Альманах «Соловецкое море». № 6. 2007 г.

Путешествие из Беломорска в Петрозаводск в репликах, стихах и наблюдениях

25 сентября, понедельник. Беломорск

В автобусе

Солнечно и прохладно. Поверхность сознания рябит от свежего ветерка впечатлений.

В автобусе между мной, рюкзаком и гитарой присела грузная пожилая женщина. Спросила:

— Вы отец?

— Отец, но не священник.

— Что вы думаете, я святого отца от простого человека не отличу?! Я святых людей завсегда вижу. Вот, например, наш отец Сергий... Тоже с бородой.

На причале

Корни канатов крепко держат «Историка Морозова» возле 19-го шлюза Беломоро-Балтийского канала. Пустые головы кнехтов прижались к бетонному плечу пирса — старого ЗК, пожизненно осужденного провожать и встречать корабли.

Постоял на берегу. Закрыл глаза и снова открыл. Ничего не изменилось. Прислушался. Молоток в каюте постукивал о присутствии капитана-наставника Виктора Владимировича Щербака. Кастрюля на камбузе позвякивала о наличии его жены Раисы Ивановны. Заглянул в машинное отделение. Радостно обнялись. Массированный обмен новостями не принес ничего нового.

С отсутствующим водолазом Славой Клименковым связался по рации. Слава принял меня за Костю, потом за Алексея и, наконец, — за нашего капитана Лебедева.

— С каких это пор вы, Дмитрий Владимирович, научились говорить не своим голосом?

В магазине

Продавец впервые услышала о том, что вино может быть сухим. И действительно: оно же должно быть мокрым! Мы внимательно изучили этикетки на бутылках различного объема и конфигурации. Выбрали напиток лимонного цвета из виноградников Подмосковья. За нашими упражнениями терпеливо наблюдал помятый мужичок, завернутый в сукман беломорского фасона. Он купил бутылку водки и попросил пива, «чтобы взяло, шилом проняло»… Мы пьем, чтобы вспомнить, а напиваемся, чтобы забыться.

Встреча

Знакомое черное авто бодро притормозило возле «Историка». Радостное воссоединение экипажа сопровождалось погрузочно-разгрузочными работами. На борту два капитана, три историка, прочие — в единственном числе.

«Морозов» развел пары и добежал до железных ворот. «Сим-Сим, откройся!» — сказал я и спрятал фотоаппарат. Началось шлюзование.

Яркое заходящее солнце, ярко-синие вода и небо. Всё чересчур яркое. Без полутонов. Последнее. Осеннее. Навылет.

Нижний Выг

Первый отрезок ББК (около 100 км) — усмиренная и взнузданная река Нижний Выг. Когда-то она была порожиста, и некоторые ее пороги, как писали в старинных путеводителях, имели «вид величественных водопадов». Несмотря на это, уже в XVI в. (или даже еще раньше) река использовалась для передвижения людей и товаров, хотя перед порогами суда приходилось разгружать и переносить посуху. Не исключено, что, именно спустившись по Нижнему Выгу, впервые увидел Белое море преподобный Зосима Соловецкий. А за несколько лет до того здесь, в устье Выга, предал «блаженную свою душу в руце Божии» его предшественник, первый соловецкий отшельник — святой старец Савватий. Выг оказался местом их первой встречи.

Шлюзование

Запрашиваем разрешение на вход в 18-й шлюз и, получив его, следуем в открытые ворота шлюзовочной камеры. Цепляемся двумя концами за могучий рым, приваренный к поплавку в вертикальном проеме стены. Огромные воротины позади нас уже смыкаются. В другой стороне шлюза открываются невидимые заслонки, и он начинает быстро заполняться водой (все шлюзы канала работают самотеком). Охрана следит, чтобы мы не фотографировали — боятся терактов. Минут через десять многометровый подъем завершается, открываются передние ворота, вспыхивает зеленый свет — можно идти дальше. Покидая шлюз, вновь связываемся по радио с дежурным и благодарим за шлюзование. Канал — огромная водяная лестница, и мы начали прыгать со ступеньки на ступеньку.

Всегда

Ворота могучего шлюза закрылись с грохотом.

— Всегда так хлопают?

— Что?

— Ну, дверцы.

Затерянный мир

Одинарные 18-й, 17-й и двойной 16-й шлюзы следуют один за другим. На месте последнего раньше был островок, а на нем — церковь св. Варвары. Жители окрестных деревень до сих пор рассказывают о смертях и бедах, павших на тех местных начальников, которые перед строительством канала оскверняли приговоренный к разрушению храм. Подобные истории рассказывают по всей России.

Миновав 16-й шлюз, устроились на ночлег в устье Воинручья. Несмотря на близость шлюзов и белобоких бакенов, отмечающих судовой ход, на беззвучное сверкание фар за дальним лесом, место стоянки кажется мне совершенно глухим, затерянным в безлюдных дебрях Повыжья.

Перед сном выйдя на палубу, обнаруживаю россыпи звезд в воде и на небе. И опять Млечный Путь. Если на звезду смотреть боковым зрением, она светит ярче. Как только начинаешь смотреть на нее в упор, она тускнеет. Отсюда эффект мерцания звезд на небе.

Листья, плывущие по воде, в свете фонаря начинают светиться изнутри. Если долго смотреть на воду, начинает затягивать. Вообще каждую ночь сквозь сон слышно массу звуков: хлюпанье, шлепанье, поскрипыванье, шорох, плеск. Между этих звуков явственно слышатся голоса, правда, слов не разобрать. То ли русалки, то ли рыбы разговаривают.

26 сентября, вторник

80 рублей 60 копеек

Утром появилось приятное чувство дома.

Над озябшей водой языки ночных туманов. Небо снизошло до земли. Вся палуба в инее. «Корсар» (надувная лодка с залихватским прозвищем) от холода уныло скукожился. Под кормой дрожат опавшие листья.

День начался с бодрого шлюзования: прошли двойные 15-й и 14-й шлюзы. После завтрака — новая серия шлюзовок: двойной 13-й и одинарный 12-й.

Капитан научился на хорошей скорости подруливать к поплавку, на который набрасывается сверху петля каната, и резко давать задний ход. Все должно быть красиво.

У Славы вид бывалого моряка. Глядя на него, можно подумать, что он не обременен искусствоведческим образованием и работой на «Мосфильме» — только и делает, что принимает и отдает конец.

У 11-го шлюза, самого могучего из всех, ждали, пока спустится еле влезающий в него многопалубный «Амур-2514». Когда он стоял в верхней камере, словно парил над лесом. Когда выходил, никак не мог кончиться.

В нижней камере 11-го еще старые стены, как на фотографиях 30-х годов. Клети-ячейки из посеревшего бруса, за ними черная рубленая скала, сочащаяся водой. Во всех шлюзах есть что-то жуткое, в нижней камере 11-го это ощущение переживается особенно остро. Небо где-то далеко. С дальних замшелых врат низвергаются неряшливые струи водопадов, токи темной воды пытаются отжать нас от стенки. Рымов нет. Приходится цепляться за стенки шлюза руками и баграми. Куда-то исчезает шлюзослужители, и уже кажется, будто шлюз сам собой, как некое хтоническое чудовище, шевелит циклопическими членами, играет десятками тысяч тонн воды и каждый миг может увлечь наше утлое судно в преисподнюю.

За 11-м шлюзом вскоре возник 10-й, держащий на себе все озеро Выг. Он тоже двойной, с большим перепадом. Страшно подумать, что будет, если его разрушить. Площадь озера — больше 1000 кв. км. Если оно сольется вниз, то сметет на своем пути все. От города Надвоицы, лежащего под шлюзом, останется мокрое место (как осталось от Повенца во время войны после взрыва 7-го шлюза). Нижняя камера 10-го шлюза облицована металлическим профилем и выглядит современно. Спросили у шлюзовых по радио, из какого металла профиль. Голос насторожился:

— А вам зачем? Это секрет.

При выходе из шлюза — отводной мост. Ради нас его отвели. Удивительно, что за все шлюзовки, за разведение мостов, работу персонала и поддержание навигационной обстановки с нас взяли всего 80 руб. 60 коп. За весь канал.

Не можем насмотреться

Озеро Выг живописно. Много островков. Солнце после обеда спряталось, но местность от этого стала еще художественней. Между серебром вод и небес — живое золото лесов. Здесь Гильфердинг записал 25 былин. На холодном и прекрасном Севере время текло по-другому. До старого доброго Киева с его князьями и героями отсюда было куда ближе, чем с Крещатика… Смотрим — не можем насмотреться.

Лебеди грациозно выгнув шею, встречают и провожают нас. За штурвалом стоит капитан Лебедев.

Металлического цвета вода, темно-зеленая густая краска елей, желто-красное кружево осин и берез. Никаких населенных пунктов, кроме редких шлюзов. Периодически раздается восторженный крик капитана или не менее восторженный рев водолаза, или кто-то свистит, или кто-то поет, или кто-то просто глядит по сторонам, пытаясь вместить в себя все окружающее пространство, чтобы порционно пользоваться им долгой осенью и зимой.

Из истории канала

Вокруг благостные виды, но не отпускает страшная история канала. В тишине вод прячется волнистая дробь тысяч заступов, скрип тачек, мат-перемат, стоны, молитвы, предсмертные хрипы. Не посчитано точно, сколько людей тут погибло, но самая малая цифра — 50 000. Если так, то за каждые четыре с половиной метра канала (включая вошедшие в него реки и озера) заплачено человеческой жизнью. Канал начали строить в 1931 г. Он протянулся на 221 км, из них искусственный путь — более 40 км, плюс 19 шлюзов, 15 плотин, 12 водоспусков, 49 дамб, электростанции, поселки … Все эти работы были завершены за 1 год и 9 месяцев. «Сверхударно».

Часа четыре шли по озеру, несколько взволнованному поднявшимся ветром. Когда стало смеркаться, встали на якорь у острова Телекинский (он же — Сиговец).

Ночью тепло, звезд нет, вместо них — огоньки бакенов.

За столом

Ужинаем под бессмертную музыку Бетховена и оживленную беседу в чеховском стиле.

— Окупаемо, в конечном итоге, то, что необходимо. Моментальная и разовая прибыль в метафизическом смысле не есть окупаемость.

— А три литра воды, между прочим, весят четыре с половиной килограмма! Представляете? Четыре с половиной!!! И якорь там был эмалированный, как унитаз.

Хороший разговор на две трети состоит из умения слушать и на одну треть — из желания понять…

Из вечернего разговора на юте

— Зло — это эмоция?

— Зло — это отсутствие добра.

Реплики перед сном

— Я сегодня буду спать босиком.

— А для меня высший кайф — ничего не планировать больше, чем на два дня.

* * *

Дождь упал и уснул.
День погас. Поутихло волненье
Бесконечной воды
В круговерти залетных ветров.
Смолкли крики гусей.
Эта осень — всего лишь мгновенье
Счастья, смысла, беды —
Средоточье времен и миров.
Все у нас хорошо.
Если с листьями звезды кружили,
Значит, что-то ушло
Или мы до чего-то дожили.

27 сентября, среда. Крестовоздвижение

Тихие места

Поднялись с боцманом Алексеем Лаушкиным и матросом Василием Матониным раньше всех (еще не развиднелось до конца), пошли на ют, где ночует закаленный Славик, и в свете кормового огня читали акафист Кресту Господнему. Василий Николаевич вытащил из-за пазухи медную иконку, вложил ее в свой треух и устроил его на палубном возвышении.

С деревянного креста начинается канал в Беломорске и таким же крестом заканчивается в Повенце. На молитвенную память погибших.

Едва рассвело, снялись с якоря. Тихие места. Постепенно вытянулись из Выгозера. Далее канал следует по руслу реки Телекиной. Восточнее нее в озеро впадает река Верхний Выг.

«Гнездо раскола» на древе жизни

На Верхнем Выге и его притоке Лексе располагалась знаменитая Выгореция — старообрядческая страна, известная своими книжниками и работниками. В конце XVII века на Выг-озере сгорело в церкви более двух тысяч человек. Центром Выгореции был Данилов монастырь, просуществовавший до середины XIX в. Еще Верхний Выг знаменит тем, что по нему в 1702 г. прошла «осударева» дорога — Петр волок суда из Белого моря в Онежское озеро, чтобы потом устроить шведам сюрприз на Неве. Узнав про беспоповцев, он приписал их к повенецким горным заводам. «Выгореция» — места «особого назначения» — средоточье путей спасения: добровольного для одних и насильственного для других. Это край дремучих лесов и бескрайней воды. Страдание впиталось в землю и вышло водой из берегов. Вот по ней мы сейчас и плывем.

К полудню преодолели 9-й и 8-й (двойной) шлюзы и оказались на самом верху канальной системы — в водораздельном бьефе (он состоит из разлившихся озер Воло и Водло).

Повенчанская лестница

После подъема от Белого моря на 102 м теперь нам предстоял спуск на 70 м по крутой Повенчанской лестнице — до Онежского озера. Спуск оказался утомительным. Шлюзы следовали один за другим, все (кроме 7-го) — двойные. Из двух (7-го и 3-го) нас подолгу не выпускали, ожидая, пока внизу отшлюзуются крупные суда «Подольск» и «Куриёкки». С «Подольском», который раз в 20 больше «Историка», произошел забавный радиообмен:

— «Подольск», говорит «Историк Морозов». Следуем вам навстречу. Какими бортами расходиться будем?

— Да любыми. Только смотрите, нас не задавите!

— Ну, тогда мы лучше вообще уберемся с судового хода!

— Левыми, левыми давай…

И для наглядности гигант мигнул белым огнем на левом борту. Мы посторонились вправо.

Доходим до Повенчанской лестницы. Это семь шлюзов на коротком промежутке. При хорошей видимости с седьмого шлюза видно Онежское озеро. Ждем, когда последняя железная дверь откроется и выплеснет нас на онежские просторы.

Всего проходили «лестницу» 4 часа 45 минут, из которых без малого четыре часа сидели в одиночных камерах, рассматривая черный щербатый бетон в ржавых подтеках.

У последнего шлюза — шатровый храм. Бетонный четверик, на нем деревянные шатры и гульбище. Бревна покрашены под бетон. Вид зловещий.

Чувство предвоенной эпохи

Канал грандиозен, но все время думаю о братских могилах на его берегах. Проект строительства был, в основном, готов еще до революции. Не будь ее, все бы обошлось без массовых жертв. Строили бы крестьянские артели под руководством инженеров, без паники. Лет за пять закончили бы. Империя уже имела богатый опыт канального строительства — начиная с древнерусских «копанок» и заканчивая такими масштабными водными системами XIX столетия как волго-балтийские Вышневолоцкая (действовала уже в XVIII в.), Тихвинская и Мариинская, волго-беломорская Александро-Вюртембергская, днепрово-бугская Муховецкая, днепрово-двинская Березинская и др. Большевики строили Беломорканал «сверхударно», не жалея людей, потому что понимали опасность приближающейся войны — без жестоких строек 30-х годов страна бы в ней не победила. Но необходимость в «сверхударности» возникла по их собственной вине: разрушив органическую экономику, отбросив страну назад революцией, гражданской войной и мелкотравчатым нэпом, они создали ситуацию, выбраться из которой можно было только радикальными средствами сверхмобилизаций. Из возможного арсенала средств они, в силу своей природной аморальности, избрали самые варварские...

С радостью вышли из 1-го шлюза и оказались в озере — сели на него, как утица на воду. Вопреки пугающим прогнозам погоды, грозное озеро-море Онего спокойно. С час шли вдоль восточного побережья Повенецкого залива, а потом встали за полуостровом Нут. Вокруг вода, лес, камыши, трухлявые сваи старинного причала. И полная, мертвая тишина, нарушаемая дальними криками птиц.

В Онежском озере обещан шторм. На воде полное спокойствие. Отходим недалеко. Темнеет. Швартуемся на ночевку у острова Сиговец.

28 сентября, четверг

На исторической родине

Кораблик хорошо чувствует себя на озере. Все-таки Онего — его историческая родина.

Ночью шел дождь, и спалось сладко. «Историк» стоял неподвижно; даже не верилось, что мы на воде. Однако стоило выйти из уютной Нутской заводи в озеро, налетел ветер и набежала волна. Капитаны решили не рисковать и спрятались за полуостровом Орловский.

Дефрагментация сознания

После обеда вышли на неспокойную воду. Лежал пластом. Морская болезнь вызывает в мозгу процессы аналогичные дефрагментации жесткого диска в компьютере. После очередного удара волны о борт, вдруг догадался, что мифы о появлении жизни из яйца, плавающего в океане, — это рассказ о спасении на водах. Возвращение к физическому бытию начинается с того момента, когда ощутишь себя частью корабля — «скорлупки» в бушующей стихии. Если научиться не сопротивляться природе, обретаешь чувство возвышенной радости.

По преданию

Ветер постепенно стих, дождь прекратился. Пятичасовой простой лишил нас надежды осуществить самый интересный пункт «озерной» программы — посетить места, связанные с преподобным Зосимой. По преданию, он родился в деревне Загубье рядом с селом Толвуя (волости Шуньга), где имели вотчины его родители, а принял постриг в расположенном по соседству Палеостровском монастыре. В Загубье, как нам рассказали, сейчас строится часовня; на разоренном в советское время Палеострове вновь появились монахи. Палеостров связан с Соловками еще одной нитью: оба островных монастыря вписали себя в историю раскола. Спустя десять лет после трагического финала соловецкого восстания ревнители старой веры, возглавляемые соловецким иеродиаконом Игнатием, оказались на Палеострове и учинили тут едва ли не самые страшные раскольничьи «гари», в которых погибли несколько тысяч человек, а также древний архив обители.

Антикачка

Какое-то время мы шли вдоль побережья, потом, оставив к северо-востоку острова Лебяжьи, перебрались к противоположному берегу Повенецкого залива. Посмотрели издалека на Палеостров и вскоре встали на ночлег в закрытой от ветров бухте между островками Сал и Карела. Подошли к старому рыболовецкому причалу. Ступили на берег. Началась антикачка.

Колоритная парочка

В бухту вошло бывалое судно, чуть больше нашего, — средний сетеподъемник (ССП) «Инспектор Сидоров». Не сбавляя хода и едва не навалившись на нас, он бодро боднул причал и остановился. Серый нос «Инспектора» высоко подскочил, причал затрещал. Эффектно!

— Не работает задний ход! — пожаловались рыбаки, крепя судно и прижимаясь к нашим кранцам, которыми мы гостеприимно завесили весь свой борт. — Не работает, нык, задний ход! Хотели вообще в берег тормозить, но видим, вы кранцы вешаете, решили сюда.

Присоседившийся кораблик чем-то неуловимо напоминает летательный аппарат из фильма «Кин-дза-дза». Команды присматриваются друг к другу. Кто из нас инопланетяне?

После светской беседы рыбаки растопили дровяную печь на камбузе, потом над их железным салоном сама собой зашевелилась антенна и, найдя направление на повенецкий телетранслятор, замерла.

— А какая завтра будет погода? — спросили мы соседей перед сном. Мужики посмотрели на звездное небо и честно ответили:

— Да кто ж ее знает-то?

«Инспектор» и «Историк» — колоритная парочка. У них крен на левый борт, у нас — на правый. Рассказывают, что инспектор Сидоров был хорошим человеком. Два хороших человека встретились.

Реплики перед сном

Капитан-наставник: «Лучше хорошо выспаться, чем ходить голодным!»

Баковый: «Я сегодня не ужинал, но два раза обедал».

Боцман: «Историк Морозов» — бесперебойный источник счастья!»

Капитан (мечтательно-угрожающе): «Как я люблю порядок!!!»

* * *

С обратной стороны луны
Все выглядит совсем иначе.
В мух превращаются слоны,
Дочь утешает, мама плачет,
И я не чувствую вины
С обратной стороны луны.

29 сентября, пятница

Утренний ритуал

Утренний ритуал на судне выработан давно и устоялся. В начале поднимается капитан-наставник. Идет заводить двигатель, который заводится не с первого раза: издает жалобный писк и недовольно щелкает. Потом поднимается боцман. Умывается, одевается и ставит чайник. Просыпается оставшаяся мужская часть экипажа, включая капитана. В полутьме пьем кофе и готовимся к отходу. Поднимаем якоря, уходим. Женская часть команды старательно спит, ворчит сквозь сон на грохот дизеля, разговоры мужчин и вообще тяжелую женскую долю. До конца не проснувшись, выстраиваются в долгую очередь в гальюн, потом неспешно принимаются готовить завтрак, показывая всем видом, что корабельной дисциплине не подчиняются и вообще — существа вольные.

Сегодня эта последовательность событий и действий была нарушена северным ветром, из-за которого выход из Карело-Салской бухточки был отложен до перемены погоды.

С утра капитаны смотрят в бинокль, потом, не веря глазам своим, быстро переходят на другой край острова, где виден весь плацдарм будущих действий, и ничего утешительного команде не сообщают, — ждем, когда погода хотя бы чуть-чуть утихнет.

На Онежском озере ветер особенно ретив по утрам, а в середине дня обычно слабеет. На Белом море наоборот.

Антракт

Первая половина дня проведена плодотворно. У рыбаков куплены две огромных рыбины семейства лососевых (палия). С ними производится фотосъемка всех желающих под названием: «Гляди, какую рыбу я только что поймал!»

От скуки решили пировать: купили у соседей к завтраку банку икры палии; икра ярко-желтая, крупная и недурна на вкус. Кроме того, в распоряжении отдыхающих и другие гастрономические удовольствия: тушеная рыба, жареные красноголовики, ром, выдаваемый со склада в носу корабля. Первый завтрак плавно перетекает во второй, в третий...

Безопасное пристанище

Начинает вариться уха, как вдруг капитаны «Историка» и «Инспектора» приподнимаются с места. Раздаются крики. На «Инспекторе»: «Кто мешок с икрой к штурвалу привязал?..» На «Историке»: «Кто корму в кухню превратил?..»

Мы снова в пути.

Выглянуло солнце. Макушки осин перестали предательски качаться. Форштевень «Историка» нарезает снопы хрустальных брызг. Идем весело и красиво, упиваясь движением. Всего через два часа пришлось прятаться опять. Капитан уловил зловещие перемены в атмосфере.

Озеро спокойно только под прикрытием попутных островов. Как только острова кончаются, начинаются волны. Ищем безопасное пристанище. «Историк» находит его у деревни Вицино в районе Кузаранды. На причале висит угрожающая надпись: «Швартовка запрещена», но двое людей призывно машут руками, и мы швартуемся.

Нам повезло. Нас встречают закрытая от ветра пристань, деревня, в которую именно по пятницам в пять часов вечера приезжает автолавка (хлеб у нас почти кончился), гостеприимные хозяева причала, один из которых не раз бывал на Соловках и видел строящегося «Святого Петра». Такое бывает только в дороге. Когда Промысел ведет по своему маршруту, а ты только прислушиваешься к себе и к шуму волн.

Вицино

Ветер усиливается. Новые знакомые сообщили местную примету: если в пятницу к вечеру задул ветер, будет дуть три дня. Сегодня как раз и есть пятница.

Вицино — деревня «у самого синего моря». Не хватает старика с неводом, посланного злой старухой ловить золотую рыбку. Вместо рыбки на самом берегу — пламенеющий всеми оттенками красного цвета куст неведомого растения.

Деревня стоит на крутом берегу Онего. Всего одна улица, уходящая в небольшой лесок. Здесь целый куст таких деревенек, расположенных в километре-двух друг от друга. Место знаменито как родина известной сказительницы и вопленицы Ириньи Федосовой, от которой Барсов три тома плачей записал в XIX веке. Где они сейчас, эти сказительницы?

Выход за хлебом

Торжественно вышли в деревню за хлебом. Приехала автолавка. Несколько человек стоят в очереди у «Газели». Когда узнают, кто мы и откуда, местные бабушки удивляются Щербакам, которые им почти ровесники: «Ну они-то (показывая на нас) молОдые, а вы-то?» Мы отшучиваемся за капитана-наставника и его жену: «А они как сели на корабль в молодости, так и не слезали».

В очереди бабушка попросила у нас лекарств от давления. Собрав на судне с миру по нитке каких-то таблеток, отправились к ней в гости. Выпили чаю, поговорили о местной жизни, познакомились с котом Серафимушкой.

В деревне зимует два человека. Рыбу ловить местным жителям в озере без квот запрещено. Зато браконьерам раздолье. Кем написан этот безнадежный сценарий?

30 сентября, суббота

Скрипучая колыбель

Чтобы почувствовать себя несчастным, нужно пожелать невозможного.

Шторм продолжается. Ветер усиливается. Так бьет в бок «Историку», что даже пристань не защищает. Самая сумасшедшая ночь за все путешествие. Боковая качка, удары о причал. «Историк» раскачивается, как скрипучая колыбель, дергает канаты. Прижатый к берегу штормом, связанный, с оцарапанным о причал форштевнем, наш «Бесперебойный Источник Счастья» не спал сам и не давал спать нам. В половине второго пришлось перезакреплять его. Ветер не утихал, дул порывами, по-зимнему холодил лицо и, казалось, взлетал до Млечного Пути, вьюжной полоской поднимаясь к черному небу.

Утром переставили «Историка» к надежному борту хозяйского ССП. С трудом подняли кормовой якорь. Вместе с якорем вытащили огромный, страшный, черный пень. Сбросили чудовище в воду, и оно торжественно, неторопливо ушло на дно.

Все почти смирились с трехдневным прогнозом «пятничной приметы», скучали и отпускали по этому поводу разнообразные шуточки. Славик, к примеру, собрался 19 октября отмечать в Вицино свой день рождения.

* * *

Воде и небу свойственно сближение.
Орбиты слов, вещей, явлений, смыслов
Из хаоса слагаются в движение
Прибоя, в пену, из которой вышла
У греков Афродита, а у нас...
То смех, то слезы. Нужен глаз да глаз!

Часовая готовность

К обеду распогодилось. Взошло солнце, осветив дальние барашки на беспокойных водах озера Онего. Ветер начал подкисать. Вокруг причала оживились птицы: вороны деловито искали снедь, чайки, рассевшись в ряд на бревне, грелись и вертели головами. Выспавшийся капитан, рассмотрев в бинокль озеро, объявил часовую готовность.

* * *

В круговерти бессмысленных дел
Созидание подобно крушенью,
И обломкам событий в воде,
И проблем роковому решенью.
Беспокойству не будет конца.
Если сможешь, попробуй молиться,
Выраженье родного лица
Узнавая в безжизненных лицах.
На причале, на рынке, в метро,
На перроне и в парке осеннем
Распускается роза ветров,
Как надежда на путь и спасение.

Кижские шхеры

Качает не сильно. Ночью у причала было гораздо хуже. День солнечный, настроение отличное. Идем навстречу Кижам.

В Кижские шхеры заходим на закате. Это время у киношников называется «режим». Полчаса игры света и тени! Кижи вырастают перед нашими глазами во всей красе. Такие храмы могли построить только сильные, а главное — вольные, люди. В XVIII веке в Кижах поднялось восстание, когда местных крестьян захотели сделать заводскими и заставить работать на петрозаводских (Александровских) заводах.

Объехав вокруг острова и отсняв фотографий на хороший рекламный буклет, швартуемся неподалеку у гостевого домика и бани. Баню для нас затопили (чудо мобильной связи!), а ужин (мы не гордые!) сготовим себе сами.

На берегу обнаруживается огромный рыжий кот плюшевой наружности. Этот красавец ни на минуту от нас не отходит, и даже умудряется напроситься в баню, где укладывается на скамейке в предбаннике и урчит, как моторная лодка.

После кижской бани и предыдущей бессонной ночи спится, как в детстве.

Баня — последний подарок дня, в котором осталось немало закоулков вечности…

На физическом уровне мы вбираем в себя тепло: в бане, в дружеской компании, на юге во время летнего отдыха. И это тепло помогает выжить зимой. Таким же образом мы концентрируем, сгущаем в себе время. По мере того, как наполняемся годами, у нас появляются морщины, седины, лысины, опыт. Если время и пространство — категории взаимосвязанные, можно предположить, что человек способен и пространство вбирать в себя. Наполненность пространством открывает в нас и перед нами новые возможности и горизонты. Разве странничество не приближает паломников к Богу? Важно двигаться, расти над собой. Что необходимо на жизненном пути? Цель — надежда, стремление — любовь, знание — вера.

1 октября, воскресенье

Возвращение

А поутру они проснулись и, бросив прощальный взгляд на шедевры древнерусской архитектуры, двинулись к Петрозаводску. Надо успеть проскочить большой открытый участок «моря». Вода серебрится то шелком, то металлом. Ветра почти нет, хотя качает довольно сильно.

К Петрозаводску подходим часа в два. На цивилизацию глаза не смотрят. Вернее, смотрят и находят абсолютную чужеродность города окружающему миру. Швартуемся на задворках ЗАО «Варяг», где был построен «Историк» и где его ожидают ремонт и зимовка. Аварийными темпами разгружаем кораблик (потому что быстро темнеет), а сами переезжаем в от»э»ль «Карелия». Там чисто и красиво. Нас ждет капитанский ужин.

Капитанский ужин

Раиса Ивановна выходит к ужину в строгом брючном костюме и кружевной блузке, все остальные — по-сермяжному, в затертых джинсах и даже комбинезонах. Наша компания притягивает посторонние взгляды. Пьем помалу, но за многое: за капитана и капитана-наставника, за наше плавание, за Щербаков, за 45-летие их совместной жизни, за Соловки, за ТСМ и за все, невыразимое словами, что нас связывает.

Виктор Владимирович произносит тост о том, что много раз на своем веку начинал новую жизнь. И у каждого есть такая возможность, и в этом — спасение.

Гремела музыка. Говорить было трудно. Слава поднял вверх грязный указательный палец, размерами напоминающий небольшую дубинку, и нарисовал в воздухе фигуру в форме Андреевского креста. Наступила тишина. Музыканты ушли и больше не появлялись.

2 октября, понедельник

Петрозаводск

Петрозаводск — гостеприимный город. Живописны набережная на берегу озера и памятник Петру I. Старая часть города (наполовину классицизм, наполовину сталинское барокко) расположена компактно. Доброжелательны «спокойные карелы». Хороши пирожки, ватрушки, калитки с картошкой.

Все разъезжаются. Трогательно прощаются. Меня ждет поезд «Петрозаводск – Москва».

* * *

За смертью — жизнь,
За жизнью — смерть,
За смертью...
Забвенье, сон
Колосьев на ветру,
Снежинок сонм
В безумной круговерти
И понимание исподволь — верну
Все, что не долюбил, не доработал.
Как мало лет осталось про запас!
Ни тропок впереди, ни поворотов.
Спасает дело — чудо не для нас.

3 октября, вторник. Москва

Рояль на вокзале

На втором этаже Ярославского вокзала притаился рояль. Седой музыкант, одетый в неприметный костюм, играл произведения Бетховена и все, о чем подумают пальцы рук. Импровизировал так легко, словно дышал полной грудью. Когда я его поблагодарил, он ответил: «Доброе слово и собаке приятно».

Челночница

Хрупкая девушка с огромными баулами, сумками, свертками, чемоданом и тележкой талантливо внедрилась в тесное пространство плацкартного вагона. Действовала безошибочно: кому — улыбка, кому — окрик, кому — демонстрация бессилия. Несколько минут общего неудобства — и ее многочисленные товары стали почти незаметны. Челночница умылась, покрасила губы, глаза, переоделась; стала неузнаваема, почти хороша собой. Покушала жареную курочку, выпила кофе, постелила белье, прилегла, моментально заснула и громко захрапела: грубо, по-мужски, с присвистом. Накануне, очевидно, провела бессонную ночь на вокзале. В звуках тяжелого дыхания, как в бурлацкой песне, слышна жалоба на неустроенную личную жизнь, площадная ругань конкурентов и многое другое, о чем лучше не знать и не слышать.

Едем работать

Быстро стемнело. Пришли два милиционера. Проверили паспорта у людей с Кавказа.

— Работать едете?

— Да.

Жизнь — это работа, смысл которой — самоограничение и противостояние. Море последствий разбивается о человека, как волны о скалу. Чем крепче скала, тем сильнее удары. Противостояние — это миссия и, одновременно, путь.

* * * Будь гибким, как трава, И крепким, как скала. Забудь свои права И не попомни зла. Знай, дуракам везет. Пойми, в чем жизни суть. Господь тебя спасет, А ветры унесут, А ветры занесут Дорогу и следы В безвыходность равнин До будущей беды.

Продолжение следует

Фоторепортаж об экспедиции смотрите здесь

Версия для печати