Альманах «Соловецкое море». № 7. 2008 г.

Алексей Крысанов

В 1652 г. на Белое море, на Соловецкие острова, за мощами свт. Филиппа (Колычева) был послан будущий патриарх (а тогда еще митрополит) Никон.

Свой монашеский путь Никон начал на Соловках — в 1636 г. он принял постриг в Анзерском скиту, основанном преподобным Елеазаром († 1656). Через год преподобный отправился в Москву собирать деньги на каменный храм и взял с собой Никона. По возвращении на Соловки Никон неоднократно напоминал Елеазару о необходимости приступить к сооружению задуманного храма. Настойчивость ученика вызвала недовольство учителя. В ответ Никон решил самовольно удалиться с о-ва Анзер, на котором провел около четырех лет в пустынных подвигах.

В 1639 г. на небольшой лодке, попросившись в товарищи к отъезжавшему с Анзера мирянину, он отправился в путь морем. Его целью была лесная Кожеозерская пустынь в дальних окрестностях р. Онеги. Чтобы добраться до устья этой реки, Никону необходимо было миновать Онежскую губу Белого моря. В море его застала страшная буря — первая, но не последняя в его жизни. Лодку с двумя путниками чудом принесло к острову Кий, лежащему в десяти верстах от устья реки. Благодаря Господа за спасение, Никон на том месте, где странники достигли берега, водрузил деревянный крест и дал обет воздвигнуть здесь монастырь или, по крайней мере, срубить малую церковь. Когда буря утихла, Никон продолжил путь и благополучно достиг устья Онеги, откуда отправился на Кожозеро.

В 1643 г. он стал игуменом Кожеозерского монастыря и в этом качестве во время поездки в Москву был представлен царю Алексею Михайловичу¹. По воле последнего в 1649 г. он был возведен на новгородскую митрополичью кафедру.

В 1646 г. на Соловках были обретены мощи святителя Филиппа, митрополита Московского и всея Руси. Частицу мощей («з гортани костку») монахи отправили в Новгород «митрополиту Никону, и он принял да поцеловал»². Спустя шесть лет Никону было поручено перевезти мощи в Москву, в кафедральный Успенский собор. Этому торжеству придавалось большое церковно-политическое значение.

9 марта 1652 г. вологодскому воеводе Л.С. Милославскому была отправлена царская грамота с предписанием выдать митрополиту Никону и следующему с ним боярину князю И.Н. Хованскому деньги из таможенных доходов для обеспечения их судами, кормщиками и гребцами до города Архангельска³.

11 марта отряд отправился в путь. Кроме своей основной задачи он должен был выполнить еще одну — доставить из Москвы в Соловецкий монастырь денежную казну, предназначенную для раздачи царского жалования. Никон взял с собой несколько монахов (иеромонаха Иосифа, ризничего иеродиакона Лаврентия, иеродиаконов Сергия и Филофея), а также 10 певчих дьяков, 12 певчих подьяков, сушиленного старца Иону для заведования хлебными запасами и расходами, двух приказных из новгородского Архиерейского дома, 9 боярских детей и 11 домовых служилых людей. С князем Хованским отправились царский дьяк Гаврила Леонтьев (для заведования государевой казной), 20 человек царских стольников, стряпчих и дворян, московский стрелецкий голова Евстафий Зыбин, а также сотник Яков Ковезин с сотней стрельцов. По зимнему пути на лошадях отряд прибыл в Вологду. Когда прошел ледоплав, он отправился дальше по рекам Вологде, Сухоне и Двине до Архангельска и затем до Николо-Корельского монастыря⁴.

14 мая Никон отслужил напутственный молебен в названном монастыре и в тот же день пустился дальше. Теперь путь лежал по морю, и «промысел Божий, как бы в знамение той бури, какую Никон должен был впоследствии потерпеть, подобно святителю, за нетленными останками которого он шествовал, воздвиг сильную бурю на Белом море»⁵. Сам митрополит так описал произошедшие события: «…отъпустились въ 3-м часу ночи, и доплывше отъ Соловковъ за восмьдесят верстъ добрымъ и тихимъ плаваниемъ безбедно. И маия же въ 15 день в четвертом часу ночи учалъ быть ветръ въ море противенъ, именуемымъ глубникъ»⁶. Глубник — северо-западный ветер. Учитывая, что максимальный ход лодьи составлял около 12 верст в час (т. е. за сутки караван мог теоретически покрыть до двух с половиной сотен верст) и что до Соловков ему оставалось еще «восмьдесят верст», можно предположить, что лодьи встали на якорь в районе оконечности Летнего берега, у мыса Становище — в единственном слегка прикрытом от северо-западного ветра месте. Сейчас в этом месте располагается селение Летний Наволок. Далее Никон повествует: «И толико сила его велика не на море, точию трусъ творяще, но на горах и храмы основания разорити, и древа искоренити. Нам же в море на якорях стоящим до дни 16-го числа в исходе третьего часа дни, и отъ многия буря и отъ великихъ волнъ не возмогли якори удержати, парусы изодрало, и шеимы исперервало, и якори изломали, и бывше вси в великой беде носими по морским волнамъ, аки по горамъ великимъ... И меня, богомолца твоего, ушибло и залило в окна въ кормовомъ чулане, одва ожил». Северо-западный ветер в этом месте дует почти параллельно берегу и волну может гнать от Кандалакшской губы. Волна, пройдя 150–250 км морского простора, бывает очень большой, до 6 м и больше. Шеймы — якорные канаты — оборвались через одиннадцать часов после начала шторма. Штормовым ветром лодьи понесло вдоль Летнего берега обратно к устью реки Северной Двины. Имея только прямое парусное вооружение, да к тому же разорванные паруса, лодьи, видимо, не смогли укрыться за мысом Лопшеньгский и были пронесены до Корельского устья, откуда и начинался их морской путь.

Никон пишет царю: «А меня, холопа твоего Ивашка лодью выкинуло на устье Николы чудотворца Корельскаго монастыря. А другую мою, богомолца твоего, лодью съ приказными людьми и зъ запасы и мою, холопа твоего, з запасом и с людьми, и дворян Ивана Заецова с товарищи, и головы стрелецкого Остафья Зыбина, и сотника Якова Ковезина съ стрельцами, и городовыхъ стрельцовъ лодьи выметало на берег меж Пудожскимъ и Корельскимъ устьемъ. И те лодьи о берегъ розбило. А другую дворянскую лодью выкинуло на летней стороне от Корелскаго устья сорокъ верстъ. А властей и протопопа, и ключаря выкинуло лодью от тоя лодьи верст з десять на берег же. И те лодьи тоже разбило, только люди всех тех лодей здоровы». Дворянскую лодью, возможно, выкинуло в районе Унской губы⁷.

О погибших лодьях и утонувшей казне, «что было милостыня давать братьи, тысяча рублев», Никон извещает царя позже, когда посланные по берегам люди вернулись с известиями: «а твоего, государева, дьяка Гаврила Леонтиева... лодью разбило, и плаваетъ на море переломлена поперегъ пополамъ, и люди все потонули, и твоя, государева, казна потонула же. А на судне у него, дьяка, былъ сынъ его Петръ, да Иванъ Пустынниковъ, и всякихъ чиновъ богомолцовъ, и ево дворовыхъ людей шездесятъ девять человекъ. И ис той, государь, лодьи деревяные суды и запасы на летней берегъ морем выметываетъ, а людей по се число еще в вымете нетъ». О силе шторма говорит и челобитная вологжан, поданная царю через Никона. В ней было написано, что на реке Двине, не доходя одной версты до Архангельска, ветром были разбиты три барки с государевым хлебом, а все находившиеся на них люди утонули⁸.

Это трагическое происшествие на море, как и шторм в 1639 г., не остановило упорного митрополита. 29 мая он вновь отправился со своими спутниками на Соловки, куда «в благополучной тишине доплыли июня в 3 день»⁹.

Мощи св. Филиппа были погружены на корабль, который, простояв два дня у Заяцких островов, 10 июня отправился в сторону р. Онеги¹⁰. Всего за сутки удалось достичь устья реки — «за молитвъ святаго Филиппа митрополита Богъ донесъ велми благополучно всех здорово»¹¹. Далее процессия двинулась Онегой до Каргополя, затем реками и озерами в сторону Москвы.

Тем временем в мае скончался патриарх Иосиф, и царь Алексей Михайлович послал об этом весть Никону. Митрополит получил ее только в середине июня, «отъехав от моря рекою Онегою семьдесят верст в Турчасове»¹².

После возвращения в Москву Никон был избран новым патриархом.

«Морские факты» биографии патриарха Никона, частично описанные им самим, указывают на то, какой непростой и опасной была морская практика средневековых русских мореходов, дерзавших пускаться в путь по «Студеному морю». Не имевшие возможности укрыться от штормов (вследствие тихоходности судов), мореплаватели вынуждены были со смирением принимать удары стихии, борясь не с морем, а с собственной слабостью и малодушием.

Об авторе

Версия для печати