от суши низинкой, пройти можно. Был вечер, заходящее солнце золотило скалы. Мы заработались и когда закончили свои этюды, оказалось, что прилив отрезал нас от суши. Ночи в августе на севере холодные, и мы уже собрались куковать всю ночь у костра в ожидании отлива, как увидели, что по заливу в море в полукилометре от нас идет катамаран под парусами. Мы с Правдиным забрались на скалу повыше и, обнявшись, запели «Раскинулось море широко»… Смотрим, катамаран разворачивается и идет к нам. В катамаране оказался приятель Геннадия, который каждый год проводит отпуск на Белом море.

— Ребята, а ведь вам отсюда до утра не выбраться!

— Знаем, — говорим.

Он сошел к нам на камни с небольшим угощением. Мы выпили, закусили и поднялись на катамаран. Добрались до села уже в полной темноте, едва не перепутав между островами проливы, которых было несколько.

Как хорошо, что в сложных жизненных ситуациях рядом со мной оказывался надежный друг Гена и, видно, не такие мы с ним великие грешники, если в критические минуты Бог посылал нам то четыре клюквинки, то катамаран!
2009

На Кондострове

Часа два писал этюд, смотрел в ту сторону. Закончил, посмотрел в другую сторону. Боже, какая красота!

Может, я не туда живу?
2003

ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС (В. Матонин)

В отношении к культуре Поморья и Русскому Северу наиболее ярко проявляются человеческие качества и возможности. Белое море отбирает, сортирует людей по неуловимым признакам, заставляет проявить лучшее в человеке: сдерживаемую внутреннюю силу, терпение, мужество, наблюдательность. Переживая трудности на промыслах, мужики из села Гридино говорили: «Мы привычны». Они знали, как бороться с бушующей морской стихией, но что противопоставить безработице, обману, безверью?

Жизнь должна быть трезвой, прекрасной и разумной — свидетельствует художник Александр Георгиевич Тимофеев. Все самое важное в мире происходит не в Москве, когда там решают давать или не давать безработным поморам квоту на промысел рыбы, а здесь и сейчас: возле покосившегося амбара и на живописных скалах, где примостилось умирающее, но все еще прекрасное древнее село. Картины Александра Георгиевича лишены описательности — того, что называется «посмотрите направо, посмотрите налево». В них много экспрессии, динамики, борьбы холодных и теплых тонов. Драматургический эффект борьбы создается благодаря цветовым контрастам и уверенным крупным мазкам кисти. Вода и небо обретают плотность, ограничивая пространство линией горизонта. Автора привлекают вечерние краски, мажорная тональность, ситуации перехода, перелома, границы. У Александра Георгиевича хорошие учителя.

В «Чайке» Чехова начинающий литератор Треплев с восхищением говорит о том, как Тригорину удается одним только упоминанием о мерцающем горлышке разбитой бутылки нарисовать лунный пейзаж. Таким же образом Александр Тимофеев через рефлексы света и полутона дает возможность зрителям представить невыразимую, фантастическую солнечную феерию перед наступлением темноты.

Художнику интересны деревенские люди. Он вглядывается в их лица не с целью подсмотреть чужие ошибки и понять нечто важное в своей судьбе. Интерес к внутреннему миру собеседников, способность Тимофеева написать их психологические портреты объясняется теплым и нежным чувством взаимной симпатии художника и тех, кого он рисует. С благодарностью к Александру Георгиевичу мы публикуем на страницах «Соловецкого моря» небольшую галерею его произведений.

Тимофеев Александр Георгиевич

Родился 9 ноября 1936 г. Блокадник. Живет в Санкт-Петербурге. В 1958 г. окончил Ленинградское арктическое училище. В 1958–1960 гг. работал аэрологом на полярной станции «Остров Котельный». С 1961 по 1965 гг. — гравер на Охтинском химкомбинате. В 1966–1973 гг. студент института имени И.Е. Репина Академии художеств СССР. Член Союза художников России. Участник творческих поездок по берегам и островам Белого моря с группой питерских художников. Поэт, музыкант, сочиняет песни на свои и чужие стихи и аккомпанирует себе на баяне. Постоянный участник фестиваля авторской песни на Соловках.

Выставка работ Александра Тимофеева у нас на сайте.

Выставка живописи Александра Тимофеева в Соловецком морском музее

Версия для печати