Альманах «Соловецкое море». № 1. 2002 г.

Лидия Мельницкая

Но вернемся в 1969-й год… Мне вовсе не хочется, чтобы у вас создалось впечатление, будто соловецкие экскурсоводы первого набора зацикливались на запретной в те времена ГУЛАГовской теме. Это не так: просто они таким образом, как могли, протестовали против попыток советской власти вычеркнуть из летописи пятивековой (а то и больше) истории Соловков — пусть и короткую, но самую постыдную для неё, кровавую, горестную главу. Но всё, что этому предшествовало здесь, на Соловецких островах, — интересовало и волновало их ничуть не меньше. Недаром были добыты, перелопачены, осмыслены все доступные в то время исторические материалы, описания, хроники, изданные и в XIX веке, и в 20-х годах века ХХ-го. У каждого из первых соловецких музейщиков экскурсия по территории одного только кремля длилась не менее двух часов — отдача была полной и безоглядной. Ребята могли поразить не только эрудицией, глубоким знанием предмета, но и собственным взглядом на каждую веху соловецкой истории.

Но и тут над ними постоянно висел свой оклик касательно «шага влево, шага вправо…» Например, «не рекомендовалось» хвалить монахов, подчеркивать их трудолюбие, хозяйственные достижения. А как тут быть, если каждый приезжающий на Соловки первым делом бывает поражен величием творений монастырских строителей — древних построек кремля, собора, церквей, палат, окруженных крепостной стеной с башнями из гигантских валунов с вкраплениями из своедельного кирпича?! Потом знакомится с островом, шагая по сохранившимся от монахов дорогам, ведущим во все концы; проплывая на лодке по каналам, что соединяют 52 озера, вода из которых поступает по стокам в Святое озеро у стен мона-стыря — водоем фактически рукотворный, сильно увеличенный в размерах еще в XVI веке, при игумене Филиппе («…и воду, текущи от озера в озеро сотвори…»). А расширить, углубить, выложить валунами берега древних каналов успели еще последние хозяева монастыря…

А древнейшая в России искусственная гавань на Большом Заяцком острове — гавань, отгороженная от моря молом, воздвигнутым из тех же гигантских валунов (дикого камня), с пятью доками, удобными для стоянки больших грузовых и малых промысловых судов, куда они и причаливали аж с XVI века?! Ну а как во время экскурсии на Малую и Большую Муксалмы можно было объяснить слушателям происхождение еще одного соловецкого памятника — знаменитой дамбы, соединяющей острова, почти двухкилометрового каменного моста через морской пролив, сложенного из «валунов циклопической кладкой без скрепляющего раствора и засыпанного сверху гравием»?! Не ударным же трудом передовиков соцсоревнования в честь какой-либо юбилейной даты…

Правда, можно было бы сделать упор на «беспощадную эксплуатацию труда наемных работников, прибывавших в монастырь «по обету» со всех концов России». Но, естественно, не хотелось ронять достоинство честного и знающего человека…

А сколько бдительно-недоверчивых приезжало на Соловки?! Да знать они не желали о том, что монахи, послушники, «пришлые трудники» работали здесь добровольно, «по своей вере»… Могли и нужную специальность получить (к примеру, морского шкипера, каменотёса или столяра-резчика), пройдя за год или два курс в одной из тринадцати школ, созданных при монастыре. Многоотраслевое монастырское хозяйство насчитывало более тридцати различных производств, приносило солидный доход. «Всё, что было на этих диких островах сотворено, построено, взращено, — всё это было, словно рай на земле, созданный человеческим усердием, любовью к труду, к ближнему и природе». Ксения Петровна Гемп, которой принадлежат эти слова и которая была тесно связана с Соловками на протяжении своего долгого трудового пути ученого-биолога, историка, исследователя Севера, тоже смогла рассказать в печати всё, что знала о них, лишь в начале 80-х…

К этому времени заговорили о роли такой личности в истории Соловков, как Филипп Колычев. (До той поры экскурсоводам приходилось ограничиваться сухими справочными данными о нём, поскольку — игумен, «служитель культа», да и происхождения знатного, боярского…) Д.С. Лихачев в своей статье «Соловки в истории русской культуры» отводит его деятельности в середине XVI века отдельную главу (Архитектурно-художественные памятники Соловецких островов. М., 1980). «Комплекс построек, осуществленный при игумене Филиппе, — это не только замечательный памятник истории русской архитектуры середины XVI века, но и единственный памятник русской технической мысли». До этого, в 1966 году в Петрозаводске вышла книга о хозяйстве Соловецкого монастыря, автор которой А.М. Борисов считал, что не стоит преувеличивать роль Филиппа: «Ведущая роль в технических новшествах принадлежала ремесленникам и мастерам». На это Дмитрий Сергеевич тогда замечал: «…но и организаторская роль Филиппа также должна учитываться».

Теперь-то можно в полный голос утверждать, что соловецкий игумен Филипп Колычев был «человеком на все времена»: умный, заботливый руководитель, обладавший выдающимся хозяйственным талантом, неукротимой энергией, разносторонними знаниями. И дарованиями: превосходный знаток Севера, писатель и художник Борис Викторович Шергин свидетельствовал, что в начале ХХ века видел в архиве Соловецкого монастыря архитектурные чертежи, выполненные самим игуменом Филиппом, за его авторской подписью. Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГ», описывая богатые возможности соловецкой земли, делает сноску: «Специалисты по истории техники говорят, что Филипп Колычев (возвысивший голос против Грозного) внедрил в XVI веке технику в сельское хозяйство Соловков так, что и через три века не стыдно было бы повсюду».

Словом, период его правления монастырем уже признан самым выдающимся и славным в истории Соловков. И завещанием через два века остался призыв Филиппа к монастырской братии в его последнем послании в «пресвятую и великую обитель»: «Бога ради живите любовно».

…А теперь от созидателя придется перейти к разрушителям. Что поделаешь, из песни слова не выкинешь.

Крайне щекотливая тема для новых соловецких музейщиков — пребывание в монастырских стенах в годы Великой Отечественной войны Учебного отряда Северного флота, известной Соловецкой школы юнг. Да, здесь готовили для фронта тысячи молодых специалистов в различных отраслях военно-морского дела. Да, многие успели повоевать, пролить кровь за Родину. Среди воспитанников Соловецкой школы юнг есть свои герои, такие, как Саша Ковалёв, закрывший собой пробитый бак торпедного катера… (В его честь названа одна из улиц поселка Соловки; в питерском Военно-морском музее есть его фотография, а в Соловецком, в экспозиции, посвященной школе юнг, — фронтовой плакат с рассказом о его подвиге.) Известно, что эту школу прошли в своей военной юности писатель Валентин Пикуль, певец Борис Штоколов…

Но дети войны и своего безбожного времени — далеко не все они до Соловков воспитывались в таких интеллигентных семьях, как тот же Саша Ковалев (приемный сын известной переводчицы Риты Райт-Ковалевой, часто бывавший дома у писателя Юрия Германа и других). Большинство же никакого интереса и уважения к прошлому, тем более к монастырскому, не испытывало… Приступив к работе в Соловецком музее, первые его сотрудники вскоре поняли: «Никуда не денешься от того факта, что наибольший урон Соловкам нанес все-таки не СЛОН… Морячки дожгли монастырскую библиотеку, перестроили покои прекрасных соборов под столовые и прочие хозяйственные помещения, уничтожили стенные росписи, остатки икон, разобрали на кирпичи ризницу, словом, наследили везде…»

Думается, тут не только «юнгаши» виноваты, сколько их отцы-командиры: воевать-то они их учили, отвагу, доблесть и взаимовыручку старались в них воспитать, а бережно отнестись к наследию прошлого… «Кто бы видел, в каком состоянии были в кремле памятники, когда ушел учебный отряд!.» — вспоминала Галина Васильевна Чебыкина, приехавшая на Соловки в 1962 году.

Видел тот же писатель Юрий Казаков, побывавший здесь, как уже упоминалось, дважды: в 1956 и 1966 годах. И через десять лет после первого своего приезда он с горечью наблюдал повсюду «мерзостные следы запустения и какого-то извращенного разрушительства». «Зачем же было мстить камням и стенам, зачем было исключать богатейший, хозяйственно развитый край из экономики области и страны? Неужели за то только, что стены эти выложены монахами? А монахами ли только они выложены? Нет, в этих стенах труд сотен тысяч поморов, приезжавших на разные сроки — «по обещанию» — на протяжении сотен лет…» (Ю. Казаков. Соловецкие мечтания //Литературная газета, 13 сентября 1966 года).

Правда, многие следы варварства — битое стекло от бутылок повсюду на территории кремля, надписи, сплошь покрывающие древние монастырские стены до недоступной вроде бы высоты, выдолбленные железкой на граните исторических надгробий отнюдь не исторические фамилии — оставляли к тому времени уже иные «сыны отечества». С лета 1963 года Северное морское пароходство наладило регулярные туристские рейсы из Архангельска на Соловки и, чтобы сделать их рентабельными, старалось сбыть областным профсоюзным организациям билеты на весь сезон.

Юрий Чебанюк рассказывал, как в один из воскресных вечеров лета 1969-го, после того как отчалил теплоход с очередными туристами, они с бессильной яростью обнаружили разнесенную вдребезги галерею надвратной Благовещенской церкви. Другим воскресным днем, ясным, солнечным, настраивавшим на возвышенный лад, шли они по монастырскому двору с корреспонденткой «Литературной газеты», споря об архитектурных загадках Спасо-Преображенского собора. Завернув за угол, увидели картинку: на гранитном надгробии славного воителя Смутного времени неистово пляшет под аккомпанемент приятеля здоровенный парень в мексиканском сомбреро, зажав в зубах початую бутылку «перцовки».

(О, этот многострадальный камень с разрушенной гробницы борца против иноземного владычества — Авраамия Палицына! За три года до этой «картинки» Юрий Казаков видел приобщенные к древней памятной надписи на нем фамилии «Сидоренко В.П.», «Белов», выбитые как-то по граниту сразу после завершающих слов: «…Венец тебе на небесах, незабвенна память твоя в сердцах благодарных сынов отечества, тобой освобожденного с Мининым и Пожарским».)

Юрий Чебанюк, будучи уже «высланным с Соловков», выступал в областной печати, предлагая хотя бы в порядке эксперимента, хотя бы на один туристский сезон попробовать ввести «сухой закон» в пределах Соловецких островов, сделать их «безалкогольной зоной». Призывал отдел туризма облсовпрофа, комитеты комсомола тех предприятий и организаций, которым со скидкой навязывали билеты на Соловки, заранее готовить людей к тому, что им предстоит поездка в глубь веков, что попойка там — неуважение к памяти предков. «Ведь иногда просто диву даешься, насколько плохо мы подчас знаем, как беспомощно барахтаемся в элементарной истории. Но разве полезут объяснения экскурсовода в размягченные алкоголем мозги!»

Хотя сам Юра при случае был вовсе не дурак выпить, но в то незабвенное соловецкое время он с полным основанием мог сказать о себе: «С этой работой всю пьянку запустишь». Работа отвечала потребностям души: «…погружаюсь в Соловки с головой, прочел, кажется, все, что можно найти, и всё облазил». Любил ходить на Муксалму: «Фавор в начале июня, когда еще на острове не было ни цветочка, весь с южной стороны, от верхушки до подножья был покрыт ковром цветущих фиалок. И во время отлива можно было перейти на малый остров, где был еще небольшой птичий базар».

Едва начав водить группы, получил первую благодарность «за подписью заслуженных деятелей искусства, преподавателей ГИТИСа и т.д». К концу туристского сезона в книге отзывов Соловецкого филиала музея таких благодарностей за экскурсии, проведенные Юрием Чебанюком, набралось более сорока. «На меня здесь просто мода какая-то: дамы ходят слушать чебанюковское словоблудие второй и третий (!) раз, полный блокнот приглашений в Москву и Ленинград, меня любят генерал-полковники, популярные художники и даже редакторы журнала «Вопросы истории…», — хвастался он в письмах. Когда тем летом на Соловки с большой помпой прибыл депутат Верховного Совета СССР, писатель Леонид Максимович Леонов, то в качестве специального экскурсовода к «певцу русского леса» приставили именно Юрия Чебанюка.

Он и вообще-то был ходячей энциклопедией; да к тому же по опыту работы в своей основной, журналистской профессии понимал: мало того, что ты много знаешь и досконально изучил какую-то новую тему, нужно еще суметь сделать так, чтобы людям было интересно тебя прочесть или услышать. И хоть совсем недолго довелось ему поработать здесь, — тем более приятно было через много лет прочесть в номере «Соловецкого вестника», посвященного 25-летнему юбилею музея, в статье его директора Людмилы Васильевны Лопаткиной: «Многим гостям Соловков, наверное, и до сих пор помнятся яркие, увлекательные экскурсии Л. Садовской, Ю. Чебанюка, А. Осиповича и других…»

Но это будет потом. А тогда, в 1969-м ни директор Архангельского областного краеведческого музея, ни та же Лопаткина, только что назначенная заведовать Соловецким филиалом, не могли объяснить причину, по которой Чебанюка упорно не хотят зачислять в штат… На то вакантное место научного сотрудника взяли молодую местную жительницу, отчисленную из Московского мединститута, а Юра, с его университетским дипломом, по-прежнему работал временно, за крошечную зарплату музейного смотрителя. Еще в начале сезона по непонятной причине был уволен — первым из трех питерских однокашников — Борис Аракчеев, прирожденный музейщик (теперь директор музея истории С.-Петербурга). Расставаться с Соловками и дружным музейным братством ему не хотелось, жил в надежде, что, может, ещё понадобится…

Как все они там существовали, чем свой дух поддерживали?! Ну, молоко на всю коммуну брали у кого-то по дешевке; вечерами собирались к горячему самовару на ритуальное чаепитие с тем, что Бог пошлет; Юра Чебанюк поставлял к общему столу грибы — всю жизнь они сами к нему навстречу выходили…

Та же Галина Васильевна Чебыкина вспоминала: «Ребят, научных сотрудников, мы жалели, на 70 рублей не больно-то проживешь. Как-то подходят Женя Абрамов с Сашей Осиповичем, денег взаймы хотели занять. А у нас у самих нет. Жалко ребят, ходят голодные. Мы и вспомнили, что в экспозиции висит большая железная кружка для пожертвований, и туристы часто туда монетки кидают. Попробовали её вскрыть — не получается. Позвали ребят, говорим: берите деньги из кружки, всё равно ничьи. Они открыли, набралось рублей шесть–семь, уж так были рады!

Одевались они, конечно, диковато. Как-то вернулись с Анзера, только завалились спать — экскурсия. Мне говорят: беги, зови кого-нибудь из сотрудников. Вижу, идет по коридору Абрамов, грязный, ботинки драные, сам нечесаный. Говорю: иди на экскурсию! Он и пошел, как был! Мне стыдно, иду поодаль, говорю туристам: вот ваш экскурсовод. Они глаза вытаращили… А после экскурсии говорят мне: ну, золото, а не экскурсовод, умница, все знает. Все бы такие были!»

Все такими и были — и никто не хотел уезжать…

Чебанюка, например, в конечном счете подвела им же самим затеянная и подготовленная экскурсия на его любимый Большой Заяцкий остров. «Там я много разглагольствовал о гибели от голода нескольких сотен старообрядцев. И какой-то доброхот написал единственный донос за всё лето… Приехав жить на Соловки «всерьёз и надолго», я никак не соглашался с тем, что скоро придется их покидать. Договорился с директором местной средней школы и пошел преподавать туда русский язык и литературу. Через два месяца я был уволен по странному звонку из облоно. Поскольку идти в ассенизаторы — единственное место, оставшееся незанятым, — у меня не хватило юмора, я вынужден был покинуть Соловки. Прошло меньше года, и покинули их Е. Абрамов и А. Осипович, который последнее время уже был согласен работать хотя бы сторожем».

Довелось увидеть их последние счастливые дни наслаждения Соловками — раззолоченными щедрой кистью осени, затихающими к концу туристского сезона… Приплыла я на Соловки в сентябре 1969-го, за четыре месяца до рождения младшего сына, приплыла — и уплыла. А потом, конечно, все завертелось-закрутилось — и уже порой с грустью казалось, что «есть на планете другие пути», кроме тех, что ведут на острова, скрытые от нас плотной пеленой тумана…

Но вот Юра никак не мог с этим смириться, стремился туда всю оставшуюся жизнь, до последних дней. Он сохранял дружеские отношения со своими бывшими коллегами, тоже «высланными с Соловков». Старался узнавать новости о тамошней жизни, о том, как идут дела в музее. Сначала — от работавшего там в 70-х годах поэта Юрия Кублановского, с которым Чебанюк одно время приятельствовал. Позже — от нашего общего знакомого Якова Кошелева, сменившего на какой-то срок газетную суету и маету на обстоятельное, неспешное музейное дело. (Его увлекли тогда судьбы сосланных на Соловки после 1825 года нескольких участников восстания декабристов.)

В начале восьмидесятых начался отток на Соловки наших знакомых, друзей и даже родственников. Соберется человек съездить посмотреть, попробовать поработать какое-то время, а получается всерьез и надолго.

Близкая приятельница всей нашей семьи Татьяна Шилова впервые попала туда, будучи ещё студенткой факультета промышленного и гражданского строительства Лесотехнического института, — в составе стройотряда, всё тем же летом 1969-го. Потом работала прорабом на стройках Архангельска и в нашем знаменитом Архангельском музее деревянного зодчества Малые Корелы — и вот сорвалась на Соловки…

С мужем, Василием Матониным, работавшим в Архангельском музее изобразительных искусств, и годовалой дочерью туда же устремилась моя троюродная сестра Юля…

В то же примерно время появился в Соловецком музее тонкий интеллектуал, блестящий эрудит Сергей Морозов — выпускник Ленинградского университета, историк-востоковед по специальности, успевший уже поработать на археологических раскопках в Средней Азии. (Приехал с приятелем посмотреть исторические острова, приятель посмотрел и вернулся, а Сергей остался.) Оставила ради Соловков свой прекрасный город Вильнюс будущий искусствовед Лариса Петровская. Так и не собрался обратно к себе на Украину Юрий Гендлин…

И вот уже стали вить гнёзда, и появились в семьях рожденные здесь, на острове, дети… А главное — каждый из них успел уже сделать для Соловков что-то конкретное, осязаемое или ощутимое.

Тем временем подрос наш младший сын Леня; закончив 7-й класс школы, побывал на Соловках вместе с компанией родственников; после 9-го класса сдал экзамен на курсах подготовки экскурсоводов и, будучи несовершеннолетним, с трудом, но добился права работать в течение всего туристического сезона лета 1986-го года в Соловецком музее.

Ну тут уж сам Бог велел нам вновь появиться на Соловках после 17-летнего перерыва… Леня послал родителям вызов для оформления пропуска, после чего смогли взять недорогие тогда еще билеты на самолет. (Соловецкие острова тогда являлись режимной пограничной зоной и свободного доступа на них не было.)

Надо сказать, что Юрий Чебанюк отправился туда, уже будучи серьезно больным, после двух инсультов. Но он не хотел сдаваться болезни, работал по мере сил, пользуясь приоткрывшейся ему возможностью печататься. И вот после долгой разлуки выпала ему, наконец, встреча с Соловками, причем снова в августе. А уникальный памятник истории и культуры снова переживал тогда сложный переходный период.

В центральной печати о его дальнейшей судьбе вовсю дискутировали видные научные авторитеты с руководителями управленческих и хозяйственных ведомств. В начале следующего, 1987-го года будет принято несколько важных, знаменательных для того времени решений Совета Министров об ускорении реставрации комплекса памятников. (Соловецкие острова за несколько лет до этого получили почетный статус историко-архитектурного и природного музея-заповедника.)

Уже много лет архитекторы объединения «Союзреставрация» вели здесь научно-исследовательские изыскания; с 1961 года начались реставрационные работы в Соловецком кремле. Здесь был создан хозрасчетный производственный участок Архангельской научно-реставрационной мастерской; с конца 60-х каждое лето стали приезжать сюда строительные отряды студентов МГУ и вузов Архангельска. Но дело продвигалось крайне медленно: залатают один объект — приходится хвататься за другой, а то, того и гляди, рухнет; тем временем приходит в негодность тот, что был отреставрирован перед этим. Морские ветры, дожди, влажность, проникавшая в разрушенные помещения, схваченная потом морозом, действовали быстрее, чем немногочисленные рабочие руки. Тем более что восстановительные работы велись в основном от весны до осени, а зима приходила — и начинала разрушать снова…

До тех памятников, что за стенами кремля, по всему Большому Соловецкому острову, на Заяцких, Анзере, Муксалме, вообще руки не доходили. Веками Соловецкий монастырь производил своими силами всё необходимое для строительства, успешного хозяйствования, торговли и далеко не скудной жизни. Еще волею Филиппа Колычева был построен здесь свой кирпичный завод, дававший за год до полумиллиона кирпичей из местной глины. В 1818 году на водном потоке из Святого озера в море была устроена лесопилка. В конце XIX века — алебастровый завод. С 1845 года — соловецкий док — уникальный памятник строительного и гидротехнического искусства своего времени, принимал и ремонтировал морские суда; к тому времени монастырь и «своими людьми» строил их «на корабельный образец»… Наконец, новый, двадцатый век обитель встретила при свете собственного электричества, обустроив себе третью по счету гидроэлектростанцию в России… Побывавший на Соловках в начале ХХ века писатель Василий Иванович Немирович-Данченко писал: «…Тут есть резчики, столяры, кузнецы, гончары, коневоды, огородники, опытные садовники, живописцы, даже золотопромышленники. Короче — отрезанный в течение восьми месяцев ото всего остального мира Соловецкий монастырь ни в ком не нуждается… а всё, что ему необходимо, производит сам, кроме хлеба, крупы и каменного угля…»

Надо полагать, под хлебом писатель имел в виду зерно; хлеб здесь с незапамятных времен пекли свой, в собственной монастырской пекарне, устроенной остроумно и ловко. А вот что еще сюда еще завозили, так это лес — свой монахи берегли и для строительных нужд не вырубали.

Когда с начала 60-х началась реставрация в Соловецком кремле — пришлось завозить с материка не только лес, но и всё остальное, необходимое для ремонта и консервации памятников: кровельное железо, рейки, кирпичи специальные, нестандартные доставляли аж из подмосковного Загорска… Рабочих рук не хватало; часть студентов из стройотряда МГУ приходилось бросать на ремонт дорог, по которым нужно было проезжать технике…

И, конечно, бывший здешний экскурсовод Юрий Чебанюк, обойдя в первый же день по приезде монастырский двор изнутри и снаружи, сильно расстроился: «За семнадцать лет ничего почти не изменилось, только больше разрушилось». Назавтра он с горечью убедился, что ему уже не под силу прежние марш-броски на дальние расстояния, к любимым лесным скитам и озерам. Но всё же брел с нами потихоньку и по хорошей дороге в сторону Сосновки, и по зарастающей лесной тропе от Филипповской пустыни к Долгой губе… А через три дня у Юры резко поднялось давление — пришлось его отправить домой первым же рейсом… Через четыре с половиной года случился третий инсульт — и он мог только порадоваться посланному ему приглашению на 25-летний юбилей Соловецкого музея, да в очередной раз попросить домашних: «Отправьте меня на Соловки!»

А меня с того самого августа 1986-го Соловки снова забрали в плен — да так до сих пор и держат. И теперь вот пляшут у меня перед глазами разнообразные картинки, увиденные там за последние 15 лет, заслоняют одна другую. Что-то бледнеет, кажется почти нереальным, как кадры старого немого кино, требующие титров у памяти, а что-то наоборот, беспощадно высвечивается наведенным фокусом времени…

Впервые увидела, как необыкновенно, завораживающе красивы Соловки зимой, когда надвигается, встает тебе навстречу из хрустящих морозом сумерек молчаливая громада монастыря, освещенная лишь белоснежным пространством вокруг. На фоне мощных, настороженных крепостных стен и башен, на берегу ледяного, заснеженного озера казалась игрушечной высокая новогодняя елка, неумолчно горевшая разноцветными огнями.

Все свои командировочные дни я провела, непрерывно приплясывая от холода: Соловецкий кремль основательно промерз не только снаружи, но и внутри. Густо заиндевели стены лестничных пролетов в гостинице. О том, что в просторном, с высоченными потолками (старой постройки) номере печь, выходившая в широкий коридор, истоплена именно сегодня, свидетельствовал, увы, лишь слабый запах угара. И куда бы ни заходила — в кабинеты учреждений, в магазины, в квартиры к знакомым — везде было люто холодно.

Прежде в монастыре действовала уникальная отопительная система, разработанная еще в древности. Огромную кубатуру главных монастырских построек обогревали всего три основных печи: одна — в пекарне, в подклете под Трапезной, вторая — в земле, под полом подклета, расположенного под папертью соборов, третья — под землей, для Наместнического корпуса и других палат. В 1828 году была сложена еще одна такая печь — под алтарем Успенской церкви. Тепло по всем помещениям разносили хитроумно замурованные в стены трубы из особой глины, обожженные в специальной печи кирпичного завода. Обогревательное устройство было продумано с тем расчетом, чтобы при экономном расходовании дров получить побольше тепла зимой. (Эти сведения я почерпнула из книги К.П. Гемп «Сказ о Беломорье», а Ксения Петровна, в свою очередь, записала их от Алексея Тимофеевича Агафонова, бывшего мастером «по отоплению» еще в Соловецком монастыре.)

Теперь, добравшись до Соловков, спешу скорее в лес, к морю, к озерам, встретиться с давно любимыми местами, открыть для себя новые. И спокойно, беспристрастно, с естественным любопытством наблюдаю на пути теперешние живые картинки, что, поплясав в соловецком калейдоскопе, укладываются в непридуманные мозаичные узоры…

Снова здесь в летний сезон — настоящее вавилонское столпотворение, смешение людских типов, языков, наречий. Только за последние три соловецких лета встречались мне прекрасно экипированные, бывалые туристы из Чехословакии, очень деловые норвежцы, восторженные итальянки…

Вспоминаю группу наших туристов интеллигентного столичного облика: отправились за десять километров к мысу Печак полюбоваться прославленными видами побережья; но на последней развилке лесных дорог свернули наугад направо — и вышли к морю, но только в районе Грязной губы. Им тычутся в ноги едва проклюнувшиеся грибята, комары стаями пляшут вокруг, обрадовавшись новым жертвам, а у барышень нет даже косыночек повязать легкомысленные головки с модной стрижкой. Однако все они полны решимости достичь цели…

В поселке наблюдаю такую эффектную картинку: маленькая девочка в ярко-красном костюмчике, с пышным белым бантом в кудрях вскарабкалась довольно высоко по замшелым валунам Корожской башни кремля и весело кричит оттуда: «Хэл-ло-о-оу! Хэл-ло-о-оу!»
А у противоположной монастырской стены, что вдоль Святого озера, в нескольких шагах от Архангельской башни идут археологические раскопки. Август, снова соловецкий август 1998 года…

И вот такой картины в прежние «безбожные» времена здесь не дано было увидеть — солнечным утром от летного поля аэропорта чинно, благообразно плывет «посуху» торжественная группа людей в длинных черных одеяниях. Это совершали паломничество в Соловецкий монастырь видные деятели Православной Церкви. Впервые на Севере собрались вместе четыре епископа, включая и нашего, Архангельского и Холмогорского, Тихона, по приглашению которого и прибыли к нам эти высокие церковные иерархи. Епископ Дубоссарский Юстиниан впервые добрался на северную землю из «ближнего зарубежья», из Приднестровья.

А еще через год, опять-таки в августе, на Соловках торжественно и скорбно отмечали День памяти узников Соловецкого лагеря особого назначения — прошло 60 лет с тех пор, как СЛОН был закрыт, ликвидирован, пустив метастазы по другим участкам ГУЛАГа. Поддержал проведение этой мемориальной акции институт «Открытое общество» (Фонд Сороса). Его представляли на Соловках такие авторитетные и уважаемые писатели, как Григорий Яковлевич Бакланов, Даниил Александрович Гранин…

В тот день, 14 августа соловецкие колокола звонили по всем жертвам ГУЛАГа. Молебен в Успенской церкви, митинг у Поклонного креста и у Памятного камня с мемориальной доской, только что воздвигнутого на улице Флоренского… Так продуманно и любовно были подобраны свежие цветы в букетах у его подножья — Татьяна Шилова и Лариса Петровская срезали их в своих собственных маленьких зеленых хозяйствах, добавляли к тем, что прибыли из опытного сада с Хутора Горка, ставили в большие банки с водой. На ночь вместе с банками забирали букеты к себе домой, чтоб не объели козы, которых много стало теперь в поселке, а утром возвращали цветы обратно к памятнику.

Козы добавляли еще один штрих к тому чисто российскому сюрреализму, что творился на Соловках в тот день. На митинге у Памятного камня — такое разнообразие лиц и выражений на них не часто увидишь. Взволнованные, соответствующие моменту — у выступавших с речами. Торжественные, вдохновенные — у приезжих музыкантов за пюпитрами здесь же, на улице.

Сергей Васильевич Щегольков — единственный из бывших узников СЛОНа, кто смог приехать для участия в мемориальной акции на Соловках. Тимур Кириллович Казиев, сын бывших узников, вернувшийся через 63 года к месту своего рождения, открыл еще одну страницу в истории соловецкой каторги. Оказывается, живут в Москве и Питере еще двое, рожденных, как и он, в СЛОНовских бараках, вопреки всему, — и чудом спасенных в младенчестве. Погибшая мать Казиева была студенткой биофака Московского университета, отец — агроном из Баку. След еще одного земляка заключенного Кирима Казиева музейщики обнаружили летом 1988-го среди последних надписей на стене штрафного каземата на Секирной горе: «Удалов, бакинец». Потом на Соловки пришло письмо: «Мой папа Андрей Яковлевич Удалов…»

В лагерной фантасмагории Соловков поначалу были и обстоятельная исследовательская работа Соловецкого общества краеведения, и выпуск журнала «СЛОН» с приложением-газетой «Новые Соловки», и блестящий спектакль «Борис Годунов», поставленный заключенными и показанный на сцене перед прибывшей на Соловки комиссией ОГПУ во главе с Глебом Бокием… Но первый показательный расстрел шести заключенных грянул здесь еще в декабре 1923 года, а потом расстрелы стали массовыми… Издевательства над сосланным сюда духовенством творились с самого начала… Один из «первопроходцев» соловецкой каторги, бывший московский педагог с университетским образованием Борис Ширяев, играя на лагерной сцене в скетче собственного сочинения, являлся на репетиции и спектакль прямо из карцера…

«…Условия существования там в целом были ужасные», — свидетельствует Дмитрий Сергеевич Лихачев, попавший в Соловецкий лагерь в конце 1928 года. А про СЛОНовские парадоксы первых лет в «Архипелаге ГУЛАГ» у Солженицына сказано: «Фантастический мир! Это сходится так иногда. Многое в истории повторяется, но бывают совсем неповторимые сочетания, короткие по времени и по месту. Таков наш НЭП. Таковы и ранние Соловки». Имеется в виду, что в раннем соловецком лагере сидели и белые офицеры, и духовенство, и эсеры с меньшевиками, и анархисты, но уже и большевики.

Тема СЛОНа и СТОНа не отболит еще долго. Каждый новый прилив исторической правды прибивает к нашему берегу утаенные прежде сведения, позабытые подробности…

Вот в первой телепередаче Александра Тихомирова «Лицо кавказской национальности» прозвучала фамилия Мальсаговых: тепершний представитель этого древнего ингушского рода говорил, что все его предки лежат на фамильном кладбище; исключение — тот, кого сослали на Соловки, откуда он бежал и через Финляндию добрался до Лондона… В «Неугасимой лампаде» Бориса Ширяева: «Удачных побегов с Соловков не было. Напечатавший в Риге в 1925 или 1926 г. свои очерки «Остров крови и смерти» Мальсагов бежал не с самих островов, а с одной из командировок на кемском берегу. Но и оттуда его побег был до 1927 г. единственным и, несомненно, героическим». В «Архипелаге ГУЛАГ»: «А еще по морю бежала группа Бессонова, пять человек (Малзагов, Малбродский, Сазонов, Приблудин)… И стали в Англии выходить книги, даже, кажется, не по одному изданию (Ю.Д. Бессонов. Мои 26 тюрем и мое бегство с Соловков.)

Дмитрий Сергеевич Лихачев среди сидевших в одно с ним время на Соловках молодых интеллигентов не раз называл поэта Дмитрия Шипчинского. Видимо, со слов Лихачева, он упомянут и Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ»… В Архангельске незадолго до революции председателем правления Общества изучения Русского Севера был гидрометеоролог Валериан Васильевич Шипчинский — петербуржец, ученик и последователь знаменитого ученого Александра Ивановича Воейкова. Моя мать хорошо знала семью Шипчинского, жившую по соседству, училась в одной школе с его дочерью, дружила и переписывалась с ней всю жизнь. Она помнила, что в этой семье был еще сын Митя, очень талантливый, но он куда-то исчез в конце 20-х годов…

Как-то в телепередаче «Интересное кино» известный кинорежиссер Владимир Яковлевич Мотыль («Белое солнце пустыни», «Звезда пленительного счастья» и др.) сказал, что его отец был расстрелян на Соловках.

Представителей каких только социальных слоев, профессий, национальностей там не погибло?!

В сентябре 1990 года облисполком принял решение о передаче Архангельской и Мурманской епархии Русской Православной церкви целого ряда памятников на Соловках. Началось возрождение Соловецкого монастыря. Сегодня это ставропигиальный, первоклассный мужской Соловецкий монастырь, подчиненный непосредственно Московской Патриархии.

Но этой темой я не владею; ни разу не доводилось беседовать ни с уважаемым всеми наместником монастыря игуменом Иосифом, ни с кем-то из братии… Правда, была однажды очень тронута отношением незнакомого пожилого монаха, который снабдил меня лекарством (сердце схватило после долгого скитания по лесу, пришлось зайти на монастырскую ферму попросить попить), и потом при каждой встрече тепло, с искренней заботой расспрашивал о здоровье. А так мне очень близки строчки из дневника Юлии Матониной: «Если Бог не выдумка, то он — естественность человеческая. Я Его присутствие всегда чувствовала, а обряды меня смутили». Вот и меня смущают не столько сами религиозные обряды, сколько необходимость проявлять свои чувства на людях. Что поделаешь с человеком верующим, но не «воцерковленным»…

Но вот как-то осенью 1999-го года зашла я после долгого перерыва в пустой Спасо-Преображенский собор, увидела, как впервые, мощь и красоту свежепобеленных стен и высоких сводов, россыпь душистой «богородичной травки», устилавшей чистый пол у алтаря — и такое вдруг охватило волнение и душевный подъем… Поняла, что прекрасная архитектура способна воздействовать на человеческие чувства с такой же силой, как гениальная музыка, классическая трагедия, талантливо поставленная на сцене театра, глубоко выстраданное, точно найденное слово…

«…И совершися храм велми чуден и превелик». Через год я снова стою в гулкой тишине неповторимого, не знающего себе подобных, завораживающего Спасо-Преображенского собора. Торжественный хорал, воплощенный в камне по замыслу и вдохновению Филиппа Колычева, звучит с новой силой. Слушаю, как Сергей Морозов в своей таинственно-негромкой, чуть-чуть ироничной манере рассказывает группе участников кинофестиваля «Созвездие» о рукотворном чуде его создания и о тех, уже не рукотворных чудесах, иногда происходивших здесь. Та капелька иронии, растворенная в серьезном, доверительном тоне его рассказа, представляется мне способом самозащиты от того непостижимого, что таит этот загадочный храм Преображения, да и все Соловки.

О том, каково было раньше убранство этих древних, пока еще аскетично-чистых стен, Сергей Морозов говорит, словно очевидец, надолго пораженный давно увиденным… Солнечный свет преломляется в разноцветных стеклах высоких окон с узорными рамами, дробит и усиливает блеск позолоты четырехъярусного иконостаса, росписи стен и сводов, серебряных священных сосудов, «вельми украшенных» окладов икон, паникадил, подсвечников, прочей красочной, ошеломляющей роскоши. Можно себе представить, как все это действовало на людей, добиравшихся сюда, на далекий суровый Север с разных концов Руси, по студеному даже летом морю, мимо унылых, как осколки каменистой пустыни, островов…

«А трапезная каменная об одном столпе, чудна, светла и превелика», — теперь уже можно представить, что именно такой она и была, самая крупная одностолпная палата Древней Руси.

Из Трапезной в Спасо-Преображенский собор мы проходим восстановленной крытой галереей, где через каждый шаг хотелось остановиться и глаз не сводить с ближней и дальней перспектив. Прибранный, украшенный наконец-то цветочными клумбами монастырский двор, восстановленная надвратная Благовещенская церковь, где уже несколько лет подряд идут богослужения… и дальше, за крепостной стеной вид на бухту Благополучия, на кораблики у причала… Только вправо взгляд не переводить, чтоб не наткнулся он на обгоревший остов Преображенской гостиницы, бывшей еще с монастырских времен самым престижным жилым помещением за пределами крепостных стен на Соловках. Если не переводить взгляд вправо, то можно умиротворенно заключить: вот уж воистину «воля и труд человека дивные дива творят»». Ведь все это пусть медленно, с болью, но встает из такого, казалось бы, безнадежного праха! Видела, помню…

Знаю, что люди, посвятившие себя без остатка сохранению и восстановлению соловецких архитектурных памятников, не могут позволить себе даже простую беззаботную радость, видя результаты своих поистине праведных трудов. Не дает им покоя неотступная тревога: какими силами вести дальнейшие восстановительные работы, как уберечь то, что уже удалось спасти?! «Живите в доме — и не рухнет дом», — для Соловков совет запоздалый.

Это верно в более широком смысле: люди, своими руками, своим непосредственным трудом возрождающие Соловки, должны жить здесь постоянно, а не приезжать только на летний сезон (пусть и из года в год, как студенты физфака МГУ). Дело пойдет на лад только тогда, когда подавляющее большинство жителей поселка за монастырскими стенами будут составлять умелые реставраторы, владеющие всеми необходимыми здесь специальностями; когда будут заново созданы действовавшие здесь в монастырские времена столярная, каменотесная, кузнечная и другие мастерские; когда молодое поколение реставрационных рабочих будут готовить здесь же, на Соловках. Так считает руководитель объединения «Палата» Владимир Сошин и многие другие, близко знакомые с положением дел в Соловецком музее-заповеднике.

В конце летнего сезона 1999 года Соловки то и дело будоражили отголоски больших культурных событий, проходивших в Архангельской области. Хоть и не предусмотрено было программой фестиваля актеров кино «Созвездие» знакомство с нашей «жемчужиной», однако его участники трижды высаживали свой авиадесант на Соловецкие острова. В конце сентября приплыли сюда на «Алуште» юные музыканты из лицея для одаренных детей Баренц-региона, воспитанники театра-школы «Галина Вишневская», фонда Владимира Спивакова — шел музыкальный фестиваль «Соловецкая рапсодия». Почтил своим вниманием Соловецкий монастырь Никита Сергеевич Михалков, обещал создать при возглавляемом им фонде культуры совет попечителей, который будет всячески способствовать возрождению Соловков…

Вот так — «все выше, выше и выше стремим мы полет наших птиц…» И вдруг…

«Мы должны иметь мужество задуматься о глубинных корнях российского менталитета, способного порождать такие явления, как Соловки. Почему, например, в России человек, задумывавшийся о главных вопросах бытия, обычно оказывался в монастыре, либо в качестве инока, либо в качестве узника? Почему иные предпочитали добровольно терпеть в пустынях Севера холод и нужду, нежели жить при «светских» самодержавных порядках?»

Это из книги Сергея Морозова «На Белом море, на Соловецких островах (Иноческие древности)», изданной небольшим тиражом в Санкт-Петербурге. Созданное Морозовым на Соловках «Товарищество Северного Мореходства», помимо развития здесь парусного спорта, организации морских прогулок вокруг островов, обучения подростков навыкам судостроения, занимается издательской деятельностью. Вышли в свет карта Соловецкого архипелага (совместно с московским Институтом полярных исследований), книга С. Морозова «Тогда на Анзерском острове» и переиздана «История первоклассного ставропигиального Соловецкого монастыря». В издательстве «Фолиум» скоро появится еще один труд С. Морозова «Постижение Соловков».

…В начале 2001 года с Соловков неожиданно пришла горестная весть: нет больше Сергея Морозова — умер.

Умер — и бессильны тут все слова о том, что ведь столько интересных планов было у человека, и многое стало сбываться, получаться… и что Соловки уже невозможно представить без его худощавой фигуры, чуть ироничного выражения узкого, интеллигентного лица, в котором сейчас мне видится какое-то едва уловимое сходство с Олегом Далем… Бессильны все слова перед непоправимостью ухода.

«Встречая смерть,
Я понял: надо жить!
Смотреть, дышать,
К высокому стремиться,
Любить, страдать, работать, дорожить
Возможностью единственной. Молиться».

Это из стихов Василия Матонина, вошедших в его новый сборник «У внутреннего моря». В конце автор благодарит за помощь меценатов выпуска, одним из которых был председатель «Товарищества Северного Мореходства» Морозов Сергей Васильевич.

Вот и еще одно бурное лето-осень добавились к соловецкой истории: как известно, 20 августа 2001 года впервые посетил Соловки Президент РФ Владимир Путин вместе со Святейшим Патриархом Московским и всея Руси Алексием II, который прибыл сюда спустя пять лет после первого своего визита, а в начале октября снова высокие гости — король Швеции Карл ХVI Густав с супругой. (Впервые на древнюю землю Соловецких островов ступили представители одной из правящих королевских династий Европы.)

Отшумели, улеглись вместе с первым снегом все волнения, страсти и надежды, связанные с событиями такого ранга…

…Зима на Соловках — как Снежная королева: ослепительно сверкающе красивая, завораживающе, властно берущая в плен… Часто вспоминаю рассказ заведующей уютной и душевной поселковой библиотекой Надежды Александровны Сысоевой, крепких и давних соловецких корней человека: как, превозмогая последние зимние испытания, с надеждой поглядывает она из окон, выходящих на скованное льдом море, на ближайший остров — нет ли признаков весны?! «Смотрим, у Топа вдоль берега темная полоска появилась — ну всё! Значит, перезимовали…»

За зимой — стремительная весна, а затем нахлынет бурным потоком людей и событий неповторимое соловецкое лето… «Не начать ли нам песню сначала?»

Мельницкая Лидия Владимировна

Журналист. В 1962 г. закончила факультет журналистики МГУ. Печаталась в журналах «Сельская молодежь», «Север», «Наш современник». С 1975 по 1978 гг. жила с семьей в Лешуконском районе Архангельской области. Работала в архангельских газетах «Северный комсомолец» и «Правда Севера», вела кинообозрение на областном телевидении.

Версия для печати