Альманах «Соловецкое море». № 6. 2007 г.

«Человеки плотяные»

Георгий Георгиевич Кожокарь родился 24 августа 1953 г. в селе Максимены Молдавской ССР. Окончил строительный техникум по специальности «промышленное и гражданское строительство». Служил в армии. В инженерно-строительном институте им. Сергея Лазо в Кишиневе на факультете «градостроительство и архитектура» получил специальность архитектора. Работал в институте КишиневГорПроект и в проектных мастерских Академии наук СССР руководителем группы архитекторов. В 1988 г. с семьей приехал на Соловки в качестве главного архитектора Соловецкого историко-архитектурного и природного музея-заповедника. Один из организаторов Соловецкой православной общины. 15 лет назад создал Кресторезную мастерскую, при которой открыл музей Креста. В экспозиции прослеживается история иконографии крестов с III века до сегодняшнего дня.

ЧТО ТАКОЕ «СОЛОВКИ»?

— Соловки — это кладбище, антиминс, который напоминает о прошлом открывающимися сегодня братскими могилами.

— Соловки — земля святая. Находясь на Соловках, постоянно задаешься вопросом: «А что, собственно говоря, ты здесь делаешь и по какому праву?» Здесь совесть человека экзаменуется. Земля Соловецкая — это сокровищница с потенциалом, который мы растрачиваем бестолково, бессмысленно и, я бы сказал, безосмысленно.

Вся наша свобода в эфире и в печати, на работе, в семье — это развязность, развязанность. Мы неправильно восприняли плод и дар, который получили от тех, кто древо нашей жизни полил кровью под дулами винтовок и наганов. Соловки — это ковчег, сооруженный трудами тех, кто положил земную жизнь за Христа.

Когда встречаешь людей одержимых, с горящими глазами несущихся в том или ином направлении святого острова в поисках мест захоронений, впечатлений, удовлетворения амбиций, думаешь: «Останови их, Господи! Вразуми!»

Мы — грешные. И мы сегодня живем на земле, которая дала плод свой в виде открывшихся захоронений святой горы Секирной, горы плача русского народа. «Стена плача» в Иерусалиме — это стена, сооруженная человеком, а Секирная гора Богом сотворена. Это мы должны ясно осознать. Мы, человеки плотяные, увлеченные захватывающими проектами, устремленные к материальному благополучию, не в состоянии остановиться.

На сегодняшний день изошли из недр земли исповедники соловецкие и вещают нам об осмыслении прошлого, о разуме, о принадлежности нашей Божественной. Но мы должны свидетельствовать о том, что происходит на земле. На сегодняшний день гора Секирная, усеянная могилами, находится в поле зрения людей, которые хотят сенсации.

— Кто там ведет раскопки?

— Специалисты, которые имеют на то право по гражданским законам. Но у нас еще есть права исполнения заповедей Господних. Надо различать людское и Божеское. С одной стороны, понятно, что мы искали свидетельств человеческих страданий на Секирной горе. Пытались понять, где же все-таки были захоронения, о которых написано в книгах. Сотрудники музея тоже стремились найти подтверждение тому, о чем знали из воспоминаний заключенных — о штрафном изоляторе СЛОНовских времен.

— Секирная гора — расстрельное место.

— Скудные заметочки об этом оставлены на подоконниках и откосах храма.

— На чердаке найдены письма заключенных.

— Я участвовал в той экспедиции, когда Марина Голдовская снимала фильм «Власть соловецкая». Съемочной группе открыли маяк. Мы разбрелись по чердаку. И под стропильной системой, в каких-то закуточках под камнями, во впадинках нашли неотправленные заключенными записочки к родственникам. Было даже послание на бересте. Первое, что поразило, — это вешалка с огромным количеством крючков, имеющих номера. Либо на них сушили рабочую одежду, либо еще что-то. Нам все показывал Сергей Николаевич Смирнов. Уже тогда были отмечены все граффити заключенных.

Теперь очевидно, что факт вскрытия могил в духовном плане, как свидетельство, не нужен. На сегодняшний день обнаружено около 68 захоронений. Они зафиксированы. Несколько лет ведутся работы. Вот, что интересно: искали музейщики, историки, родственники заключенных, но почему-то никому не открылись захоронения. Могилы обнаружены были лишь после того, как возобновилось богослужение в Секиро-Вознесенском скиту. Стоило монастырю восстановить каноническое монашеское правило, литургию, молитвы об убиенных, как иеромонах Матфей нашел место захоронения.

А на Анзере что происходит?! Вся Голгофа ископана натуралистами, географами-испытателями, любопытствующими историками. Сплошные рвы, траншеи, зондажи, шурфы и так далее. И никто ничего не мог найти. Но стоило в скиту обосноваться иеромонаху Евлогию, который начал служить литургию, открылись групповые захоронения, мощи преподобного Иова Анзерского, преподобного Елеазара Анзерского и его учеников, свт. Петра (Зверева). Безусловно, мощи исповедников соловецких и новомучеников открываются по духовному деланию.

«ОСТАВЬТЕ НАС В ПОКОЕ»

— Георгий, расскажите, как Вы открыли план захоронений?

— Меня пригласили посмотреть захоронения, могилы. Я наблюдал за раскопками. При мне были открыты останки шести человек, новомучеников. Возмутила технология проведения работ. Честно говоря, у меня был внутренний слом.

— А как с нами будут обращаться!? Будут ли о нас помнить?

— Вопросы памяти, жизни и смерти одинаковы для христиан во все времена. Мы говорим о демократии, о праве на жизнь, но кто сказал, что человек не имеет права на смерть, нормальную гражданскую смерть. Человек имеет право лежать в покое. Если мы что-то делаем с останками, то это напрямую относится к нашей совести здесь на земле и Божией воле над нами.

Я не берусь судить о том, как будут относиться к нам в будущем веке. Взирая на проведение раскопок, я возмутился, рассказал игумену Герману о том, что там происходит. Он оперативно связался с настоятелем скита иеромонахом Матфеем. Все уладили, все, как положено, совершили: и панихиду, и отпевание.

Через пару дней ко мне приехал помощник, с которым мы работаем над крестами. Мы поехали на велосипедах в храм Вознесения для обмеров места, где когда-то стоял иконостас в храме. Подъехали к подножию горы. Я предложил брату Сергию подойти к могилам и заодно посмотреть, как там все устроено. Шли, молились. Подошли к могилке. Крест стоит. Все управлено. Сделана братская могила. Помолились. Пошли к церкви. Я говорю: «Ты знаешь, старец архимандрит Иоанн (Крестьянкин) всегда благословлял, когда идешь по пещерам Псково-Печерского монастыря, не просто любопытствовать, а читать молитву: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас». Идем с ним и читаем. Дошли до дверей. Нас отец Матфей обрадованно встретил. Зашли. Часть работы сделали, и получилось так, что у центральной иконки, с правой стороны алтаря, у окна стоял отец Матфей, и мы с ним обсуждали работы. Говорили о штукатурке, о солее. Я смотрел на отца. Он стоял спиной к стене. У его головы и правого плеча я увидел на стене изображение.

Карандашом сделано граффити. Нарисован келейный корпус, братский, деревянный, а от него — сеть тропиночек. Часть из них соответствует тем дорожкам, которые идут вокруг келейного корпуса. Изображена прямая дорога. Она напоминает дымоход в кровле, из которого обильной и ровной струей бьет дым. Это и меня раньше настраивало на восприятие рисунка как примитивной деревенской картины, очень похожей на детский рисунок. От келейного корпуса внизу нарисована раздваивающаяся тропа, словно ствол дерева, ограниченная с двух сторон тонкой линией. И дальше, как ветви дерева, расходятся тропиночки. Они имеют ответвления, на которые, словно листья, нанизаны могилы мучеников, исповедников соловецких.

— Это план захоронений на Секирной горе?

— Да. Я тут же обнял отца Матфея, взял за плечи, говорю: «Прости, отец Матфей! Я, может, сейчас скажу что-то несуразное, но как есть, так есть — прими откровение, которое мне сейчас явилось. На стене у Вас здесь изображен план-схема кладбища времен штрафного изолятора на Секирной горе». Он разворачивается, смотрит. Мы все ахнули, осознав, что это действительно так. Все стало совершенно понятно: каждая черточка, каждая линия. Сверху, над этим рисунком, в крупном масштабе изображены графин, приземистый граненый стакан и рюмочка на тонкой изящной ножке. Мы поняли, что эти предметы — выражение просьбы тем, кто это увидит, помянуть убиенных.

— Надо же! Нужно иметь опыт чтения планов, схем, чтобы понять содержание изображения.

— Нет. Когда я этот рисунок первый раз увидел, был архитектором с серьезным стажем, молодым и сильным. Мог бы напрячься, подумать, применить творческие методы. Нет, — не увидел. Не нужно быть архитектором, историком, искателем каким-то… Я уверяю вас: Секирный храм, его граффити, его стены, принявшие тысячи людей, сфотографированы дотошнейшим образом многими исследователями, и, представьте, — никто, в том числе и я, не смогли этот рисунок прочесть. Можно сказать, что случившееся — чудо или озарение. Но не это определяет суть открытия. Не думаю, что я достоин сподобиться такого. На все воля и милость Божия.

— Можно кладбище превратить в объект показа.

— И продать. Простите за такое слово. Вынести на рынок, жаждущий сенсации. Я думаю, что это не мне видение. Это нам вразумление по молитвам новомучеников. Это Господь к ним смилостивился настолько, что дал возможность сказать: «Хватит глумиться. Оставьте нас в покое. Здесь есть отец Матфей, монастырь, братия. Они молятся, они побеспокоятся о душах наших». На плане, который нам явился, 80 могил изображено. Поэтому в увиденном и осознанном слышен глас Божий по молитвам новомучеников, призывающий не тревожить захоронения.

— Если бы не раскопки, которые сейчас идут и подтверждают Ваше открытие, возможно ли было его сделать?

— Я считаю, что раскопки, которые были в прошлом году, — дело хорошее. У отца Матфея было предположение о местонахождении могил, и человек, который копал, подтвердил правильность догадки. Археологу важно было понять, сколько останков лежит в яме, и соответствуют ли другие ямы содержанию уже раскопанных. С каких-то позиций этот интерес оправдан. Но нельзя любопытствовать до бесконечности. Весь наш остров — кладбище.

СОЛОВКИ СЕГОДНЯ

— Как Вы оцениваете ситуацию, складывающуюся на Соловках сегодня?

— Я считаю ее позорнейшей для нашего поколения. Она не вписывается ни в какие рамки. От нашего неблагочестивого опыта нужно будет отказаться. Мы присвоили себе жемчужину Севера, украшенную духовными подвигами еще до революции; украшенную после революции красным плодом новомучеников, исповедников соловецких; украшаемую подвигами нынешней братии Соловецкого монастыря. Они несут службу в сложнейших географических и экономических условиях. Мы с вами многократно осложняем их жизнь нашим неправильным интересом, плотскими желаниями, стремлением сделать Соловки своими, подмять всякими способами — кто на что горазд. Я считаю, что на Соловках происходит профанация той исторической идентичности, которая сложилась в веках. Столь богатый край, как Архангельская область, имеет практически все, чтобы поднять благосостояние народа. И на что же мы уповаем? — На туризм! Здоровье собираемся укреплять. Соловки объявлены зоной отдыха, туризма, спорта.

— Сейчас активно идут реставрационные работы. Вокруг монастыря выкопаны траншеи. Будут уложены водопроводные и канализационные трубы, чтобы в поселке и в монастыре улучшились условия жизни. Студенты стучат молоточками по стенам, красят их, штукатурят, приводят в благолепный вид. Организованно ходят паломники, туристы. Молится братия… Может быть, все происходит правильно?

— Дело не в этом. Важно, что представляет собой на сегодняшний день монастырь как хозяин всего, ради чего паломники и туристы сюда приезжают. Много слов сказано о многострадальной Соловецкой обители. Благодаря монастырю Беломорье засветилось и освятилось. А сегодня монастырь не имеет ни одного переданного ему в собственность здания. Он расположен на севере. Более того, — на острове. Каждое строение здесь создано так, чтобы совершать в нем действия, угодные Богу. Просфорня — для выпечки просфор, келейный корпус — для проживания братии, трапезная — для трапезы, колокольня — не для мычания там коров. Мы занимаемся самоуничтожением, творя в святых зданиях то, для чего они не приспособлены. Монастырь загнан в угол. Братия живет в складских помещениях. Храм находится внутри келейного корпуса. Просфоры пекутся там, где и живет братия. Мы изолировали монастырь от монастыря.

— Юридически все здания принадлежат государству. Монастырь является их арендатором?

— Нет. Он не арендует. Ему просто дали попользоваться.

— Во временное пользование?

— Может быть, и в постоянное пользование. Какая разница?! Монастырь «пользуется» своими зданиями. Я считаю это позором. А Вы говорите «стучат», «делают»... Делают ведь для себя!

— Но и для людей.

— Нужно, чтобы монастырь выступал в роли канонической юридической организации, которая имеет имущество. На сегодняшний день часть экспонатов Русского музея, музея «Коломенское», Исторического музея составляют иконы, книги, ценности, привезенные из Соловков… Монахи дают обет служить Богу. Они от всего отказались. И вот они приходят на Остров, а здесь экспозиции, туристы, какие-то организации. Позор и безличье! Я бы назвал это — антикультурой. Понятие «культура» имеет идеологическое значение. Представьте, что мы во время резни, бойни выносим чьи-то вещи, прибиваем к ним инвентарные номера, начинаем их описывать, писать о них монографии, называть их «своими». Хозяев в это время увозят в Сибирь или еще куда-то подальше. Мы составляем опись украденных богослужебных ценностей и начинаем называть это «культурой». Приглашаем ЮНЕСКО, чтобы охранять «культуру» от неграмотных черных монахов, которые ничего в искусстве не понимают.

— В свое время было необходимо сохранять артефакты прошлого как осколки бесценного целого — русской жизни.

— Совершенно верно! Когда бесправие, когда тащат, ломают, жгут, губят, — конечно, нужно. Тем, кто это затеял, нужно было сохранять национализированное имущество. И нам нужно, и подрастающему поколению. Но, понимаете, — бывает ночь, а бывает и день.

— Пришло время возвращения на круги своя?

— Конечно! Иначе прошлое превращается в черноту души, в тяжелый камень уже не для отдельных людей — в тяжесть для всей нации. Мы уничтожаем свое предание, связь с теми, кто умер, с теми, кто молился, с теми, кто был близок нам. У нас не так много опор, маяков, берегов надежды, чтобы терять их.

ОБРАЗ БУДУЩЕГО

— Георгий, у Вас есть образ соловецкого будущего?

— Это нормальная жизнь, в которой все на своем месте. Ввиду особой исторической ситуации, здесь есть местное население, музей, монастырь, паломники, туристы. Течет жизнь. Другое дело в том, что все это находится на одном святом острове.

— Значит, важно, чтобы все, кто здесь живут и хозяйствуют, устремляются сюда, признавали святость обители?

— Монастырь тогда может нормально действовать, когда имеет нормальные юридические права. Представьте, что монастырь — это гражданин России. Он должен здесь находиться, на своем месте. Я считаю, что земли, озера — все, что здесь есть, — должно принадлежать монастырю. Музей — это организация, которая занимается научными исследованиями, помогает монастырю. Я так представляю, например, местоположение музея. Есть недостроенные здания пищеблока. Там можно развернуть нормальную современную экспозицию. Если это монастырский музей, значит, монастырь сам будет определять его характер и то, что в нем нужно показывать. Паломников и туристов неэтично разделять.

— Спаси Господи, Георгий, за откровенность и четко сформулированную жизненную позицию. От редакции альманаха хочу пожелать Вам здоровья и благочестивых трудов во спасение души.

_{С Георгием Кожокарем беседовал главный редактор «Соловецкого моря» Василий Матонин
5 июля 2006 г. Соловки. Сельдяной мыс}

Версия для печати