Альманах «Соловецкое море». № 8. 2009 г.

Николай Борисов

_{Прп. Савватий Соловецкий. Икона XVI в.}

В настоящем выпуске альманаха, посвященном памяти преподобного Савватия Соловецкого († 1435), мы продолжаем уже сложившуюся традицию тематических подборок научных статей¹.

Во многом таинственная фигура первого соловецкого пустынника предстает перед нами в неровном историческом освещении. С одной стороны, до нас почти не дошло сведений о первой и большей части его долгой земной жизни — вплоть до того момента, когда он решился покинуть Кирилло-Белозерский монастырь и отправился вначале на Валаам, а потом, спустя несколько лет, на Соловки. С другой стороны, о последнем периоде его монашеского пути — периоде наибольшей духовной зрелости — сохранилось сразу несколько свидетельств людей, лично его знавших. Старцы Кириллова монастыря в своем письме к прп. Зосиме Соловецкому († 1477) сравнили Савватия с древними отцами монашества². Учившийся у него на Валааме монашескому ремеслу будущий новгородский архиепископ Геннадий († 1505) — знаменитый составитель первого на Руси полного кодекса Библейских книг — рассказывал о Савватии как о старце великом и святом³. Другой ученик подвижника — прп. Герман Соловецкий († 1483) — продиктовал свои воспоминания, которые легли в основу Жития старца и засвидетельствовали удивительный и небывалый подвиг монаха, ставшего, если мы не ошибаемся, первым «насельником Ледовитого океана». Вся последующая история соловецкой святости явилась развитием того духовного импульса, который этот великий человек принес на далекий морской остров в 1429 г.

Алексей Лаушкин

ВЗЫСКАНИЕ ОСТРОВА

Если люди перестанут стараться
приблизиться к идеалу,
тогда всему настанет конец.
Карлейль

Преподобный Савватий — родоначальник соловецких подвижников. И как всякий родоначальник он вошел в историю, прежде всего, как точка отсчета, знаковая фигура.

_{М.В.Нестеров «Пустынник» (1888–1889)}

Всё то немногое, что мы знаем о его жизни, содержится в Житии Зосимы и Савватия Соловецких. Оно написано в 1503 г. сосланным в Ферапонтов монастырь бывшим киевским митрополитом Спиридоном-Саввой на основании записей соловецкого игумена Досифея. Последний лично знал преподобных Зосиму и Германа, помнил их рассказы о начале обители.

Почему митрополит Спиридон взялся за работу над жизнеописанием еще мало кому известного тогда Савватия Соловецкого? Потребность в литературном труде? Но он отнюдь не был сочинителем, писал мало и неохотно. Деньги, слава или надежда на амнистию? Но он в это время был глубоким старцем, который давно присмотрел себе место на монастырском кладбище…

«Имя — тончайшая плоть, посредством которой объявляется духовная сущность», — говорил о. Павел Флоренский⁴. Совпадение имен имеет промыслительное значение для людей, привыкших во всем искать знамения и пророчества.

Имя Савватий было весьма редким в средневековой Руси. В месяцесловах той эпохи оно встречается только однажды: святые мученики Трофим, Савватий и Доримедонт, память которых — 19 сентября. Интересно, что в этот же день в некоторых славянских пергаменных прологах находилась память святого мученика Зосимы, пустынника Киликийского⁵. Таким образом, сближению этих имен в истории Соловков предшествовало их сближение в восточнохристианской традиции.

Среди трех святых мучеников Трофима, Савватия и Доримедонта русские книжники на первое место ставили, по-видимому, Савватия. Симеоновская летопись (Свод 1408 г.) сообщает о поставлении на ростовскую кафедру епископа Игнатия в 1262 г. в следующих словах: «Поставлен бысть епископом Игнатие митрополитом Кириллом при благоверном князе Борисе и Глебе месяца сентября в 19, на память святого Саватея» ⁶. Кажется, это единственное упоминание святого мученика Савватия как самостоятельного лица христианской истории в наших летописях XIV–XV вв.

Имя Савва было созвучно имени Савватий и в просторечии воспринималось как его сокращенный вариант. Отсюда возникало определенное духовное родство между носителями этих имен. Митрополит Спиридон имел другое (крестильное?) имя Савва. Таким образом, он воспринимал соловецкого пустынножителя как своего тезку. Это и могло стать причиной его интереса к работе над текстом жития Савватия Соловецкого.

Главным представителем имени Савва в месяцесловах той поры был преподобный Савва Освященный († 532) — основатель знаменитой монашеской общины (Лавры Саввы Освященного) близ Иерусалима. Память его совершалась 5 декабря и отмечена многими русскими источниками под этой датой.

Работая над текстом Жития Савватия Соловецкого, митрополит Спиридон взял за образец, которому должен был соответствовать его герой, знаменитого подвижника древности Савву Освященного. Житие Саввы Освященного, своего святого покровителя, Савва-Спиридон, вероятно, знал до мелочей.

Другим источником для создания образа соловецкого пустынника было житие родоначальника всех христианских отшельников Антония Великого.

Образ преподобного Савватия, каким его представляет агиограф, — это не портрет и даже не икона, а скорее беглые наброски, рисунки пером. Темы для этих рисунков подсказывали древние жития отцов-пустынников.

Следуя примеру источника, мы представляем наш рассказ о соловецком чудотворце в виде отдельных набросков и воспоминаний...

Странное и манящее слово — остров. Частица земли, окруженная со всех сторон водой...

На острове как-то по-особому дышится и чувствуется.

Остров — это своего рода корабль. И так же, как на корабле, мы не можем забыть о дремлющей под ногами пучине, так и на острове сильнее ощущается призрачность человеческого бытия.

Инок Савватий хорошо знал это тревожное чувство острова. Родной для него Кириллов монастырь был расположен на мысу, окруженном с трех сторон водами Сиверского озера. Но Савватию хотелось настоящего, большого острова. И он отправился на остров Валаам, поднявший свои скалы посреди огромного, похожего на море Ладожского озера. Там, в Спасо-Преображенском монастыре, он провел многие годы.

Но и Валаам со временем стал казаться ему слишком обжитым. Он мечтал стать жителем необитаемого острова посреди морской пучины. Ему не давали покоя слова Священного писания о каких-то далеких островах в море, которые должны были познать свет истины.

«Итак, славьте Господа на востоке, на островах морских...» (Исайя, 24, 15).

Слова Священного писания переплетались с северными легендами и преданиями. Новгородские мореходы рассказывали, что на далеком острове в Студеном море они видели вход в Рай⁷...

Однажды Савватий узнал о том, что далеко на севере, в Белом море, есть большой необитаемый остров, где природа создала всё необходимое для жизни людей. С тех пор «начат с молением проситися у игумена и всей братии, да его бы с благословением отпустили на взыскание острова того» ⁸.

Валаамские монахи наотрез отказались отпустить Савватия к его острову. Но много ли значат запреты для человека, стремящегося к совершенству?

И вот седовласый и смиренный инок Савватий становится дерзким ослушником. Темной ночью он бежит из обители. Бог знает, как добрался он с Валаама до восточного берега Ладожского озера. Оттуда по рекам и озерам, по лесным тропам направился Савватий к устью реки Выг, впадающей в Белое море…

Это было летом 1429 года.

Красивая, быстрая река Выг, прыгая по камням, несет свои холодные воды в Белое море.

Близ устья Выга стояла деревянная часовня, в которой монах-священник совершал требы для местных рыбаков и охотников. Рядом с часовней чернела изба, где жил отец Нафанаил. Во время своих отлучек монах не запирал дверь в избу, а только подпирал ее метлой, поставленной ручкой вниз. Это означало, что хозяина нет дома. Так издавна было принято в этих краях, где бедность и честность жили, как родные сестры.

Во вторник, 27 сентября 1435 года в избе отца Нафанаила был гость — монах-пустынник Савватий. Он прожил шесть лет на Соловках — необитаемом острове посреди Белого моря. Теперь, провидя приближение кончины, Савватий вернулся на материк, чтобы принять последнее причастие.

Отец Нафанаил недоумевал, как этот изможденный постом и ветхий годами старец мог в одиночку переплыть море на утлой лодочке. Но северное безмолвие давно научило его ничему не удивляться и не задавать праздных вопросов. Отец Нафанаил причастил пустынника Святых тайн и оставил его на ночлег в своей избе. А сам отправился в соседнюю деревню соборовать больного.

Часовня в устье Выга была приметным местом. Сюда заходили помолиться проплывавшие поблизости на своих судах торговые люди. В избу, где остановился пустынник, зашел случившийся в этих краях новгородский купец Иван. Не застав отца Нафанаила, он вступил в разговор с пустынником.

О чем могли говорить люди, посвятившие свою жизнь столь различным делам? Монах для мирянина всегда был учителем. И в этой беседе разговор вел монах. Пустынник рассказал случайному знакомому о своей жизни. Он наставил своего гостя на путь спасения и велел без устали творить добрые дела. Простые слова в его устах имели особую силу.

Купец хотел отблагодарить старца щедрым пожертвованием. Но тот с тихой улыбкой отклонил мзду.

Вдруг поднявшаяся на море буря помешала купцу продолжить свой путь. Он переночевал на берегу, а наутро, когда буря улеглась, зашел к старцу проститься. Пустынник сидел на лавке, опустив голову, словно спал. Рядом стояла потухшая кадильница. Иван тронул старца за плечо — и отпрянул. Он понял, что пустынник уже отошел к Господу...

Вместе с отцом Нафанаилом, вернувшимся вскоре из деревни, Иван совершил погребение пустынника. На его свежей могиле они водрузили большой деревянный крест.

(Рассказ о кончине преподобного Савватия выглядит необычайно реалистично на фоне общих планов его жития. Это объясняется особым значением смерти в биографии инока как момента явного проявления его святости. Однако в данном случае дело не только в этом. В Житии Саввы Освященного содержится похожий рассказ. Однажды Савва с учеником проходил через пустыню к северу от Иордана и натолкнулся на пещеру отшельника. После душеполезной беседы с ним Савва ушел в пустыню. На другой день он вернулся и застал отшельника стоящим на коленях в позе молящегося. Савва окликнул его, но тот молчал. Савва подошел поближе и увидел, что старец скончался. Тут он понял, что Бог привел его к пещере отшельника, чтобы предать его тело земле. Совершив отпевание и похоронив отшельника в его пещере, Савва с учеником вернулись в свою Лавру. ⁹)

Кончина старца-пустынника была событием местного значения. О нем напоминала лишь заросшая травой могила возле часовни. Еще год, другой — и само имя Савватия стерлось бы из памяти людей.

Но там, где всё решается, решили по-иному...

Год или два спустя на Выге появился монах Зосима. Он пришел с берегов Онежского озера, где была его родина — село Толвуй. Как и пустынник Савватий, он мечтал свершать монашеский подвиг на необитаемом острове посреди Белого моря.

Зосима познакомился с иноком Германом, который прежде показал Савватию путь на Соловки и прожил там вместе с ним некоторое время. Герман отвез Зосиму на остров и вместе с ним выбрал хорошее место для поселения — на возвышенности между озером и морем, вблизи бухты, удобной для стоянки морских судов. Подвижнический дух Зосимы воодушевил Германа, и он решил остаться на острове вместе с ним.

Два инока сумели не только выжить на Соловках, но и основать здесь небольшую монашескую общину. Один за другим на остров потянулись искатели безмолвия. Это были поистине несгибаемые люди, умевшие стойко переносить холод и голод, страх и уныние. Зосима отличался деловитостью и умением ладить с людьми. Братья избрали его своим игуменом. Он предпринял строительство в монастыре двух деревянных храмов — в честь Спаса и Успения Божией Матери. Посвящение первых храмов соловецкой обители имело глубокий смысл. Кроме всего прочего, оно указывало на два главных истока соловецкого пустынножительства — Спасо-Преображенский монастырь на Валааме и Успенский Кирилло-Белозерский монастырь.

Зосима сумел успешно решить и самый сложный вопрос — имущественный. Он вступил в переговоры с новгородскими боярами и добился передачи Соловков во владение монастырю. Так возник «новый Афон» посреди холодного Белого моря.

В первых трудах по устройству монастыря имя Савватия как-то забылось, стерлось со скрижалей истории. Но тут за память своего постриженика вступился глубоко почитаемый на всем русском Севере Кирилло-Белозерский монастырь.

В монашеском мире существовало свое «общественное мнение». Здесь живо обсуждали новые явления и новых людей. Узнав о быстром росте Соловецкого монастыря, кирилловские старцы написали здешним инокам послание. Они напоминали о том, что первым поселенцем и основателем иноческого подвига на Соловках был пустынник Савватий. До прихода на Выг он жил на Валааме, а еще прежде — в Кирилло-Белозерском монастыре. Кирилловские старцы хорошо помнили Савватия, хвалили его благочестие и советовали перенести его мощи с Выга на Соловки¹⁰. Этим действием соловецкие иноки должны были не только воздать должное подвигу Савватия, но и протянуть нить духовного родства их обители с Кирилловым монастырем.

Соловецкий игумен Зосима поспешил исполнить желание старцев знаменитой обители. Гроб с телом Савватия был поднят из земли и привезен на Соловки. Там мощи пустынника обрели новое место погребения — близ алтаря Успенской церкви. Над могилой монахи поставили часовню, в которой находился образ Савватия, написанный свидетелем его последних дней — новгородским купцом Иваном.

Московский собор 1547 г. причислил преподобного Савватия к общерусским святым и установил праздновать его память в день кончины — 27 сентября.

После постройки в Соловецком монастыре каменного Спасо-Преображенского собора мощи Зосимы и Савватия были торжественно взяты из земли и перенесены в посвященный им придел. Это произошло 8 августа 1566 г.

Трудно говорить о святом Савватии, не вспоминая двух его сподвижников — преподобных Зосиму и Германа. На первый взгляд, кажется странным, что у Соловецкого монастыря был не один, как обычно, а сразу три основателя. Однако в этом есть своя логика. Судьбы этих трех подвижников нераздельны, как углы треугольника.

В истории Соловецкого монастыря ясно видна классическая «геометрия характеров» отцов-основателей русского монашества. В самом упрощенном виде ее можно изобразить следующим образом.

Великие люди истории обычно представляют своим характером уникальную смесь идеализма с реализмом. Они обладают несокрушимой верой в свою идею, служат до гробовой доски какой-то возвышенной (в их понимании) цели. При этом они прекрасно умеют решать практические вопросы. В итоге они могут и воспламенять окружающих своей пламенной верой, и трезво соотносить свои цели и средства с реалиями окружающего их мира.

Люди с таким набором способностей — большая редкость. Поэтому у истоков великих предприятий мы часто видим двух людей — идеалиста и реалиста. Один, условно говоря, добывает огонь, а другой заботится о том, чтобы у этого огня всегда была вязанка хвороста. Всё это легко подтвердить историческими примерами. Антоний и Феодосий Печерские, Сергий и Никон Радонежские, Дмитрий Пожарский и Кузьма Минин.

Бывало так, что идеалист и реалист при жизни не знали друг друга. Преподобный Зосима никогда не видел преподобного Савватия. Но только соединив усилия, они могли превратить безлюдные Соловки в святой остров. Первый возжег на Соловках искру монашеского подвига, второй раздул эту искру в ярко и ровно горящий костер.

Зосима и Савватий, а лучше сказать —Савватий и Зосима, связаны в истории Соловков как альфа и омега. Но как понять значение их смиренного собеседника преподобного Германа?

В древнейшей редакции Жития Зосимы и Савватия Соловецких Герман постоянно именуется «подругом», то есть другом, товарищем преподобного Савватия¹¹. Рассказывая о встрече Савватия с Германом, автор другой редакции Жития дает еще одну ценную подробность. «И прииде на реку Выг, место бо наричемо Сорока. Ту бо бяше храм молитвеный, зовомый часовня. И обрете тамо некоего мниха, выше мененаго, именем Германа, бяше бо сей родом корелскых людей» ¹². Поздняя дата его кончины (1484 г.) указывает на то, что в момент встречи с Савватием Герман был еще юношей, «новоначальным» иноком.

Между юным крещеным карелом и воспитанником тогдашней монашеской академии — Кирилло-Белозерского монастыря — была возрастная и интеллектуальная дистанция. Это понимали и позднейшие редакторы Жития, ретушируя образ преподобного Германа. «…Ту бо бяше храм молитвенный, зовомый часовня. Обретает тамо черноризца стара Германа именем, безкнижна же того и проста нравом» ¹³.

Традиционные нормы отношений между подвижниками предусматривали не только схему «идеалист — реалист», но и схему «великий старец — ученик (или младший по духовному возрасту собеседник)». Кирилл Белозерский ушел на север с Ферапонтом Можайским, который при всех его высоких достоинствах был всё же учеником при великом старце. Павел Обнорский имел собеседника в лице Сергия Нуромского. Нил Сорский ходил на Афон со своим учеником Иннокентием Охлябининым.

Житийный канон встречается здесь с реальностью, и реальность подчиняется требованиям канона. Жизнь отшельника в полном одиночестве была невероятно трудна. Многие материальные и духовные проблемы могли быть решены только через общение и сотрудничество с другим лицом.

«В чем покажет смиренномудрие [отшельник. — Н.Б.], не имея человека, перед которым бы мог доказать, что смиреннее его? — вопрошал Василий Великий. — В чем покажет сердоболие, будучи отделен от общения с многими? Как будет упражнять себя в долготерпении, когда нет противящегося его мнениям? Если кто скажет, что в усовершенствовании нравов довольствуется он изучением Божественных Писаний, то поступит он подобно тому, кто учится строить и никогда не строит, обучался искусству ковать, но не хочет приложить уроков к делу» ¹⁴.

Благодаря книге Бориса Ширяева «Неугасимая лампада» стало известно многозначительное напутствие художника М.В. Нестерова, которым он проводил автора книги в ссылку на Соловки — «Не бойтесь Соловков. Там Христос близко...»

Великий художник и православный человек, Нестеров проник в самую суть неповторимой красоты Соловков. Эту суть он выразил и навеянными пребыванием на острове летом 1901 г. картинами, и этой незабываемой метафорой.

Пустынник Савватий приплыл на остров, где не было ни храма, ни креста. Но была удивительная в своей евангельской чистоте и первозданности соловецкая природа. Вступивший в эту природу пустынник всем своим духопроводным существом почувствовал — «здесь Христос близко». И уже никакие блага мира сего, никакие страхования и бедствия одинокой жизни не могли прогнать его с Соловков.

Удивительная, одухотворенная природа Соловков воспета многими. Но первый гимн во славу этого перла творения составил автор Жития Зосимы и Савватия. Думается, он сохранил здесь восторженный рассказ соловецкого игумена Досифея.

«Остров же той древесы разными цветяше и борием (бором. — Н.Б.) верси горам покровени, и по раздолиам всяко древеса имяше и ягодичиа многа разны бяху, и сосниа древеса велиа бяху к созиданию храмов и на вся потребы благоустроен бе. Есть же доброугоден к сожитию человеческому по всему, въ еже хотящим пребывати тамо»¹⁵.

Преподобный Савватий всей душой полюбил свой остров. И была только одна нужда, которая заставила его покинуть Соловки и на утлом челноке пуститься в рискованное плавание на материк, — нужда в последнем причастии.

Для святого Савватия главной целью ухода на необитаемый остров была «сладость безмолвия». Он не мог дольше оставаться в монастыре на Валааме «сердечною уязвися безмолвиа любовию». Он решился на преступное, с точки зрения монашеских уставов, бегство из обители «распаляем любовию безмолвиа»¹⁶.

Безмолвие — многозначное понятие, обозначающее как тишину физическую, так и молчание суетных помыслов. Оно было ключевым для восточнохристианской аскетики. Достигшему безмолвия отшельнику открываются глубины собственной души.

«Когда же чувства заключены безмолвием, не позволяется им устремляться вне, и при помощи безмолвия устареют памятования; тогда увидишь, что такое — естественные помыслы души, что такое — само естество души, и какие сокровища имеет она сокрытыми в себе»¹⁷.

«Блажен, кто ради Бога пребывает в безмолвии, и один ест хлеб свой, потому что всегда он беседует с Богом»¹⁸.

«Истинный безмолвник, не желая лишиться сладости Божией, так удаляется от всех людей, без ненависти к ним, как другие усердно с ними сближаются»¹⁹.

Соловецкое одиночество было для Савватия вратами в страну безмолвия. Там его ожидала радость молитвенного общения с Богом. Но подлинная молитва была своего рода искусством, доступным далеко не каждому. Отцы христианского монашества создали великое учение о путях преодоления косности души и тела. Воспитанник двух лучших монастырей Русского Севера, монах с огромным опытом подвижнической жизни, Савватий, несомненно, знал все тонкости этого учения.

«Иное дело — молитвенное услаждение, а иное молитвенное созерцание, — говорит преподобный Исаак Сирин. — Последнее в такой мере выше первого, в какой совершенный человек выше несовершенного отрока. Иногда стихи делаются сладостными в устах, и стихословие одного стиха в молитве неизчетно продолжается, не дозволяя переходить к другому стиху; и молящийся не знает насыщения. Иногда же от молитвы рождается некое созерцание, и прерывает оно устную молитву, и молящийся в созерцании изумевает, успенея телом. Такое состояние называем мы молитвенным созерцанием, а не видом и образом, или мечтательным призраком, как говорят несмысленные. И опять в сем молитвенном созерцании есть мера, и различие дарований; и это еще молитва: потому что ум не переступил туда, где нет уже молитвы, в такое состояние, которое выше молитвы. Ибо движение языка и сердца в молитве суть ключи; а что после сего, то уже есть вход в сокровенные клети. Здесь да умолкнут всякие уста, всякий язык; да умолкнут и сердце — этот распорядитель помыслов, и ум — этот правитель чувств, и мысль — эта быстропарящая и бесстыдная птица, и да прекратиться всякое их ухищрение. Здесь да остановятся ищущие; потому что пришел Домовладыка»²⁰.

На Соловках есть только одно место, где образ преподобного Савватия материализуется, приникает к земле. Это место — Савватьево.

Он сам выбрал эту широкую поляну близ Долгого озера. И в этом выборе отразились его потребности, его душа.

Тихое, укрытое от ветра место прекрасно для уединения и размышления. Для скромных нужд бренного тела Савватий имел здесь под рукой проточную воду, поляну для огорода и лес, полный грибов и ягод.

Но было и нечто более важное, что привело пустынника на эту поляну. Неподалеку возносится над островом Секирная гора. Это неожиданное воздвижение земли посреди ровного и болотистого ландшафта северной части Соловков само по себе выглядит чудом. Восходя на эту гору, Савватий вспоминал гору Синай и Масличную гору, Фавор и Голгофу. Секирная гора стала его храмом и престолом.

Рассказывая о поселении Савватия и Германа на острове, агиограф отмечает: «Видевшее же место некое стройно и начаста здати келиа себе близ езера, малым отстояща от моря яко поприще едино. Бе же над езером тем гора превысока зело»²¹.

Для автора Жития «превысокая гора» — не просто примечательная деталь пейзажа Соловков. Древние отцы-пустынники любили устраивать свои убежища на горе. Так жили Антоний Великий и Савва Освященный²². Поднимаясь в свои поднебесные кельи, они удалялись от мира и приближались к Богу.

Но гора, как и пещера, — излюбленное место пребывания бесов. Савва Освященный выдержал настоящую битву с бесами, которые гнездились на вершине Кастеллийской горы неподалеку от его монастыря. Он поднялся на эту гору, чтобы провести там сорок дней великого поста. Бесы набросились на святого, приняв вид зверей, гадов и птиц. Не дрогнув перед этим нашествием, он обратил их в бегство крестом и молитвой. Обратившись в стаю воронов, посрамленные бесы улетели прочь.

Согласно Житию, Савватий также имел сражение с бесами, которые атаковали его «воображахуся овии в змиа, инии же в различныа зверя дивия»²³.

Сегодня Савватьево остается одним из самых труднодоступных мест Соловков. Сюда ведет разбитая старая дорога, которая временами становится совсем не проезжей. Шлепая по лужам и прыгая через канавы савватьевской дороги, можно возмущаться неустроенностью Соловков. А можно и порадоваться, что бездорожье охраняет лучшие уголки острова от нашествия туристов. Те, кому надо сюда попасть, пройдут и по бездорожью. И даже, может быть, почтут этот тернистый путь за истинную радость.

В Савватьево густо разрослась старая рябина. В августе ее ветви гнутся под тяжестью огромных красных гроздьев. Вся эта красота так и просится на холст художника.

Но, как это часто бывает на Соловках, сквозь лазурь и перламутр сквозит какая-то неизбывная тюремная жуть. Глядя на мирные сенокосы Савватьева, на трудолюбивого инока, копающегося в огороде возле келейного корпуса, на отяжелевшую к осени рябину, вдруг вспомнишь, что именно здесь разыгралась первая сцена соловецкой лагерной драмы. Здесь, в Савватьево, часовые расстреливали с вышек взбунтовавшихся ссыльных эсеров. Патронов не жалели.

Впрочем, эсеры и сами были мастера стрелять. Правда, они в свое время делали это более художественно и более самоотверженно, чем соловецкие стрелки. Но, видимо, стреляли они куда-то не туда. И потому, в конце концов, сложили свои буйные головы под алой савватьевской рябиной.

Соловки населены святыми. Они живут здесь своей жизнью, невидимые для нас, но осязаемые в тонком движении воздуха, в трепетании полуночных свечей, в тяжелых вздохах старой колокольни.

Один из этого сонма — преподобный Савватий Соловецкий.

Образ святого Савватия так же тонок и неуловим, как расплывающийся в дождевой дымке соловецкий пейзаж. Он скользит легкой тенью над соловецкими мхами и валунами, над озерами и морской пучиной. Ступнями ног он лишь касается земли, словно слегка отталкиваясь от нее. Эту скользящую походку святых изобразил Дионисий в своих ферапонтовских росписях.

При таком способе передвижения ему ничего не стоит прийти на помощь тонущему в море кораблю и протянуть руку утопающему. Вместе со своими сотоварищами Германом и Зосимой преподобный Савватий избавил от гибели великое множество мореходов, взывавших к нему с верой и надеждой.

Образ трех святых старцев, бегущих по морским волнам, поразил воображение Льва Толстого. И этот вечный ниспровергатель создал едва ли не лучший из своих религиозных рассказов — «Три старца»²⁴.

Когда-то у дороги на Муксалму стоял черный монах, словно вышедший из леса навстречу путнику. На безлюдной лесной тропе это было красиво и немного жутко. Проходя мимо него, я почему-то всегда вспоминал преподобного Савватия.

Монах был деревянный, вырезанный каким-то местным умельцем из огромной доски. Прошло время — и старая доска подгнила, упала и исчезла…

Преподобный Савватий — великий учитель. Но его наука не из тех, которым учат у школьной доски.

Он вывернул свою жизнь наизнанку и написал ее заново по законам обратной перспективы. Нищета стала для него богатством, а смирение — честью, голод — трапезой, а холод — одеялом.

Обыватели всех времен называют таких людей безумцами. Над одиноким старцем Савватием, идущим на верную гибель на Соловки, тогдашние умники «ругахуся и поношахут его, яко не имущу смысла»²⁵.

Савватий умел совершать поступки. Он то строил свое видимое благополучие, то вдруг разрушал его. Им владела жажда скитаний во имя высшей цели, горнего Иерусалима, идеальной киновии, полного безмолвия. Словом, во имя того, чего и нет на грешной земле.

Являясь из туманов Беломорья, святой Савватий в глухой час стучит в оконце нашей кельи и говорит: «Вставай!»

¹ См.: Соловецкое море: Историко-литературный альманах. Архангельск; М., 2004. Вып. 3. С. 75-116 (к 150-летию «соловецкой обороны» 1854 г.); Архангельск; М., 2007. Вып. 6. С. 44-126 (к 500-летию свт. Филиппа, митрополита Московского и всея Руси).

² Дмитриева Р.П. Житие Зосимы и Савватия Соловецких в редакции Спиридона-Саввы // Книжные центры Древней Руси: Разные аспекты исследования. СПб., 1991. С. 247-248.

³ Там же. С. 280.

⁴ Флоренский П.А. Имена. М., 1993. С. 26.

⁵ Сергий (Спасский), архиеп. Полный месяцеслов Востока. М., 1997. Т. 2. Ч. 1. С. 288.

⁶ Полное собрание русских летописей. Т. 18. Симеоновская летопись. СПб., 1913. С. 72.

⁷ Послание Василия Новгородского Феодору Тверскому о Рае // Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1999. Т. 6. С. 47.

⁸ Дмитриева Р.П. Житие Зосимы и Савватия Соловецких в редакции Спиридона-Саввы // Книжные центры Древней Руси XI–XVI вв.: Разные аспекты исследования. СПб., 1991. С. 228.

⁹ Избранные жития святых. III–IX вв. М., 1992. С. 292.

¹⁰ Дмитриева Р.П. Житие Зосимы и Савватия Соловецких… С. 247–248.

¹¹ Там же. С. 226.

¹² Там же. С. 229. (Курсив наш.)

¹³ Житие преподобных Зосимы,Савватия и Германа, Соловецкой обители первоначальников. Издание Соловецкой обители, 2001. С. 27.

¹⁴ Творения иже во святых отца нашего Василия Великого, архиепископа Кесарии Каппадокийской. М., 1847.Ч. 5. С. 118.

¹⁵ Дмитриева Р.П. Житие Зосимы и Савватия Соловецких… С. 227.

¹⁶ Там же. С. 227–228.

¹⁷ Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина, подвижника и отшельника, бывшего епископом Ниневии, «Слова подвижнические». М., 1854. С. 21.

¹⁸ Там же. С. 54.

¹⁹ Иоанна, игумена Синайской горы, «Лествица» в русском переводе. М., 1892. С. 254.

²⁰ Иже во святых отца нашего аввы Исаака Сириянина… С. 21.

²¹ Дмитриева Р.П. Житие Зосимы и Савватия Соловецких… С. 229.

²² Избранные жития святых. III–IX вв. С. 38, 288–289.

²³ Дмитриева Р.П. Житие Зосимы и Савватия Соловецких… С. 231.

²⁴ Л.Н. Толстой. Три старца // Соловецкое море. Архангельск; М., 2003. Вып. 2. С. 172.

²⁵ Там же. С.229.

Борисов Николай Сергеевич

Родился в 1950 г. Доктор исторических наук, профессор, заведующий кафедрой истории России до начала XIX в. исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. Лауреат премии святителя Макария, Митрополита Московского (1999).

Версия для печати