Коренной соловчанин

Под крылом двухмоторного Ан-24 Белое море. Зимой действительно белое: на поверхности открытой воды — сплошное месиво из ледяной крошки. Зимой добраться до Соловков можно только по воздуху — если на неделю не повиснет туман. Водного пути на Соловецкие острова не будет до мая.

Летом тысяча жителей поселка Соловецкий растворяется в толпе туристов. Зимой на острова приезжает от силы десяток человек. Добраться до горы Секирной, Переговорного камня или острова Муксалма можно в лучшем случае на снегоходах. На другие острова архипелага пути и вовсе нет. Заснеженный поселок Соловецкий встречает редких гостей закрытыми витринами сувенирных лавок, утопающими в сугробах будками велопрокатов, замками на дверях гостиниц и кафе.

Открытая дверь одного из заведений общепита заставляет притормозить от неожиданности. Ответ сразу за порогом — в кафе ремонт. За грязным от цементного раствора столом отдыхает небритый мужик в прожженном свитере. Кучерявые волосы с проседью, орлиный нос, густой армянский акцент.

— Какой «перекусить»?! Зачем ты вообще сюда зимой приехал? Кругом все белое, что ты тут увидишь?

Как звать? Говорит, Олег. По мере общения превращается в Алика. Алика Овсепяна.

— Пока нет никого, вот, надо печку отремонтировать...

Летом четыре из пяти жителей Соловков так или иначе работают с туристами. Зимой на турбизнес работает горстка людей, да и то косвенно. Для Алика Овсепяна зима — единственное время, когда можно отремонтировать печь. Летом, как только на остров ступит нога первого туриста, будет уже не до этого. И печник Алик берет мастерок. Я хватаюсь за фотокамеру.

— О, снимать будешь! Хорошо, — Алик резкими картинными движениями начинает набрасывать раствор на облупленную печку, — Вот она, моя скорость, вот она! Снимай-снимай, потом в Москву Путину отправишь, он увидит, какой я молодец и к себе позовет! — на забрызганном раствором лице ни тени иронии.

Энтузиазма Алику хватает минут на пятнадцать, после чего он возвращается за стол к чаю, свежему хлебу и толстым кольцам колбасы. Историю о том, как южный человек оказался на севере, Олег-Алик рассказывает без особых подробностей:

— Ну, уехал я оттуда, когда ты еще не родился — в шестьдесят восьмом. Ну, не сам уехал — попросили. Ну, это я подробно рассказывать не буду. Потом в Великих Луках жил. Много где жил, а в восемьдесят шестом сюда перебрался. Получается, местный я.

Таких «местных» на Соловках абсолютное большинство. История Алика Овсепяна — типичная соловецкая биография, доведенная до гротеска. В 1939 году Соловецкий лагерь особого назначения расформировали и вывезли. Вместо заключенных и надзирателей на остров начали приезжать военные с семьями. Позже подтянулись охотники за длинным рублем — добытчики водорослей на Соловках получали щедрые северные надбавки. К тому времени поморов, коренного населения острова, на Соловках уже не было лет двести-триста. Так что сегодня повстречать на острове семейство украинских армян или услышать подначку «а вас, поляков, никто не спрашивает» — обычное дело. Армянин Алик Овсепян такой же местный, как любой другой из тысячи жителей поселка Соловецкий, как обосновавшиеся здесь эстонцы, украинцы, белорусы.

На вопрос «почему остался» Алик отвечает сложносочиненной непечатной тирадой, из которой можно сделать общий вывод: «Так получилось». На Соловках у Алика родился сын, так что Овсепян-младший — соловчанин во втором поколении. Овсепян-старший с острова никуда переезжать не собирается. Об отношениях соловецких мирян с монастырской братией говорит просто:

— Монахи? А что? Кому-то нравится, кому-то нет. Я вот не против, — Алик пытается серыми от раствора пальцами стереть с носа грязное пятно, но только размазывает его еще больше. — Они всем всегда помогают, кто ни попросит. Деньгами помогают, делом помогают. Нормальные ребята. Только я ничего не прошу, у меня все есть... Ну ладно, пойду, печь доделаю. Работать надо.

И Алик, вздохнув, продолжил готовить кафе к нашествию туристов.

Хранитель Ботсада

— Видите, дорожки расчищены? Вот такая работа зимой в Ботаническом саду. А вообще мы в это время разбираем результаты наблюдений, пишем отчеты…

Ольга Гришанова зашла на территорию сада по делу, забрать документы. Но ее неторопливая походка выдает желание просто погулять по любимому парку. Здесь ее вотчина, она же — научная база площадью 3,6 гектар. Ольга — главный хранитель Соловецкого Ботанического сада.

Мы идем по расчищенным дорожкам мимо метровых сугробов, вокруг — ни души. Летом воздух наполняется многоязыким гомоном туристов, экскурсоводы рассказывают о монастырском воскобелильном заводе и с историческим нажимом величают Ботсад Макарьевской пустынью. Зимой в горячей туристической точке остается только сторож.

На классический вопрос «как вы оказались на Соловках» Ольга дает классический ответ: «Ой, это длинная история». Но, в отличие от Алика Овсепяна, после короткой паузы начинает рассказывать:

— Я жила в Архангельске, училась на садовода-декоратора. Оценки были хорошие, могла пойти в институт. Но я решила, что должна сделать в этой жизни что-то большое. Оставить свой след. Выпускную практику я проходила на Соловках, в этом самом ботаническом саду. Вот и решила — туда и поеду. Все подруги пальцем у виска крутили — могла поехать в среднюю полосу, в Краснодарский край, в Крым. А выбрала Белое море.

Ольга мягко улыбается. На Соловки она пришла простым садовником, а теперь полностью отвечает за будущее Ботанического сада.

— Это ведь не просто туристическая достопримечательность, а полноценная научная площадка. Мы здесь проводим исследования, интродуцируем новые виды, возрождаем краснокнижные растения. Помните, Немирович-Данченко писал про соловецкие арбузы?

В 1874 году Василий Иванович в своих рассказах о посещении острова описал, как монахи провели отопление от воскобелильного завода в теплицу и там выращивали сладкие ягоды.

— Мы пару лет назад сделали теплицу, простую, без отопления. Собрали урожай арбузов. Самый крупный три пятьсот, — руки Ольги показывают круглый объект размером с футбольный мяч. — Ничего выдающегося.

Мы выходим на поляну к ухоженному деревянному домику. В монастырское время здесь была дача архимандрита, в лагерный период — резиденция начальника СЛОН. Сейчас — летняя база исследователей. Ботанический сад находится на территории Соловецкого музея-заповедника, но принадлежит не монастырю, а ученым.

— Сад должен развиваться. Вот, к примеру, этот дом. Если в него сегодня поселить монахов, то они особенно радоваться не будут — удобств нет, условия не те. А когда-то это была шикарная дача. С садом то же самое: надо сохранять старые растения, высаживать новые. Мы недавно начали выращивать здесь розы, сейчас уже сорок видов выросло. Правда, грядки затоптанные — туристы подходят, щупают, фотографируются. Не верят глазам своим — по их мнению, роз в Приполярье просто не может быть. А они есть!

Звучит так гордо, что Ольга от смущения заливается смехом. Хотя поводов для откровенной гордости хоть отбавляй: в «своем» саду Ольга Васильевна принимала и принца Чарльза, и патриарха Кирилла. Его Святейшество, говорит Ольга, отпустил охрану и долго гулял по саду наедине со своими мыслями. После прогулки поблагодарил хозяйку за чистоту и порядок.

— Если тропинка есть, то мы сейчас к Николаевке сходим, — меняет тему Ольга, имея в виду Николаевскую часовню на вершине холма.

Тропинка — это едва различимая ложбинка в сугробах. Ольга сворачивает с расчищенной дороги на целину и тут же проваливается по колено. Штурм склона заканчивается победой: мы забрались на вершину холма. Ольга ведет меня мимо часовни к небольшой площадке, с которой открывается вид на заметенный склон, кипарисовую аллею и едва различимый в морозной дымке Соловецкий монастырь.

— Красиво, — взгляд Ольги скользит от обители к укрытым снегом грядкам. — Конечно, летом тут буйство красок, но наш сад и зимой красивый. Кипарисы в снегу… Когда я в школе училась, даже не знала, что такое место существует. А если бы мне кто-то сказал, что я здесь всю жизнь проживу... Ну вот, хотела я оставить свой след в истории. Самый северный в мире розарий — чем не след?

И Ольга опять заливается мягким счастливым смехом.

Амбар на Сельдяном мысу

— У нас такой Амбар — на всех Соловках такого нет! — Да во всем мире такого нет!

Мы с Леной и Олей сидим в теплой гостиной «единственного Такого Амбара». Амбар на Сельдяном мысу самый настоящий: памятник монастырского морского хозяйства 1841 года, большой, деревянный, некогда предназначенный для гребных судов, ныне отреставрированный и превращенный в Морской музей с уютными комнатами и мастерскими.

Оля — из Санкт-Петербурга. Проходила на острове педагогическую практику, и ее затянуло: теперь приезжает на Соловки регулярно, учит местных ребятишек гончарному делу. А Лена уже почти «коренная»: бросила в Питере художественную студию, испросила благословения у духовника и перебралась на острова насовсем еще в 1996-м.

— Соловки дают более важные ориентиры, чем собственный творческий рост, — Лена говорит тихо, пытаясь сформулировать сокровенное. — Тут особенно пронзительно понимаешь, что самоотдача важнее честолюбия. Здесь жизнь более цельная.

В соседней комнате Амбара, в окружении чертежей и схем, Александр из Нижнего Новгорода строит историческую яхту «Святой Петр». Вернее, руководит бригадой строителей, знакомство с которыми — как введение в географию России: хохмач Ярослав из Питера, Андрей из Архангельска («на острове наконец-то почувствовал себя помором!»), Женя из подмосковного Чехова («путешествовал-путешествовал, и вот осел на Соловках»).

— Соловки вроде детской игрушки-пирамидки, — начинает рассуждать Женя, но тут же отвлекается на осмотр клееного шва на будущей мачте «Святого Петра». Удостоверившись, что все в порядке, продолжает: — Есть остров — это стержень, а уже на него нанизаны монастырь, лагеря, природа. Монастырь идет первым — по крайней мере, обычно именно о нем узнают в первую очередь. Потом — лагерь. Лагерная тема больше популярна у иностранцев, хотя от лагеря тут уже ничего не осталось. Но сказать, что монастырь и лагерь на острове самое важное, я не могу.

Женя на острове уже три года, у него жена и ребенок. Сейчас они для него — самое важное.

Для тех, кто пришел на остров и остался, монастырь XV века стал столь же привычной частью пейзажа, как Красная площадь для москвичей или Эрмитаж для питерцев. Соловчане каждый день ходят мимо монастырских стен, используют часовни как ориентиры для встреч, а дети играют на льду монастырского дока. Из тысячи жителей поселка Соловецкий многие не знают названия башен Соловецкого кремля, не бывали в столь значимых для паломников скитах и пустынях. Всё свое, всё рядом — успеется…

Жизнь на Соловках полна пресловутых контрастов. Поселок не по-деревенски укомплектован спутниковым телевидением, интернетом и снегоходами. Летом маховик островной жизни раскручивается до безумной скорости, когда все местные обитатели — и миряне, и монахи — участвуют в соловецком туристическом марафоне: тридцать туристов на одного.

Привыкшие жить в темпе вальса соловчане жалуются, что «зимой немного скучно». Жалуются, но зиму все равно ждут. Зимой островитяне предоставлены сами себе: ремонтируют свои печи, занимаются своими детьми, приводят в порядок свои уазики и лэндкрузеры, рассекают по Святому озеру на снегоходах, ходят на лыжах по Макарьевской пустыни, ловят рыбу на Большом Красном озере. Отдыхают.

— Это дар Божий, что у Соловков есть такая зима, — говорит Лена с убежденностью человека, прожившего на острове 16 лет и зим. — Очень надеюсь, что зимой у нас никогда не будет такого наплыва туристов, как летом. Это очень изматывает. А зимой мы как рыбы: глотнем воздуха — и дальше, в житейское море...

_{Антон Агарков. Страна.ру}

Версия для печати