Альманах «Соловецкое море». № 8. 2009 г.

Антонина Сошина

В годы массовых репрессий в нашей стране безвинно пострадало очень много молодежи, особенно — активной, творческой. Социальная активность молодого поколения всегда высока, а после революции 1917 г. многие искренне поверили, что наступило время, когда можно воплотить в жизнь самые смелые мечты. Часто свою инициативу молодежь направляла на совершенствование существующего строя, воплощение в жизнь истинных коммунистических идеалов, создавая для этого различные кружки и общества, которые тут же становились объектом пристального внимания властей. В стране, где никакое инакомыслие не допускалось даже на уровне критики, в безобидных дружеских вечерах следственные органы видели контрреволюционные организации. Молодежь со своей импульсивностью, бесстрашием, порой несдержанностью становилась легкой добычей. В стране не было ни одного крупного города, ни одного ВУЗа, где бы органами не были выявлены очаги молодежной «крамолы». Проводились бесконечные «чистки» учебных заведений от нежелательных элементов и процессы по делам молодежных организаций, уличенных в антисоветской деятельности. Так были разгромлены скаутские организации и заменены на идеологизированные пионерию и комсомол, уничтожено спортивное общество «Сокол», созданное еще в начале ХХ в. и ставившее своей целью «физическое и духовное развитие личности, в целях совершенствования общества в целом».

Много молодежи пострадало за религиозные убеждения или дворянское происхождение. Происхождение было не только препятствием для поступления на учебу или приличную работу, но и порой достаточной причиной, чтобы оказаться в тюрьме, лагере или ссылке. В лагеря попадала не только молодежь «страны Советов», но и молодые иностранцы, искренно поверившие в идеи социализма и тайно или явно приехавшие в СССР помогать строить его. Как правило, они тут же разделяли печальную участь многих советских людей, оказавшихся в неволе.

Репрессии в отношении молодежи преследовали цель задушить малейшие зачатки инакомыслия, не дать новому поколению взглянуть на мир собственными глазами и усомниться в совершенстве существующей модели общественного развития. Осужденные в молодом возрасте обречены были нести свой крест пожизненно. Даже для тех, кому удавалось вырваться на свободу, лагерь был пожизненным клеймом.

В местах заключения на Соловках (1923–1939 гг.) с самого начала содержалось много молодежи. Первыми заключенными стали «политики» — эсеры, меньшевики, анархисты, которые сознательно боролись с большевиками. До Соловков они «сидели» в Пертоминске, а в июне 1923 г. большой группой в 300 человек были привезены на остров. Позднее их доставляли на Соловки поодиночке или небольшими группами, и к 1925 г. численность «политиков» на Соловках достигала 400 человек. Из них более половины были моложе 30 лет, а 128 человек — младше 25 лет. Так из шести «политиков», убитых 19 декабря 1923 г. в Савватьево, только Наталии Бауэр-Цейтлин было 32 года, возраст остальных — 25–28 лет.

В докладе о деятельности Управления Соловецких лагерей ОН ОГПУ за 1926–1927 гг. отмечалось, что из 12 896 человек заключенных СЛОНа (7 445 — на Соловках и 5 451 — на материковых командировках) 2 040 человек (1 840 мужчин и 200 женщин) имели возраст до 20 лет и 5 692 человека (5 005 мужчин и 687 женщин) — от 20 до 30 лет. То есть моложе 30 лет была почти половина из общего числа заключенных¹. Из расстрелянных осенью и зимой 1937/38 гг. 1820-ти заключенных Соловецкой тюрьмы триста двадцать были в возрасте от 19 до 30 лет².

О «политиках» на Соловках и о трагической судьбе многих из них после Соловков сегодня известно немало³. Одним из самых молодых в их среде был Виктор Федорович Хародчинский⁴ (1913 – 05.10.1937), племянник Ю. Мартова (Ю.О. Цедельбаума). Он родился в семье профессиональных революционеров. С двух лет жил в Италии с родителями, политическими эмигрантами, секретарями Г.В. Плеханова. После 1917 г. Виктор поселился с родителями в Петрограде, там же пошел в трудовую школу № 13, где учился до девятого класса. «Это был очень талантливый подросток с пылким неугомонным характером», — писала о нем Р. Плеханова⁵. 5 октября 1929 г. 15-летний Виктор был арестован за выпуск рукописной листовки, которая призывала «смело вскрывать недостатки партийного аппарата». Вместе с ним было арестовано еще несколько подростков: Анатолий Скалдыцкий, Вячеслав Грыгоров, Смельский, Парижский, Рабинович и др. Все они сосланы на Соловки, и только В. Грыгоров — в Архангельск. По ходатайству Г.В. Плеханова и И.Г. Смидовича срок Виктору был сокращен и через полтора года он вернулся в Ленинград, поступил в Металлургический институт. По воспоминаниям людей, знавших В. Хародчинского, он преуспевал в науке, обладая незаурядными математическими способностями, писал стихи, был хорошим организатором. В 1932 г. он снова арестован как «идеолог и руководитель молодежной контрреволюционной организации меньшевиков» и на пять лет сослан на Соловки. На Соловках Виктор работал в пушхозе и жил с А.Л. Гройсманом отдельно от всех, так как в его сопроводительных документах отмечалось, что В. Хародчинского необходимо изолировать от других заключенных, иначе он обязательно возобновит свою контрреволюционную деятельность». Отстаивая свои права, добиваясь перевода на материк, Виктор неоднократно объявлял голодовку. Больного туберкулезом, его перевели с Соловков сначала в Ярославский политизолятор, а оттуда осенью 1936 г. — в Челябинский изолятор, где 5 октября 1937 г. расстреляли. Виктору Хародчинскому было всего 24 года. Свою смерть он предвидел, написав об этом:

И меня расстреляют… Печален, спокоен,
Я пройду сквозь тюремную серую муть,
Перед взводом поставят, и точен, и строен
Ряд винтовок поднимется, целя мне в грудь.
Мимолетно припомню судьбу Гумилева,
Лица милых расстрелянных где-то друзей,
На солдат посмотрю, — будут странно суровы
И угрюмо бездумны глаза палачей…
И спешащий вдогонку годам отгремевшим
Будет страшен секунд утомительный бег…
Залпа я не услышу… Лицом побелевшим
Вдруг уткнусь в окровавленный колющий снег⁶.

Очень много попадало в лагерь студентов, так как ВУЗы всегда были под пристальным вниманием органов. В апреле 1924 г. в Ленинграде была арестована большая группа студентов ЛГУ и Географического института в возрасте 19–20 лет. Для всех арест явился полной неожиданностью, так как никто из них политикой не интересовался, многие обучались на последних курсах и все время отдавали занятиям по избранной специальности. Без четкого определения вины все были осуждены на три года, и 4 июня 1924 г. группа студентов в 50 человек была отправлена на Соловки. Не помогли никакие ходатайства. Преподаватели, которые пытались спасти студентов, поплатились за это. Так, преподаватель Сергей Николаевич Черкасов был на пять лет сослан на Соловки за то, что посоветовал одному из студентов уехать за границу, чтоб избежать «чистки». Большинство студентов, чтобы иметь статус «политических», вступили в лагере в партии меньшевиков, эсеров, анархистов. Содержались вместе с ними в Савватьево, на Муксалме и Анзере⁷. В эту группу вошли Сергей Адов, Афанасий Бордюков, Евгения Герцык, Георгий Дмитриев, Всеволод Каневский, Игорь Коротнев, Лев Уфлянд, Михаил Селенкин, Бруно Войт, Людмила Ионова и другие. Кстати, Людмила Всеволодовна Ионова — дочь одного из первых русских социалистов, много лет проведшего на каторге, — Всеволода Михайловича Ионова. После революции он работал в Академии Наук в Киеве, затем — научным сотрудником в музее Этнографии и Антропологии в Ленинграде.

Часть студентов, чтобы показать полную непричастность к каким бы то ни было политическим партиям, отказалась примкнуть к ним и составила группу «беспартийных политических». Такое решение плохо сказалось на их судьбе. Всю группу, десять человек, отправили на Кондостров, остров в 120 км от Соловков, где находилось пятое, штрафное отделение лагеря, отличавшееся очень тяжелыми условиями содержания. В эту группу попали Анна Лебедева (Штейнингер), Александр Медведев-Дитц (умер на Соловках в апреле 1926 г.), Георгий Лек, Тимофей Давыдов, Владимир Павлов, Таисия Попова, Александр Павлов и др. На Кондострове все страшно бедствовали, так как содержались вместе с уголовниками, которые отбирали у них еду и одежду.

Отбыв срок на Соловках, почти все студенты-ленинградцы так и не увидели свободы. Одним дали новые сроки, другие оказались в ссылке: в Туркестане, Сибири или на Урале, затем получили «минусы», жили в большой нужде, не имея жилья, работы, разлученные с родными и любимыми людьми. В 1937 г. имена некоторых из них мы снова видим в списках арестованных. Среди сосланных на Соловки в результате «чисток» ВУЗов были студенты многих ВУЗов страны. Так, например, Мордух Яковлевич Мейзин, студент III курса МГУ весной 1924 г. в ходе «чистки» ВУЗов был отчислен, и чтобы продолжить образование решил уехать за границу. В августе того же года был арестован, на три года сослан на Соловки, а затем еще на три года сослан в Нарымский край, после ссылки получил «минус шесть». Ростислав Мамуна и Анатолий Гололобов были студентами Симферопольского Университета, Николай Веселовский — из Владикавказа. Много студентов было сослано из ВУЗов Киева, Крыма, Белоруссии. Сотни молодых и талантливых людей оказались выброшенными из жизни, навсегда лишились возможности получить образование.

Немало студентов пострадало за участие в различных студенческих кружках. О судьбе членов кружка «Космическая Академия» мы хорошо знаем из воспоминаний его участника и бывшего заключенного Соловков академика Д.С. Лихачева, одного из немногих не только переживших лагерь, но и сумевших занять достойное место в истории России⁸.

В предыдущих номерах альманаха неоднократно публиковались стихи Юрия Казарновского и воспоминания о нем⁹, но сведения об этом талантливом поэте крайне скудны и отрывочны. Попытаемся, насколько возможно, восполнить пробел. Свою биографию Юрий Алексеевич довольно подробно излагает в письме к А.М. Горькому, написанному после ареста¹⁰. Родился в 1905 г., был единственным ребенком в семье. Его отец 32 года служил на железной дороге, умер в 1924 г. Юрий с двенадцати лет писал стихи, в 1922–1923 гг. в журнале «Искра» печатались его первые рассказы. С 16-ти лет работал в разных советских редакциях, «никогда ничем скомпрометирован не был», учился на филологическом факультете университета в Ростове-на-Дону. «Революция мне открывала сказочно-радостные пути для новых, еще неизведанных форм творчества, и я работал, ища их. Иногда, кажется, удачно. (Так, по крайней мере, говорил мне несколько знающий меня Евгений Замятин)», — писал Юрий. Но 19 декабря 1927 г. он был арестован Ростовским ГПУ и обвинен по ст. 58–4,11 («участие в контрреволюционной организации»). Поводом послужило участие в трех домашних вечерах студенческого литературного кружка, который назывался «Временник» — по аналогии с литературным альманахом. Ю. Казарновский на этих вечерах читал свои произведения «Веснушки» и «Звезда», которые вскоре были напечатаны в местной комсомольской газете «Большевистская смена». На следствии спросили только о «нелепом инциденте», случившемся на одном из вечеров. Кто-то из участников шутя выкрикнул: «Боже, царя храни!» По постановлению КОГПУ от 25 июня 1928 г. Юрий был приговорен к пяти годам лагеря и 11 июля отправлен этапом на Соловки. В том же письме он пишет: «Кому это нужно — государство посылает человека на гибель, искренно ему преданного, ни в чем перед ним не виноватого <…> очень больно так бесполезно, жалко и позорно гибнуть в 23 года, когда еще ничего не сделано, но столько задумано и столько хочется сделать. Ведь впереди еще столько невиданного, непрочитанного и ненаписанного».

Одновременно с Юрием Казарновским арестованы и другие члены этих литературных вечеров, всего 12 человек. Вот некоторые из них.

Владимир Сергеевич Раздольский, студент факультета философии и литературы Ростовского университета. Арестован и получил 10 лет Соловков за то, что на литературном вечере прочел доклад о Шекспире и навестил мать арестованного чуть раньше товарища Константиниди, сосланного на Соловки на 10 лет. На момент ареста Владимиру было 20 лет, он тоже был единственным сыном в семье, и его отец, не выдержав такого удара, умер во время следствия над сыном.

Александр Александрович Панкратов (1902–1947) родился во Владимире, с 1924 г. жил в Ростове-на-Дону, учился на факультете философии и литературы, одновременно работал стенографистом в различных учреждениях. Сослан на Соловки на пять лет за то, что одно из трех заседаний кружка проходило у него в квартире. «„Дела“ своего не видел, очных ставок не было, не знаю, что надо опровергать», — писал он¹¹.

Александру Артуровичу Пешковскому на момент ареста было 23 года. Ростовский университет он закончил в 1926 г., подавал большие надежды в науке, работал под руководством своего дяди, московского профессора А.М. Пешковского. После окончания университета его ростовский руководитель — профессор — получил назначение во Владикавказ и вызвал своего ученика туда. Во Владикавказе Александр читал лекции, руководил семинарами, очень увлекся краеведением, собирал материалы по теме «Толстой в Дагестане», писал неплохие стихи. Его и арестовали позднее других, потому что он был в фольклорной экспедиции. Несмотря на то, что в заседаниях кружка он участия не принимал, а из членов кружка дружил с одним Юрием Кулжинским, Александр был сослан на Соловки по ст. 58–11 на 10 лет.

Святослав Петрович Рахт. Из семьи врача, студент I курса медфака, 21 год. Это он шутя пропел: «Боже, царя храни!», за что получил 10 лет Соловков.

Оказавшись в лагере, Ю. Казарновский, А. Пешковский, А. Панкратов насколько позволяли условия Соловков, не оставляли литературную деятельность, писали стихи, многие из которых были опубликованы в журнале «Соловецкие острова». В их стихах много боли и грусти.

Хочу одно: увидеть луг
С простыми пестрыми цветами
И рожь с родными васильками
И неба светло-синий круг.
А. Панкратов

Сегодня места нет тоске,
Ну что ж, изгнанье так изгнанье.
С родным «Онегиным» в руке
Пью чай под северным сияньем.
Когда же боль на всем ходу
Вдруг обожжет, как бы с размаха,
То в этот вечер я кладу
В свой чай янтарный лишний сахар.
Ю. Казарновский

Лагерь навсегда сломал их жизнь, лишил будущего. У Александра Пешковского развилась и быстро прогрессировала тяжелая болезнь, и в 1931 г. с Соловков он был переведен сначала в Красноборск, затем — в Котлас, где работал журналистом в лагерной прессе. По некоторым данным с Севера его послали в Среднюю Азию, и дальше следы талантливого юноши, подававшего большие надежды, теряются.

Александр Панкратов, вернувшись из лагеря, жил случайными заработками. В начале Великой Отечественной войны был мобилизован, служил писарем в санитарном поезде. После демобилизации жил в Москве, скончался в 1947 г. Это он сохранил стихи еще одного талантливого поэта Владимира Свешникова (Кемецкого), с которым дружил на Соловках.

Поистине трагичной оказалась судьба Юрия Казарновского. Н.Я. Мандельштам вспоминала, как во время войны в Ташкенте она встретила приехавшего с Колымы Юрия Казарновского. Он был свидетелем последних дней Осипа Мандельштама в пересыльном лагере на «Второй речке» под Владивостоком. В Ташкенте поэт страшно бедствовал. Милиция отказала ему в прописке и гнала из города в район, раздетого и нищего. Он подрабатывал тем, что подносил на вокзале пассажирам чемоданы. В лагере Ю. Казарновский отморозил пальцы ног, их ампутировали, и в Ташкенте он всю зиму ходил в резиновых калошах матери Надежды Яковлевны. Это был уже совершенно опустившийся человек¹². Скончался он в Москве после 1954 г.

В середине 1920-х гг., по прошествии нескольких лет после революции, уже невооруженным глазом были видны расхождения между социалистической теорией и воплощением ее на практике. Студенты, живо реагируя на это, создавали кружки, такие как «Организация молодых марксистов», «Исправление коммунистических программ», не думая о том, что само их название звучит крамольно.

Борис Андреевич Федулов учился сначала в Минском сельскохозяйственном институте, затем во ВХУТЕМАСе в Москве. В 19 лет был арестован и получил пятилетний срок в Соловках за участие в кружке, ставящем целью улучшение быта крестьян. В лагере работал художником в театре, в Соловецком Обществе Краеведения. Занимался ботаническими исследованиями, был едва ли не первым исследователем кедра на Соловках. В лагере тяжело заболел туберкулезом. Просьбы матери перевести сына в местность с более мягким и сухим климатом остались без ответа.

Аркадий Александрович Тамби, студент ЛГУ, член ассоциации натуралистов, в 1928 г. был сослан на Соловки только за то, что в его дневнике нашли такую запись: «Не было дня, чтобы я не думал о погибшей красоте прошлого — дворцах Юсупова, Шувалова. <…> Мы живем в эпоху страшного кризиса человеческих отношений. Все гадко, ужасно, с жутью думаешь об этом мертвящем социализме, а им только всё и полно в окружающей действительности»¹³.

В 1936 г. в Педагогическом институте в Горьком арестована и сослана на Соловки большая группа студентов, обвиненных в принадлежности к троцкистской организации. Семеро из них — Зоя Фролова, Александр Шавандин, Борис Голованов, Вениамин Зайкин, Георгий Семенец, Валентина Солоницына и Людмила Толкачева были расстреляны в Сандармохе осенью 1937 г. в возрасте 21–24 лет¹⁴.

Нередки были случаи, когда арестовывали, не объясняя причин. Так, Александр Плисс, уроженец города Рыльска, студент Ленинградского Технологического института, в 1927 г. был арестован за несколько дней до окончания института. На запросы родителей им отвечали: «Пустяки, Ваш сын ни в чем не виноват <…> такие явления между студенчеством — дело обычное». И, тем не менее, в административном порядке Александр был на три года сослан на Соловки, где отбыл полсрока, затем переведен в Коми край и по окончании этого срока получил еще три года ссылки в Севкрай¹⁵.

Девятнадцатилетний студент Ленинградского института экспериментальной медицины Алексей Голубцов арестован только за знакомство с человеком, которого считали злостным контрреволюционером. Не помогло и то, что его родители — заслуженные деятели науки — отец работал с академиком Павловым. Алексей на три года был отправлен на Соловки.

Для молодежи даже такие безобидные встречи, как танцевальные вечера, часто оказывались роковыми. Александра Гусева (Брычева) и ее брат Алексей сосланы за посещение музыкальных вечеров с танцами. У Гусевой остался крошечный ребенок.

Василий Ефимович Стефанов окончил в 1924 г. в Одессе балетную студию и организовал коллектив молодых артистов. Сам был балетмейстером. В 1925–1926 гг. ставил спектакли по клубам. За неимением помещения репетиции проходили на квартире Стефанова. Коллектив назвали «Голубая собака» (в комнате была лампа под голубым абажуром с нарисованной собакой). И хотя с весны 1926 г. репетиции на дому прекратились, 22 ноября 1926 г. участники репетиций были арестованы, так как «Голубую собаку» признали контрреволюционной организацией, а ее членам предъявлено обвинение по ст. 58–5. Причем, одна часть группы была признана активными членами этой организации, другая — пассивными. Пассивные без суда были отправлены на 3 года на Соловки, без применения амнистии, а активные были оставлены на суд и по его приговору высланы на 3 года за пределы Украины. На Соловки были сосланы братья Стефановы — Василий и Петр, К. Гоняк, М. Фролов, В. Гуревич и др. На Соловках многие из них участвовали в постановках лагерного театра. Василий Стефанов стал балетмейстером. После отбытия срока на Соловках вся эта группа получила еще по три года ссылки в Сибирь, которую не все смогли пережить. Петр Стефанов скончался 6 января 1930 г. в деревне Елизарово Барабинского округа.

Постановлением КОГПУ от 29 октября 1929 г. по ст. 58–11 на Соловки была сослана группа молодежи из Якутии в количестве 21-го человека. Среди них Петр Михайлович Оросин — литератор, переводчик, один из составителей учебников на якутском языке, А.И. Сафронов — литератор, писавший на национальном языке, учителя В.И. Новгородов, Н.М. Говоров и другие представители якутской интеллигенции. Почти все они погибли в сыром, непривычном для них климате Соловков. «Продолжительное заключение в Соловках для нас является медленной смертью, ибо мы, якуты, дети приполярного Севера с сухим и холодным климатом, привычные к мясным и молочным продуктам питания не можем вынести сырой климат Соловецких островов», — писали они в прошении о переводе их на материк¹⁶.

В том же 1929 г. на Соловки была сослана группа молодых толстовцев по обвинению в участии в вегетарианском кружке молодежи, антимилитаризме и в оказании помощи заключенным единомышленникам. Оказавшись в лагере, уже в Кемском пересыльном пункте, они были поражены бесчеловечным отношением к заключенным, особенно к уголовникам, и согласно своему принципу «все люди — братья» стали их поддерживать. Они отказывались от неразумных приказов и выступали против бессмысленной жестокости, несмотря на то, что это приводило к ухудшению их собственного положения. Так Иван Баутин, личный секретарь В.Г. Черткова, был с Соловков вывезен на материк в Парандово на самые тяжелые работы. Бориса Пескова по прибытии на остров сразу же отправили в штрафной изолятор на Секирную гору. Иван Сорокин и Юрий Неаполитанский в знак солидарности с остальными сами отказались от канцелярских работ, не желая иметь никаких привилегий.

Известно, какие масштабы в нашей стране принял террор, направленный против людей, которые имели «неправильное» происхождение. Чекист М. Лацис писал: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательства того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого» ¹⁷. Выкорчевывая с корнем класс дворянства, не щадили ни стариков, ни детей. В списке заключенных Соловецкого лагеря особого назначения можно встретить представителей самых известных дворянских фамилий России. Вот судьбы нескольких из них, типичные для своего времени.

Ирина Сергеевна Витте-Сомова — дочь председателя Совета министров в 1905–1906 гг. графа Сергея Юльевича Витте (1849–1915). Арестована 3-го мая 1924 г. в Москве (в момент ареста ей только исполнилось 19 лет). Вместе с мужем, инженером Сомовым, сослана на Соловки, где пробыла три с половиной года. Муж умер на Соловках. На три года сослана в Красноярский край, где терпела огромную нужду. В письме к Е.П. Пешковой она писала: «Я совершенно беспомощная, полубольная, голодная, голая <…> не дайте мне погибнуть в столь молодые годы. Революция застала меня в 12 лет, что я видела, что я знаю, кроме тюрьмы, этапа и т.д. Кому я могу и чем быть вредна? Обвинение мне предписанное — это статьи 58/3,4,6. Ни смысла, ни духа этих обвинений не знаю и не понимаю. Трудиться умею и буду… Вынуждена Вам повторить, что я раздета на пятидесятиградусном сибирском морозе, без теплой одежды <…> каждый день рискую быть обреченной на голодную смерть и на смертельную простуду, у меня обморожены ноги, и каким-то чудом я жива еще. Я ходила две зимы в ситцевой кофточке даже без ваты, в башмаках рваных даже без галош, о моей нужде знает весь город» ¹⁸. Единственная просьба Ирины Сергеевны была — разрешить выехать к деду в Париж или к брату в Берлин, но выезд так и не разрешили.

Еще более горестной, полной испытаний была судьба другой молодой дворянки — Клары Николаевны Побединской-Кайзберг. Она родилась в семье адмирала Балтийского флота. С малых лет была отдана в Смольный институт. В 1917 г. ей, как и Ирине Витте, было 12 лет. Через год отец, мать и четыре брата были расстреляны. Клара попала в психиатрическую больницу, где провела два года, а выйдя оттуда, оказалась без родных, дома, средств к существованию. Из-за перенесенных переживаний девочка перестала расти, и на всю жизнь осталась очень маленькой. К счастью встретила знакомого своих родителей — военного летчика, за которого и вышла замуж в 15 лет, через год родила дочь. Жизнь как-то стала налаживаться. Клара поступила на медицинский факультет, но тут грянула новая беда: мужа арестовали и расстреляли. В поисках родственников судьба занесла ее в Тифлис, где Клара была вскоре арестована. Началась ее «одиссея» по тюрьмам, лагерям и ссылкам. Отбыв три года на Соловках, она отправлена еще на такой же срок Сибирь, откуда писала: «Хлеба нам здесь не дают совершенно, получить работу нет никакой возможности. Вот уже три дня как я абсолютно ничего не ела, все время горлом идет кровь, за квартиру платить нечем… У меня всего одна сорочка и одно платье, рассчитывать на помощь мне неоткуда. С каждым днем угасают силы, с квартиры гонят как собачонку…» Но как-то пережив все это, Клара Кайзберг снова была сослана, уже в Караганду. В 1937 г. это был совершенно больной человек, из 32-х лет своей жизни 14 лет проведший в лагере и ссылках. «Жизнь для меня всегда была мачехой. После тяжелой операции я скелет, обтянутый кожей, мой вес 2 пуда 28 фунтов. Понимая, что жить осталось недолго, у меня одна мечта: я хочу досидеть эти шесть месяцев и умереть на воле, которую я так долго жду», — писала она из Караганды¹⁹.

Примеров преследования молодых людей только за происхождение множество. Студент IV курса кораблестроительного факультета Ленинградского политехнического института Петр Оболенский, дочь предводителя дворянства Нина Энгельгардт, княжна Валентина Гагарина, Владимир Бестужев-Рюмин, Борис Дистерло, Сергей Леонтьев, Владимир Бота и многие другие сосланы на Соловки «без конкретного обвинения», только за принадлежность к дворянскому сословию.

Впрочем, было бы неверным считать, что к выходцам из среды пролетариата отношение было другим. Инакомыслия, малейших проступков не прощали никому.

Сергей Васильевич Щегольков (1915 – 03.01.2004) родился в г. Краснослободске в Мордовии. В 15 лет приехал в Москву и поступил в школу фабрично-заводского ученичества (ФЗУ) при заводе «Авиаприбор». Обучался на слесаря-инструментальщика, был активистом, верил в мировую революцию. А в 1932 г. вместе с друзьями-одногодками Серафимом Архиповым, Евгением Перфиловым и еще тремя подростками — Коньковым, Бархатовым и Полетаевым, которых они никогда не видели, были арестованы, обвинены в создании террористической группы, ставящей своей целью покушение на Сталина и других руководителей страны и сосланы на 10 лет. Причиной ареста послужило то, что однажды на лыжной прогулке в Петровском парке Сергей Щегольков нашел пакет, в котором был пистолет, и оставил его себе. Летом он отвез пистолет домой в Мордовию, где с ним сфотографировался и, возвратившись в Москву, подарил эту фотографию товарищу. На единственном допросе следователь показал эту фотографию. На Соловках Сергея от общих работ спасло то, что он хорошо знал механику и слесарное дело, и его взял работать на электростанцию Иван Семенович Овсяный, крупный инженер из Москвы, «удивительно честный и обаятельный человек». Отбыв на Соловках шесть лет, С.В. Щегольков работал в Мордовии, так как в Москву не пустили, долго жил под страхом повторного ареста. Несмотря на реабилитацию в 1964 г., на всю жизнь осталась горечь обиды за поломанную жизнь. И тридцать лет после освобождения Сергея Васильевича мучил один и тот же сон: ему снова добавляют срок. Он прожил жизнь честного человека, до конца оставаясь неравнодушным к тому, что происходит вокруг. С 1989 г. ежегодно приезжал на Соловки на «Дни памяти». Как он сокрушался, увидев полуразрушенное здание монастырской электростанции, на которой когда-то работал. «Как горестно на это смотреть», — говорил он.

Судьба его однодельцев сложилась еще трагичней: Н. Коньков был расстрелян еще в Москве вскоре после ареста, Е. Перфилов — 2 ноября 1937 г. в Сандармохе в числе 1111-ти заключенных Соловецкой тюрьмы, С. Архипов погиб в боях под Москвой в 1942 г.

А вот еще несколько похожих судеб.

Виктор Георгиевич Васильев (1916–2002) родился в Москве, в семье был двенадцатым ребенком. Окончил пять классов и ФЗУ при Трехгорной мануфактуре. В 1932 г. неожиданно арестован и сослан на Соловки. В 1937 г. срок был продлен. После Соловков — Ухта, затем, с 1950 г. — ссылка. В Москву возвратился только в 1973 г. Всю жизнь писал стихи, в одном из них есть такие строчки:

Меня из Москвы увезли под конвоем
С этапом мальчишек, таких же, как я…

Лев Николаевич Мартюхин (1914–1996) после окончания ФЗУ работал на строительстве первой очереди Московского метрополитена. В 1935 г. арестован и по ст. 58 осужден на 5 лет. После Соловков был на ББК, Колыме. В лагерях на общих работах провел 12 лет, затем — ссылка в Кабарду. Тоже писал стихи, оставил «Воспоминания».

Сергей Александрович Снегов (1910–1994) происходил из рабочей семьи. Отец был большевиком-подпольщиком. «По крови я естественнейший образец государственной добропорядочности», — писал он в своей автобиографии. После окончания ВУЗа преподавал в Одессе, затем переехал в Ленинград. Как многие молодые люди строил планы на будущее, выбрал для себя три направления деятельности — философию, физику и литературу, во всех хотел добиться успехов. Но в это время в Ленинграде после убийства С.М. Кирова заканчивалась «чистка» города, под которую он и попал. Проведя на Соловках, в Норильске и на Колыме 18 лет, Сергей Снегов остался верен своим жизненным устремлениям: будучи талантливым физиком, хотел заняться историей ядерной промышленности, но мешало прошлое, и тогда он решил заняться научной фантастикой, неподвластной цензурным запретам. Сергей Снегов — автор восьми романов, двадцати повестей, рассказов, стихов пьес, философских трактатов, многие из которых переведены на иностранные языки.

А вот история Павла Альбертовича Ивенсена, одного из талантливых наших авиаконструкторов. В 18 лет, в 1926 г., он построил свой первый планер. К 20-ти годам самостоятельно сконструировал и построил четыре планера, маленький самолет, катер на подводных крыльях, проектировал самолет, состоял общественным секретарем Легкомоторного Комитета ЦС ОСОВИАХИМа. В 1934 г. он начал заниматься вместе с известным конструктором П.И. Гроховским проектированием боевого самолета Г-38, которому дал высокую оценку М.Н. Тухачевский, что и сыграло роковую роль в судьбе П.А. Ивенсена. В 1935 г. он был арестован и сослан на Соловки. Провел в лагерях и тюрьмах почти 20 лет. Но везде, как бы ни складывались обстоятельства, находил время для научного творчества. На Соловках думал над созданием дешевого эстакадно-тоннельного метро, проводил эксперименты по освоению высоких взлетно-посадочных скоростей самолета — этой темой он занимался в момент ареста. Находясь на Соловках, в марте 1936 г. Павел Альбертович из газеты узнал, что его планер «Чайку» с гордостью показывали вождям на Тушинском аэродроме. После Соловков он сидел в спецтюрьме НКВД, в знаменитой «шарашке» А.Н. Туполева, затем — в Восточном Казахстане. В 1956 г. реабилитирован. Более 15 лет работал в космической промышленности. Стал одним из конструкторов пилотируемой орбитальной станции «Салют». К счастью, лагерное прошлое не перечеркнуло творческую жизнь этого незаурядного конструктора-изобретателя, и он оставил заметный след в выбранной им сфере деятельности.

Совершенно невероятной кажется история московского школьника Юрия Чиркова (25.11.1919 – 11.08.1988), попавшего в лагерь почти ребенком, но проявившего такую стойкость, несгибаемость и твердость характера, какие не всегда под силу были взрослым людям. Подросток, попавший в жесткие условия лагеря, не просто выжил, а вырос высоконравственным, духовно богатым человеком, стал подлинным интеллигентом, ученым, профессором. Домашний мальчик из интеллигентной семьи, лучший ученик в школе, Юрий в 15 лет был обвинен в подготовке покушения на вождей и приговорен к трем годам заключения в лагерь. 1 сентября 1935 г., когда его одноклассники шли с цветами в школу, он ступил на соловецкую землю. Прощаясь в Москве с матерью, Юрий дал ей слово, что лагерь его не испортит, и «каждый день он будет закладывать что-то хорошее в голову и сердце». С первых дней лагерной жизни его больше всего интересовало, есть ли в лагере библиотека, сможет ли учиться, чтобы сдать экзамены за среднюю школу, как лучше заняться самообразованием. Для него примером был Павел Флоренский, который и в условиях лагеря занимался наукой, читал лекции, размышлял о бытии. Как бы ни уставал на работе (приходилось работать и на ремонте дорог, и санитаром в лагерном лазарете), Юрий всегда выкраивал время для чтения книг, составил план учебы и твердо следовал ему, тянулся к интересным людям. А вокруг было много таких ученых, которыми мог бы гордиться любой университет. Его преподавателями были П.А. Флоренский, профессора А.Ф. Вангенгейм, К.П. Казаринов, образованнейший Петр Вайгель. Все они сулили Юрию блестящее будущее, если он переживет лагерь. Эти великие люди, окружавшие подростка, заложили в нем на всю жизнь страсть к знаниям, жизнелюбие, сострадание к ближнему. Никогда он не старался подстроиться под обстоятельства. Друзьям удалось устроить его в библиотеку — предел мечтаний для Юры. Но когда уволили из библиотеки А.Ф. Вангенгейма и Г.П. Котляревского, он в знак солидарности с ними отказался работать в библиотеке, и был отправлен в штрафной лагпункт в Филимоново на тяжелые работы. Объявил голодовку. При этом, как писал он в своих воспоминаниях, «…настроение у меня было отличное. Во-первых, я поступил, как считал нужным, не соблазнился чечевичной похлебкой, во-вторых, я имею возможность проверить силу воли и крепость духа. Я хоть в микромасштабе, но вступил в бой с мощной машиной власти, предъявил свои требования. Я требую, а не сгибаюсь. До чего же хорошо» ²⁰. Подросток не поддался на уговоры прекратить голодовку и тогда, когда его посадили в холодный подвал с крысами. Даже в штрафном изоляторе он не терял времени даром: тренировал память, читая стихи, вспоминая законы физики и химии, а оказавшись вместе с заключенными-турками, начал изучать их язык. Много раз Юрий проявлял твердость, не соответствующую его хрупкой, почти детской внешности. Однажды он отказался разгружать баржу с кирпичом для строительства тюрьмы, считая, «что участвовать в постройке тюрьмы для себя — безнравственно». Не по годам серьезный подросток пытался осмысливать происходящее: переживал за перестрелянных чаек, за уничтоженную царскую колокольню, задавался вопросами о смысле проявленного варварства, искал аналоги вне Соловков, ужасался и скорбел. Еще в Кемперпункте его поразило, что старенький отец Василий из Рязани, которого он пытался утешить, оказывается, плачет от радости, что придется умереть не где-нибудь, а на земле, освященной преподобными Зосимой, Савватием и Германом. Это навсегда запало в душу мальчика и заставило посмотреть на Соловки другими глазами. Конечно, с таким характером его злоключения не закончились Соловками; после них были Ухтпечлаг, ссылка в Красноярск, — всего 19 лет. Но Юрий Иванович экстерном сдал с золотой медалью экзамены за среднюю школу, в короткие сроки между ссылками окончил институт. После освобождения защитил кандидатскую и докторскую диссертации, работал заведующим кафедрой климатологии Тимирязевской Академии. Написал более десяти монографий и учебников. О годах, проведенных в лагерях и ссылках, Ю.И. Чирков оставил воспоминания. Всю жизнь Юрия Ивановича сопровождали и стихи. В одном из них, написанном в Ухтижмлаге и посвященном Соловкам, он писал:

…

Но, как и прежде, каждый вечер
Звезды встречаю я восход,
Я верю: этот гнет не вечен
И справедливость все ж грядет!
С тоской щемящей вспоминаю
Я боль и радость прежних лет,
Но остров тот благословляю,
Где в грудь запал мне звездный след.

Юрий Иванович всю жизнь считал Соловки своим первым университетом, очень трудным, очень интересным и незабвенным. Попав в лагерь в том возрасте, когда формируется характер, закладываются нравственные принципы, он получил от судьбы подарок, заключавшийся в том, что его учителями и воспитателями стали люди высокой культуры и истинных знаний.

Конечно, история Ю.И. Чиркова — это особый случай, но и в целом среди молодежи (имеется ввиду молодежь, сосланная по ст. 58) в большинстве были те, кто и в условиях лагеря предпочел остаться человеком. Для них «остаться человеком» значило не только делиться последним куском, но и воспитывать самого себя, противостоять окружающему злу. В лагере молодежь больше других страдала не только от холода и голода, но и от невозможности применить способности, от окружающего хамства, несправедливости. И как только появлялась малейшая возможность, молодые люди старались найти выход своим талантам. Они работали в лагерном театре, занимались исследовательскими работами в Соловецком обществе краеведения, печатались в лагерном журнале «Соловецкие острова». К сожалению, большинству из них после Соловков предстояло еще многие годы провести в ссылках, что навсегда лишило их возможности закончить ВУЗы, приобрести любимую специальность, да и просто по-человечески быть счастливыми — иметь дом, семью. Скольких талантливых писателей, поэтов, ученых в самых разных областях лишилась наша страна, загубив их судьбы, а иногда и жизни на самом взлете.

Сошина Антонина Алексеевна

Родилась в 1948 г. в Каргополе Архангельской области. Выпускница исторического факультета АГПИ (ныне Поморский государственный университет) им. М.В. Ломоносова. С 1969 по 1994 г. работала научным сотрудником Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника. С 1994 г. — сотрудник Церковно-археологического кабинета Соловецкого монастыря.

¹ ГАРФ. Ф. 9414. Оп.1. Д. 2818. Л. 4. Доклад о деятельности Управления Соловецких лагерей ОН ОГПУ за 1926–1927 гг.

² Мемориальное кладбище Сандармох. 1937, 27 октября – 4 ноября. Соловецкий этап. НИЦ Мемориал, СПб., 1997. Ленинградский мартиролог (1937–1938 гг.). СПб., 2008. Т. 8.

³ См., напр.: Север. 1990. № 9; Звенья. М., 1990. Вып. 1.

⁴ В разных источниках написание фамилии встречается «Хородчинский», «Хорадчинский», но правильно — Хародчинский, так она написана в заявлении матери Виктора, Иды Ефимовны (ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 622. Л. 298–300).

⁵ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1570. Л. 23–24 об.

⁶ Стихи были сохранены его двоюродным братом Ю.Я. Цедельбаумом и переданы Т.Ю. Поповой-Цедельбаум в 1990 г.

⁷ Так же поступила и часть сосланных ранее студентов ЛГУ, уроженцев Сибири, пострадавших за принадлежность к Сибирскому землячеству.

⁸ Лихачев Д.С. Я вспоминаю… М., 1991. Он же.. Избранное. Воспоминания. М., 1997.

⁹ Воспоминания см.: Соловецкое море. Историко-литературный альманах. Архангельск; М., 2007. Вып. 6.

¹⁰ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 276. Л. 3 об.; Д. 520. Л. 303–306.

¹¹ Там же. Д. 487. Л. 283–284.

¹² Мандельштам Н.Я. Вторая книга: Воспоминания. М., 1990. С. 489–490.

¹³ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 468. Л. 24–26.

¹⁴ Мемориальное кладбище Сандармох…

¹⁵ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 591. Л. 153–155.

¹⁶ Там же. Д. 376. Л. 122–124 об.

¹⁷ Там же.

¹⁸ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 231. Л. 5–6; Д. 398. Л. 44–45, 77, 630.

¹⁹ Там же. Д. 524. Л. 76–77.; Д. 1571. Л. 45–69.

²⁰ ГАРФ. Ф. 8409. Оп. 1. Д. 1451. Л. 103. Чирков Ю.И. А было всё так. М., 1991.

Версия для печати