Альманах «Соловецкое море». № 7. 2008 г.

Андрей Епатко

Читая житие основателей Соловецкой обители, невольно обращаешь внимание, с какой надеждой взывали к Преподобным терпящие бедствие на море. Паломники и поморы, иноки и промышленники, крестьяне и просто «страждущие миряне» — все перед лицом грядущей опасности молились святым беломорским угодникам. И тогда святые действительно приходили на помощь: молитвами Преподобных ветер неожиданно стихал, усмиряя свирепые волны, льды дивным образом расступались, а посланный Зосимой и Савватием орел вычерпывал воду из тонущего карбаса.

География таких памятных чудес велика: от Онежского озера до Новой Земли, не говоря уже о самом Беломорье, где были особенно почитаемы соловецкие старцы. Одно из чудес Зосимы и Савватия имело место на другой стороне земного шара — в пределах тропической Полинезии. Именно к беломорским старцам и Николе Угоднику воззвали русские люди, когда в 1798 г. их судно волею судьбы затерялось в пустынных водах Тихого океана. Промысловое судно, о котором пойдет речь, носило необычное для этой части света название — «Свв. Зосима и Савватий».

Стоит ли упоминать, что суда Российско-Американской Компании, регулярно ходившие из Охотска или Петропавловска к новоприобретенным Россией владениям на Аляске, подвергались большому риску. Мыс Крушения, пролив Погибший, острова Бесплодные, берег Отчаяния — эти названия, нанесенные русскими мореходами на карту побережья Аляски и соседних Алеутских островов, лучше любого летописца свидетельствуют о трагедиях, случавшихся здесь. По словам очевидцев, шторма здесь иногда продолжаются с такою силою, что даже «птицы не могут найти для себя убежища и падают замертво или в изнеможении садятся на берег, где можно брать их без всякого затруднения руками»¹. Можно представить, что творилось в эти часы в самом океане, который безжалостно «проглатывал» суда промышленников или выбрасывал их на скалистые берега. Неудивительно, что каждый год Компания не досчитывалась десятков кораблей и терпела немалые убытки. Местное кораблестроение тоже находилось в плачевном состоянии. «Суда по сие время строились в Охотске самым худым образом, — сообщает морской офицер Давыдов, — ибо делалось сие одним из промышленных, не имеющим понятия о строении морских судов, или каким-нибудь корабельным учеником, тож совершено ничего не знающим. Построенное таким образом судно грузится без всякого знания нужных для сего правил. Потом надобно для управления судна сыскать шхипера или морехода. Начальник Охотского порта дает за несколько сотен рублей какого-нибудь нетрезвого и незнающего штурманскаго ученика; но обыкновеннее выбирали для сего одного из бывших несколько раз на островах промышленных, которых называли старовояжными. Искусство сего морехода состоит в том, что он знает компас, затвердит курсы, коими должен идти от берега до другого, и по привычке помнит виды местности. Из Охотска пускается он наперед к Камчатскому полуострову, вдоль которого естьли судно не разобьется о берег, пробирается до первого Курильского пролива»².

Представители Компании причину частых крушений видели в недостатке хороших штурманов и ограниченности теоретических знаний у шкиперов. Мореходное начальство искало сведущих капитанов даже в далекой Финляндии (!), однако «никто из тамошних шкиперов не отправлялся так далеко»³. Судовладельцам оставалось уповать на Провидение. Оно, кстати, всегда было благосклонно к нашим мореплавателям. Давыдов приводит в своих заметках три характерных случая с компанейскими судами. Не могу не упомянуть их — тогда читатель сможет живо представить, в каких условиях и с каким экипажем ходил по морю-океану «Свв. Зосима и Савватий».

Одно из компанейских судов, спасаясь от шторма, удачно «выбросилось» на неизвестный берег. Разбудив начальника, кто-то из команды доложил ему, что судно на земле. «Тогда, — пишет Давыдов, — недоумение состояло в узнавании места, где находились: в Японии или Америке; но пришедший поутру солдат сказал, что близ Большерецка»⁴, т.е. на Камчатке.

Другой случай: «Когда в бурное время стало приближатьcя cудно к берегу, шкипер, положив два якоря, съехал со всеми людьми на землю. После ветер переменился, судно унесло в море; но Провидение принесло судно сие чрез несколько суток опять к тому же месту, и люди снова сели на оное»⁵.

И последний рассказ, особенно характерный: «Судно „Орел“, шедшее из Берингова пролива на Камчатку, положило шквалом на бок. Мореход был в каюте, из которой не могли его вызвать, ибо он, читая молитву, отвечал: „Теперь уже власть Божия“. Наконец один из промышленников, посмелее других, видя, что ни мореходы и никто не хотят избавить их от погибели, отдал шкоты у парусов, и судно поднялось»⁶.

Чтобы умилостивить стихию, промышленники давали судам имена святых: «Петр и Павел», «Борис и Глеб», «Иоанн Предтеча», «Иоанн Устюжский», «Александр Невский». Среди судов, принадлежащих Российско-Американской Компании, были и «беломорского полку». Таких мы знаем три: «Соловки», «Холмогоры» и «Свв. Зосима и Савватий». Среди дальневосточных промышленников имелось немало выходцев с Русского Севера (например, правитель российских владений в Америке А.А. Баранов был потомственным каргопольцем) — этим и можно объяснить, что имена столь почитаемых в Беломорье святых были присвоены одному из компанейских судов.

Судно «Свв. Зосима и Савватий», которое иногда значится в документах как «Изосима и Савватий», принадлежало артели купца Киселева, промышленники которой добывали мех на острове Уналашка — одном из крупных Алеутских островов. Снабжение артели всем необходимым возлагалось на Охотскую контору. В 1798 г. был намечен один из таких «хозяйственных» рейсов под командованием бывшего ссыльного «старовояжного боцмана» Сапожникова. По отзывам современников, он «был человек почти безграмотный и в подобных походах небывалый»⁷. Один из участников этого плавания добавляет новые подробности: «Из старовояжных промышленников, кои доселе управляли судами, не случилось там в сие время никого; казенные же штурмана были все в отлучке; и посему необходимость заставила нас прибегнуть к старому боцману, сосланному на поселение. Начальник порта согласился уволить его…»⁸

Приняв на борт груз и промышленников, судно подняло паруса и взяло курс на Курильские острова. Настоящему шкиперу, если таковой был бы на корабле, требовалось всего лишь пройти между Курилами и выйти на траверз острова Уналашка. Однако, как сообщает один из безвестных спутников Сапожникова, «мы скоро уверились, что мореход наш не знал науки кораблевождения»⁹. Так началось беспримерное путешествие маленького русского суденышка, которое едва не пришло в Полинезию.

Рассказ об этом необычном плавании «был извлечен» из частного письма якутского купца Кожина, принимавшего участие в рейсе «Изосимы и Савватия»¹⁰. Судно прошло по неопытности шкипера около 2000 верст к югу, где едва не развалилось в тропических водах, а команда чуть не погибла от нестерпимой жары. Только после молебна Божией Матери, Соловецким Чудотворцам и Св. Николаю судно получило благоприятную перемену ветра и добралось до Алеутских островов «в самом жалком положении».

Обратимся к этому документу:

«О выходе нашем из Охотска вам небезызвестно, — начинает рассказ Кожин в письме к своему компанейскому товарищу Жигареву, — губою шли все благополучно и прошли первым проливом в открытое море, простираясь в назначенное место на Уналашку; как из Курил вышли идучи по морю, земли не видали и в продолжение путешествия дошли до такого места, что в платье ходить нельзя, и ночью вышед на палубу от жару воздух очень тяжелый, и снасти растопились, а вокруг судна видим червей много и вода как нагретая на огне, а судно течью одолело, что ни одной минуты помпы праздно не бывали, попеременно по склянкам отливаются водою, и работных выбило из сил, но однако Бог, помощник, не хотя свое создание погубити, а все отливалися водой, а от воздуху нигде защиты нет, ни в каюте и ни в трюме, везде — жара, — быть не можно. Стали после говорить, отчего воздух так тепл, на то наш мореход сказал, что зимою всегда бывает так вода теплая, опять же стоят погоды полудневныя и нагрело воду теплую, — на то стал народ говорить, — куда мы идем? Мореход сказал, что мне надобно еще в полдень идти, потому что я на линею свою не вышел, и народ тут все усомнилися и стали между собою говорить, что нам надо выбрать другого морехода, и отдали на власть всемудраго Бога и стали служить акафисты Божией Матери, також и угодникам Николаю Чудотворцу и Зосиме и Савватию Соловецким Чудотворцам. По окончании службы Матерь Божию вынесли на палубу, також и угодников, и прикладывались вместо исповеди и просили со слезами, и какую нам Бог пошлет погоду, туда и пойдем, потому что не знаем ходили и в север и в полдень и нигде земли не нашли, и чрез короткое время пошла погода полдневная, отдали паруса и пошли по погоде и шли один курш (курс. — А.Е.) до 1800 верст, питались дождевой водой, и подошли нечаянным образом к земле, которая и оказалась остров Шуях»¹¹ (небольшой остров в Кадьякском архипелаге).

«Изосиму и Савватия» увлекло далеко на юг, так далеко, что смола на корпусе и снастях от солнечного жара начала таять. И это в ноябре!.. Нетрудно представить, какое смятение творилось на борту «Изосимы» по мере того, как солнце поднималось все выше над парусом, а жара усиливалась.

Кроме этого ценного документа, мы располагаем еще одним воспоминанием, также оставленным участником плавания — Федором Кошеваровым¹².

Оно написано с полным знанием мореходного дела, и мы даже смеем предположить, что именно Кошеваров в трагический час принял командование «Изосимой» и спас весь экипаж, хотя сам он об этом скромно умалчивает. Кошеваров пишет, что «Изосима и Савватий» благополучно перешел Охотское море и, миновав один из Курильских проливов, вышел в открытый океан. Боцман Сапожников стал править к Алеутским островам, чтобы пройти севернее них, и потом держать в виду берегов «по загороду», т.е. прикрываясь от южного тихоокеанского ветра. Однако, по мнению Кошеварова, горе-шкипер не учел, что в августе в районе Берингова пролива господствуют исключительно северные ветра, переходящие южнее Алеутской гряды в северо-западные. Также не знал Сапожников и о течениях, «в эту пору здесь бывающих до 25 Итальянских¹³ миль»¹⁴. Неудивительно, что дрейф «Изосимы и Савватия» стал довольно значительным, и никто не думал выправлять курс. В итоге судно промахнулось и вместо северной прошло по южную сторону Алеутской гряды. На этот момент скорость судна, имеющего большую площадь парусности и пузатый корпус, составляла 7,5 узлов. Так, забравшись южнее Алеутских островов, но считая себя севернее их, «шхипер» Сапожников стал держать к югу; он надеялся «перехватить», как тогда говорилось, Алеутскую гряду.

Здесь мы обратимся к сообщению 1-го матроса, которое записал историк Русской Америки В.Н. Берх: «Не умею сказать, сколько дней следовали мы курсом сим, — вспоминает мореход, — но помню, что после сего шли на юг попутными ветрами. Первые шесть дней плавания нашего мы нисколько не беспокоились, а как в последующие потом два дни, имея хороший ход, еще не видели признаков земли, то и произошел ропот. Многие говорили: мы верно прошли Алеутские острова, быть не может, чтобы при таком хорошем плавании не достигнуть до оных. Ропот сей успокоили старовояжные и капитан наш, боцман. Первые говорили: вы ничего не знаете: Алеутские острова так сомкнуты, что нельзя их иначе миновать, как разве перескочить. Мореход же утешал нас тем, что так как он не умеет вести счисления, то уповательно простер путь свой далее к северу, нежели надобно было. Удовлетворяясь сими умными причинами, продолжили мы путь свой к югу. Но коль велико было удивление наше, когда в октябре месяце начали ощущать теплотворный воздух. Чрез несколько дней, т.е. уже в ноябре, дошла теплота до такой степени, что смола, которою было обмазано судно наше, начала растапливаться. Новое обстоятельство сие привело весь экипаж в недоумение…»¹⁵

Теперь мы подходим к очень ценному замечанию Кошеварова: этим курсом «Изосима и Савватий» шел почти два месяца — сентябрь и октябрь. Следует сказать, что промышленники, отправлявшиеся из Охотска в Русскую Америку, никогда не доходили в тот же год до цели, а зимовали где-нибудь на попутных островах. «Мореход боится оставаться в море долее начала сентября»¹⁶, — сообщал Давыдов. Но у команды «Изосимы» выбор был небольшой: берег всё не показывался, глубина не уменьшалась или, как говорили старовояжные шкипера, «не накидывалась». Море по осени стало, как обычно, бурное, что очень изнуряло и без того ослабленную команду. «Подчиненные, — пишет Кошеваров, — уже давно убедились в невежестве своего начальника и однажды, издеваясь над ним, облепили лот котовою шерстью, и вытащив его из воды, уверяли, что нашли котовое лежбище¹⁷; но вместе с тем — замечательная черта! — не выходили из повиновения»¹⁸. Вероятно, в эти дни Сапожникова, что называется, «низложили». Это была весьма опасная процедура как для шкипера, так и для судна. По крайней мере, Давыдов рисует более мрачную картину, чем Кошеваров: «Промышленные не имели никакого уважения к мореходам своим, коих они часто бивали или заколачивали в каюту. Когда долго не видят берега, то по совету между собою сменяют морехода, запрут его, выберут другого и кидаются на берег, естьли только найдут оный»¹⁹.

Тем временем судно, лишенное какого-то ни было шкипера, неумолимо шло к югу, смола на корпусе таяла от жары, запасы пресной воды заканчивались. На судне не осталось ни одного человека, до которого не дошла бы страшная истина: «Изосима» заблудился в бескрайних просторах Тихого океана. И опять нам вспоминаются слова Давыдова, не понаслышке знавшего о бедствиях на море: «Случалось, что суда были носимы по месяцу и по два, не зная в которой стороне у них берег. Люди тогда доходили до крайности от недостатка пищи, а еще более — воды, съедали даже сапоги свои и кожи, коими обвертывался такелаж…»²⁰

Вскоре, однако, стали появляться первые признаки земли — водоросли, птицы… Берег! Это казалось чудом: с борта «Изосимы и Савватия» заметили берег! К сожалению, Кошеваров не оставил описания этого побережья, так как скоро опустился туман. Более подробное сообщение об этой земле находим у 1-го матроса с «Изосимы»: она показалась ему островом. «Пока мы в течение полусуток заняты были спорами и размышлениями, — сообщает он, — то вдруг увидели перед собой остров, а около судна множество морских котиков. Вместо того, чтобы заняться сим новым для нас предметом и употребить в пользу открытие сие, решено было советом мудрецов наших: не касаться до острова и зверей, яко нечистаго приведения, а вынести на палубу образ Пречистыя Богоматери, отслужить оной молебен, и после направить путь туда, куда ветер подует»²¹.

Любопытно, что 1-ый матрос не упоминает, что на палубу выносили образа Соловецких Чудотворцев и Николы Угодника. Это только убеждает нас, что полная картина этого плавания вырисовывается только при сопоставлении всех имеющихся источников.

«По окончании обряда сего, — пишет Берх, — Провидение, умудряющее слепцов, произвело крепкий южный ветер, и великие мореплаватели наши решили плыть на север»²². Земля, увиденная несчастными промышленниками, была самой южной точкой, куда дошел «Изосима».

После встречи с неведомым берегом, по словам Кошеварова, «зделался шторм, и бедствующее судно снова очутилось в безвестной пустыни океана»²³. Когда шторм утих, надолго заштилело. Будучи в отчаянном положении, мореходы вынесли из каюты образ Соловецких чудотворцев и дали обет, как пишет очевидец, «впредь, уже не полагаясь на человеческую мудрость, следовать, куда приведет Бог, по ветру, с какой бы стороны ни подул он»²⁴. И чудо явилось! Почти сразу полился дождь, принесший «величайшую отраду», и задул крепкий южный ветер, повлекший «Изосиму и Савватия» на север. Наконец, по истечении какого-то времени — тут данные разнятся — вдали показался гористый берег. Это был остров Кадьяк — самый крупный из островов в цепочке Алеутской гряды. Таким образом, попутный ветер, поднявшийся так неожиданно, привел «Изосиму и Савватия» почти к самой Аляске — в общем-то, туда, куда и направлялось судно почти три месяца назад.

Завидев бухту, наши герои поспешили на радостях войти в нее, не проверив глубину. Бросили якоря, но бухта оказалась слишком глубока, и короткие канаты «высучило» — «Изосиму» понесло на утес! Казалось, крушение неизбежно. Но, оправившись от первого замешательства, команда обрубила канаты и смогла вылавировать под парусами в море. Судно поспешило уйти от опасного берега и в поисках более подходящей бухты взяло курс на север. Через несколько дней прибрежного плавания «Изосима», наконец, подошел к самому северному из островов в Кадьякском архипелаге, острову Шуяк, где был встречен русским промышленником Ереминым. «Тут кончились их страдания»²⁵. Немного позже Кошеваров отвел «Изосиму и Савватия» к месту назначения — острову Уналашка и в своих записках сохранил нам повесть этого необычного плавания.

И все же, как далеко на юг зашел «Изосима и Савватий»? И что это был за остров, виденный с борта маленького промыслового судна, носящего имя беломорских святых? Берх пытается ответить на эти вопросы. Как мы помним, от этого острова «Изосима» шел, по словам Кошеварова, «одним куршом» в течение «осьми» суток. Однако Берх, также имевший беседу с одним из участников этой «одиссеи», настаивает на «двенадцати» сутках²⁶. Давыдов увеличивает это расстояние (уже со слов нескольких очевидцев) до «осьмнадцати» суток²⁷. «Прошу тут следить за разстоянием! — гневно замечает на это безвестный редактор XIX в., — тогда как еще и ход не известен»²⁸. Однако Берх ставит под сомнение и это сообщение, тем самым окончательно запутывая вопрос о скорости судна: «судно Зосима и Савватий, — пишет он, — шло только 12 дней на фордевинте, в том я не мало не сомневаюсь; ибо промышленник, рассказавший мне сие, был умный человек и отправлял должность 1-го матроса»²⁹. Историк доказывает, что «Изосима» не мог ходить «в попутный ветер более 3 узлов потому что из 20 бывших у него журналов тогдашних плавателей, ни в одном не встречал большего хода»³⁰.

«Место, куда сие судно прибыло по двенадцатидневному плаванию на север, — продолжает Берх, имея в виду алеутский остров Кадьяк, — находилось в N широте 58° 30`. Полагая ходу по 3 узла в час, выйдет, что оно могло плыть сие время около 900 итальянских миль или переменить 15° широты. Принимая сие предположение, окажется, что пункт их поворота находился в 43° 30` или 44° 00` северной широты»³¹. Исследователь был убежден, что виденная с «Изосимы» земля действительно существовала в пределах указанных координат. Но даже при беглом взгляде на карту можно заметить, что эти расчеты указывают на самую пустынную часть Тихого океана — район между Алеутскими и Гавайскими островами. Никакой суши там, конечно, нет. Берх попросту был введен в заблуждение слухами, которые ходили среди моряков и промышленников; все говорили о какой-то земле, якобы виденной испанцами 200 лет назад. В одном из писем к Крузенштерну министр коммерции граф Николай Румянцев, писал, что в 1610 г. испанский корабль нашел остров, «который, по их словам, стоит на 37,5° широты и на 28° долготы к востоку от Японии. Они описывали, что этот остров высок и огромен, населен жителями белыми, взрачными, кроткими, в градожительстве просвещенными и чрезвычайно богатыми золотом и серебром. С тех пор домогательство об открытии сего острова вышло из счету»³², — заключал министр. Как бы то ни было, но после сообщения, что с борта «Изосимы и Савватия» заметили в этих пустынных водах некую землю, надежды на ее открытие оживились.

Однако постараемся поспорить с доводами Берха и определить более вероятный маршрут «Изосимы и Савватия».

Как нам кажется, исследователь изначально ошибался, считая средний ход «Изосимы» равным 3 узлам. По словам Кошеварова, «судно это, в попутный ветер ходило до 7 и даже до 7,5 миль в час — оно имело большие паруса, а в край ветра (бейдевинд) не более 3»³³. Таким образом, журналы, в которых максимальная скорость значилась как 3 узла — именно на такие ссылается Берх, относились к тем дням, когда судно шло с противным ветром. Но, как свидетельствуют три очевидца, «Изосиму и Савватия» подхватил крепкий южный ветер, повлекший его на север. Берх не верит сообщению Давыдова, что судно шло к северу 18 суток (останавливаясь на двенадцати). Но у нас нет оснований не доверять Давыдову, впоследствии известному в Петербурге морскому офицеру, дважды ходившему в Америку. Давыдов, говоря об «Изосиме», пишет, что «видел многих людей с сего судна»³⁴. Неужели столько людей могло ошибиться в количестве пройденных суток?

Итак, ход «Изосимы и Савватия» при фордевинде нужно увеличить в 2,5 раза, чем полагал Берх, а количество пройденных к северу дней — почти на неделю. Если считать, что за сутки судно проходило до 170 итальянских миль, то на восемнадцатый день оно оставило за кормой около 3000 миль. Это — не менее 3500 километров. Изумительно! Именно такое расстояние отделяет остров Кадьяк, куда прибыл «Изосима», от цепи Гавайских островов. То, что наши «аргонавты» едва не высадились в Полинезии, невольно подтверждает сам Берх. По его счислениям, долгота, на которой «Изосима» повернул к северу, была «от 165 до 160 к W от Гринвича»³⁵. Раскрываем карту: это долгота центральной части Гавайского архипелага. Вот почему команда испытывала нестерпимую жару, от которой нельзя было укрыться даже в каюте, а «снасти растопились»: «Изосима и Савватий», скроенный для хождения в высоких широтах, бороздил тропические воды, неспешно приближаясь к венцу Полинезии — Гавайям. Островок, до которого дошли наши промышленники, был, вероятно, остров Оаху либо какой-нибудь из соседних, более мелких. Необычный ландшафт полинезийского острова, видимо, так напугал экипаж «Изосимы», что они приняли эту землю за «нечистое привидение»³⁶. А «морским котиком», которого экипаж видел близ этого острова, вполне мог быть гавайский белобрюхий тюлень, относящийся к местной фауне.

Что ожидало охотских промышленников, если бы они все-таки дошли до Гавайского берега? Ничего хорошего. По крайней мере, в Отчизну вернулись бы нескоро, а груз и судно скорее всего потеряли бы. Этому есть примеры: в 1815 г. на Гавайях потерпел крушение русский корабль «Беринг». Экипаж, к счастью, спасся и нашел себе убежище на одном из британских шлюпов. Однако король Гавайев Томари завладел промысловым грузом, выброшенным на берег при крушении «Беринга». Правитель Российско-Американской Компании А.А. Баранов долго вел с королем переговоры по поводу возврата кожи и пушнины и прочего. Поначалу Томари отвечал, что все выброшенное на его землю принадлежит ему, но после смилостивился и согласился вернуть россиянам часть спасенного груза. Правда, как сообщалось в письме, «за исключением некоторых особо ценных для короля вещей»³⁷, которые Томари обязывался заменить сандаловым деревом.

Выходит, вовремя экипаж «Изосимы» отслужил соловецким старцам молебен и вверил судьбу воле Божьей, не поддавшись искушению диковинными землями и зверями, плавающими у берега. «Боже, дай нам ветра!» — просили в отчаянии промышленники, и крепкий спасительный ветер с юга исторг «Изосиму» из теплых вод Полинезии. Это было настоящее чудо за десятки тысяч верст от Соловецкого острова.

* * *

Дальнейшая судьба маленького русского судна, осененного именами беломорских Чудотворцев, теряется в летописи Русской Америки. Дошло ли оно благополучно до родного Охотска? Или же никогда не вернулось в Россию, продолжая служить на Аляске, которую только начали осваивать наши промышленники? Или, не дай бог, потерпело крушение где-нибудь у Командорских или Алеутских островов, как это нередко бывало?

Неизвестно, где ныне хранится тот самый образ прп. Зосимы и Савватия, который не дал пасть духом в час наивысшего отчаяния, послав страждущим попутный ветер. Светится ли он под лучиной старой камчатской церкви, как это было с иконами Беринга? Или, всеми забытый, пылится в запасниках Иркутского музея? Или, быть может, навеки «поселился» в Новом Свете и выставлен в каком-нибудь музее США, куда были переданы после продажи Аляски брошенные в спешке произведения русской культуры?..

В ответ лишь молчание, а вокруг — морская стихия да небо, грозно несущее тучи над выцветшими парусами «Изосимы». Почерневшая палуба вздымается и опускается, орошаясь брызгами волн. Свистят натянутые снасти. Вся команда на коленях. Загорелые небритые лица, растрескавшиеся губы, просоленные рубахи. Один из промышленников, стоя на коленях, держит перед молящимися икону Соловецких Угодников. Она — спасительный компас и последняя надежда посреди сурового равнодушного океана.

Над морем слышится голос — кто-то читает акафист Чудотворцам: «О, Преподобные отцы, великие заступники, Угодники Божии, Зосимо и Савватий, услышьте нас!..» Палуба немилосердно качается, а вместе с ней и икона. На ней, будто щурясь от тропического солнца, старцы протягивают друг другу руки. Они твердо стоят на круглом острове, плывущем в чаше Белого моря, а внизу, у самых ног Преподобных, раскинулся северный монастырь. В облике старцев — спокойствие и умиротворение: «Не бойтесь, человеки!»

Епатко Андрей Юрьевич

Историк. В 1997 г. окончил исторический факультет СПбГУ. 15 лет назад впервые посетил Валаам и «заболел» Русским Севером. Печатался в журналах «Нева», «Вокруг света», «Сто дорог», «GEO». С 2004 г. — научный сотрудник Русского музея (СПб.).

Еще статьи:

Строительство ладожской соймы «Святой Арсений»

Записки новоладожского капитана Мордвинова о его четырехкратном путешествии на Соловки

Яков Мордвинов «Путешествия в Соловецкий монастырь»

Версия для печати