Альманах «Соловецкое море». № 5. 2006 г.

Лирический отчет об экспедиции ТСМ в лето 2005 года с этнографическими отступлениями и монологами местных жителей

25 июля, понедельник

Высокие облака взывают к возвышенным чувствам.

Настроение приподнятое. Состояние лихорадочной, непрекращающейся, почти неестественной радости. Самое главное в празднике — его ожидание. Предвкушение моря, солнца, ветра… и путешествия.

26 июля, вторник

Погода испортилась. Все чего-то ждут: предложений, руководства, общения.

В квадратике окна тумана сон клубится.
Приходит вечер к нам, и каменеют лица.
Сквозь кущи облаков сойти с небес на землю
И осознать легко, дыханью моря внемля,
Что память говорит, чем эхо отзовется.
Закат огнем горит, а дым над крышей вьется.

31 июля, воскресенье

Вчера игумен Герман совершил водосвятный молебен на «Историке» и благословил в путь.

Утро хмурое. Сборы спешные. Отход «Историка Морозова» назначен на 11.00.

На острове остро («и никак иначе») переживаешь состояние катастрофической бесплодности суеты.

В 12.05 взяли курс на остров Анзер.

НОВАЯ СОСНОВКА

Встали у ветхого причала. Часть команды я повел в сторону поклонного креста, но понял, что не успею уложиться в отведенное капитаном время. Вернулись не солоно хлебавши. Куда спешим?! Но торопимся не только мы. В жизни трав, деревьев, птиц буйство необыкновенное. Лето коротко. Всякая тварь Божия спешит нарадоваться солнцу и теплу.

Побеседовали с рабочими водорослевого комбината, купили у них морошки. Они посетовали на то, что читать нечего. Подарили им комплект альманахов «Соловецкое море». Рабочие полюбовались навигационой техникой на МРБ. Подивились чудесам прогресса.

«Историк Морозов» красиво отошел от берега, взял курс на запад, но неожиданно… прочно сел на мель. Да еще на полной воде. Печальный вид нашего кораблика был в высшей степени поучителен для тех, кто привык верить себе, а не компьютеру. Истомленные отсутствием водки работяги прошли возле нас на карбасе и предложили купить рыбу. Когда поняли, что нам не до селедки, а спиртного мы не дадим, они так прокомментировали чудное видение: «Эх вы, чайники!»

Требовалось крепко подумать о дальнейших действиях и хорошо потрудиться. Чего-то подобного следовало ожидать: мы вышли в море в воскресение, до окончания литургии.

Сотоварищи проявили высокую степень готовности к нештатным ситуациям. Все тяжелые предметы, включая воду и балласт, вывезли на «Корсаре» (судовой шлюпке с мотором) на ближайшую коргу. Чтобы не упасть на бок, по бортам МРБ сочинили подпорки-«контрфорсы» из бревен. Обсохли. Убрали из-под киля камни. Завели якорь — получили дополнительную точку опоры. Капитан бороздил море вокруг корабля, стратегически мыслил и эмоционально комментировал свой промах.

Капитан — боцману: «Боцман должен точно знать, где и что лежит, а что плохо лежит, должен знать вдвойне!»

Боцман второй день занят определением штатных мест для всех предметов на судне. Скорее всего, таковые места будут предусмотрены и для команды.

Я получил выговор «За ХАЛАТНОЕ отношение к спасательному ЖИЛЕТУ».

1 августа, понедельник

Общими трудами в три часа утра, когда был прилив, сошли с мели. Взяли курс на остров Анзер.

АНЗЕР, ТРОИЦКАЯ ГУБА

Тишайшее ясное утро. Прозрачная вода за бортом. Чтобы пройти по Троицкой губе вглубь, впереди «Историка» пускаем на разведку «Корсара». После недавнего происшествия доставляет особое удовольствие быть осторожными и аккуратными. На «Корсаре» капитан-наставник, боцман и кок обозревают окрестности. Утренние лучи соловецкого солнца греют тело и душу. Разомлевшая публика замечает невдалеке тюленя, с таким же разомлевшим видом наблюдающего за незнакомым объектом.

Женская часть личного состава осматривает остров.

Остальные ликвидируют разгром, учиненный по случаю чрезвычайного происшествия. Ведем содержательные разговоры.

— Вы решили изменить принцип укладывания балласта?

— Принципам надо иногда изменять и отчебучивать что-нибудь такое, чего от тебя никто не ждет.

Капитан:

— Это безобразие переносим сюда, а это безобразие уносим отсюда!

К вечеру команда воссоединяется, обменивается впечатлениями, умиротворенно ужинает и засыпает.

Уже сквозь сон слышится диалог:

— А какая у нас следующая остановка?

— На букву «Ж» какой-то.

2 августа, вторник

ОСТРОВ ЖИЖГИН

«С каменистого мыса Ухт-Наволока виднелся в дали моря, по направлению к северо-востоку, остров Жожгин, или Жегжизня, как будто весь затянутый в туман, остров, обитаемый только служителями при маяке, освещаемом с 1842 года».

С.В. Максимов. Год на Севере.

Жижгин встретил нас полным штилем, редкими лодками сезонных гондольеров-драгировщиков и запахом морской капусты. Весь экипаж, кроме капитана, высадился на берег. Теплый ветерок струился с холма, на котором возвышается живописный маяк. Его повидавшие виды стены на фоне ярко-синего неба, терпкий запах выгоревшей травы и яркое солнце хотели убедить присутствующих, что они в Крыму. Вспоминались рассказы Александра Грина. Мираж растаял при первом порыве северного ветра.

Знакомимся с обитателями острова. Наблюдается закономерность: гостеприимство и доброжелательность местных жителей обратно пропорциональны их количеству. Сразу же после обмена приветствиями команда приглашена на чай с пирогами.

У местных жителей жесты широкие. Простора здесь много.

Смотрительница маяка любезно ведет нас на верхотуру, показывает остров и хрустальную, играющую яркими радугами линзу маячного фонаря. Маяк крепкий, как старый дуб. Возраст маяка пытаюсь представить себе сравнительно: Пушкин не дожил до начала его строительства всего два года.

Под холмом на ровной площадке стоит домик единственного постоянного жителя острова Николая Васильевича Карпенко и его жены Валентины Павловны. Идем к ним поговорить о прошлом и настоящем Жижгина.

Николай Васильевич родился на Украине в 1940 г. Воинскую службу начинал на Поное: «Все Баренцево море на коленях прополз». С 1963 г. и до пенсии служил в воинской части на Жижгине. Сейчас чета Карпенко живет в Северодвинске. Правда, уезжают с Жижгина вместе с моряками в начале декабря, а приезжают обратно — в марте. Так что Северодвинск — это «зимняя дача», а постоянный дом — на острове.

Завели разговор о прошлом, Николай Васильевич указал на жену: «Вот у меня мемуар сидит».

Хозяин разговорился:

— Тут воздух свежий. Мы на траве живем, потому и не болеем. Ламинария, щавель, изо всего салаты делаем. Мои кореша уже все умерли, а я живой. В городе жить не могу, там дышать нечем.

Прежде здесь монастырское поселение было. На горе стояла часовня, крест — за маяком на северо-западе. Причал там был.

Валентина Павловна рассказала историю:

— За кладбищем на мысу были такие захоронения в камнях. Это из Соловков, когда заключенные убегали на бревнах, их сюда приносило. Там в камнях и хоронили. Из этих камней решили сделать причал. Так причал весь распался. Бог правду любит!

А Николай Васильевич продолжил:

— В 1960-е годы на Жижгине жило 1500 человек. Здесь был цех агарового завода, четырехклассная школа, продуктовый и вещевой магазины, маяк, метеостанция, военная часть. Были больница, родильный дом. В семьях (самое малое) по трое детей росло, по четыре коровы держали. А сейчас один сенокос заброшенный.Теплоходы ходили два раза в неделю. Каждую неделю самолеты летали. А за агаром зимой — вертолет. Увозили агар в Архангельск. А как завод агаровый закрыли в 1968 году, так люди стали уезжать.

Арифметика простая: из тонны сырой травы (ламинарии) получается 80 кг сухой. Сухую ламинарию принимают в Архангельске по 8 руб. 50 коп. за килограмм. Драгировщики ее продают полякам по 28 долларов за килограмм в том же Архангельске. Раньше драгировщикам сезон (4 месяца) считался за год, а сейчас о них никто не думает.

Всё в запустении, потому что нету хорошего руководителя.

Главное что? Не лениться! Вот Петр Фомич у нас тут жил с семьей, крымский переселенец, держал 86 овец…

Напившись чаю, мы вышли из гостеприимного домика. Вокруг него аккуратными рядами расположились грядки и кусты. Хозяин вырыл колодец собственными руками и сейчас это один из немногих источников пресной воды на острове. Сердечно попрощавшись с нами, Николай Васильевич отправился в вытопленную баню, а мы вернулись на «Историка».

После обеда мной был прочитан доклад на тему «Философские, гендерные и социальные аспекты сосуществования экипажа МРБ „Историк Морозов“ в условиях автономного плавания».

Тезисы:

1. Экспедиция имеет «игровой» характер. В символической форме моделируются житейские ситуации, смыслы, мотивировки. Появляется возможность по-новому взглянуть на себя, на сотоварищей и на мир.

Реплики, комментарии:

— Категорически не согласен!

— А если бы мы потонули? Это что — игра?!

— Игра до тех пор, пока не появляется реальная опасность.

— Друзья! Лектор употребляет понятие «игры» исключительно в культурологическом смысле. Детские забавы тут ни при чем!

2. Путешествие может рассматриваться как форма отдыха, психологический, дисциплинарный и творческий тренинг, опыт совместного действия организации (команды, Товарищества).

Реплики, комментарии:

— Хорошо ли ты отдохнул?

— Хорошо. Только устал сильно.

3. Немаловажное значение для корректировки мировосприятия членов экипажа по отношению к биологически детерминированной норме является гендерный аспект сосуществования: женщины занимаются женскими делами, мужчины — мужскими. В соответствии с судовой ролью перераспределяются социальные роли.

Реплики, комментарии:

— Жаль, что нет с нами в этом году нашего «мидиевиста» (специалиста по мидиям) и «ставропигиального водолаза». Он и мидий готовит, и якорь поднимает, и с гендерным аспектом у него все нормально.

4. Коллектив функционирует согласно неписаным социальным законам: формируются теневая экономика, правое и левое крылья оппозиции, в условиях изоляции складывается подобие общественного строя в виде просвещенной монархии, ограниченной осознанием членами сообщества внешней опасности. Отсутствие репрессивного аппарата компенсируют шуточки, деликатная ругань капитана и средства массовой информации в форме слухов и пересудов. Каждый член команды реализует свои недекларируемые задачи.

Реплики, комментарии:

— Кто у нас просвещенный монарх?

— Не монарх просвещенный, а народ.

Разговор плавно перешел на обсуждение наиболее оптимальной для России формы государственного правления.

Доклад предусмотрительно прочитан после обеда. В любое другое время автору грозило непреднамеренное купание в холодных водах Онежского залива, которое, как любит говаривать моторист судна, по совместительству — директор одного из российских музеев, «находится в южной части Северного Ледовитого океана».

Вечером ходили на пироги к супругам Ирине и Александру. Живут они под самым маяком и выполняют какую-то секретную военную миссию. У них познакомились с единственной жижгинской собачкой. Котов на острове два; кошек нет вовсе, и поэтому бедолаги дерутся от скуки. Одного из них мы видели на обратном пути: нес в пасти толстую рыбу.

Ночь. Ложась спать на штатное место в проходе возле дверей в машинное отделение, подумал: «Дело не в том, чтобы найти виновных, а в том, чтобы осознать степень своей вины за прошлое и принять посильную меру ответственности за будущее».

3 августа, среда

ЛЕТНЯЯ ЗОЛОТИЦА

Селедка взглянула косо.
Стаканы сказали «бряк».
Кораблик. Пустынный остров.
Поселок. Забор. Барак.
Ночь по лучу скатилась
От звездочки до свечи.
Неяркая жизнь светилась
И гасла в плену печи.
Все было предельно просто:
Холодное море, мрак.
Кораблик, пустынный остров.
Поселок. Забор. Барак.

Летняя Золотица встретила пустынными песчаными дюнами, кладбищем погибших кораблей, незаметно перешедшим в деревенское кладбище. Многие кресты обветшали, покосились. Песку и ветру безразлично, что заносить — корабли или людей. Было ощущение, что в деревню мы зашли с черного входа.

Летняя Золотица в прошлом — центральная усадьба колхоза. Село большое, с несколькими улицами, вытянувшимися вдоль крутого берега реки. Дома над рекой расположены в шахматном порядке, «глазом на воду», как говорят поморы.

С Полиной Кузьмовной Устиновой (1937 г. р.) нам посоветовали поговорить как со старожилом села. Вот что она нам рассказала.

Золотица так называется потому, что здесь золото есть. Еще в 1952 году говорили, что на наш полуостров придут за золотом.

Может, семгу «золотом» называли? Заборы на нее ставили. У каждого в своем месте река была перегорожена. Невод протягивали.

Бывало, отец наловит зубатки острогой целый карбас: «Приходите, берите!» Угощал всех.

В 1932 году здесь была рыболовная артель. Колхоз «Путь к коммунизму» создан в 1934 году. Ходили на Мурман малые тральщики — «Балхаш», «Сура» и «Ягры». В 1960 году объединили колхозы Летней Золотицы, Пушлахты, Летнего Наволока. В деревне жило тогда 300 человек. В 1968 году — 1050 человек.

Чем занимались здесь? Кирпичи делали для водорослевого комбината. Ходили на веснование. До Жижгина ходили на зверя. Кто в море не бывал, тот, говорят, Богу не маливался. Страху терпели. На Соловки на веслах ходили. Бруснику оттуда привозили, яйца гагачьи.

Нас в семье 8 человек было. Отец до того, как стал председателем колхоза, работал десятником на заготовке леса. Бабка Пелагея Семеновна и дед Илларион Евстигнеевич Молоковы на кладбище здесь похоронены. Видели, наверно, их домовину?

Церковь была: низ — каменный, а верх — деревянный. Колокол снимали в 1931 году. Он весил 356 кг.

Сейчас все спились. От безделья пьют. Без мата говорить не умеют. Разорение деревни началось с перестройки. Колхозы укрупняли зря. Разленили людей. Без денег работать не хотят.

Москвичи затеяли дом отдыха строить «Живая природа». Из организаций остались два магазина, почта, администрация. На Летнем Наволоке — полигон. Ракеты пускают — так видно. От них дрянь всякая, радиация.

У Полины Кузьмовны в доме хранится фотолетопись Золотицы. На страницах фотоальбомов лица и имена, которые хочется читать нараспев как стихотворение: Кузьма, Илларион, Самсон, Ефтихий, Филарет, Федос, Иона, Лука, Зосим, Варлам, Афиноген, Анфусья, Епистимея, Сусанья, Зиновья, Федора, Парасковья, Соломония, Праскея, Иринья, Хионья. Век двадцатый. Поморье.

Чем шире горизонт и прозрачней глубины бытия, тем сильнее мы распахнуты навстречу миру, тем больше у нас возможностей стать его частью.

Вечером пришли к Пушлахте. Встали на рейде. Фарватер неизвестен. Неподалеку — карбас без признаков жизни на нем. Рыбаки, должно быть, спят.

4 августа, четверг

«Помнится ласковость и приветливость всех жителей в деревнях Летней Золотице и Пушлахте, разгромленной бомбами во время Крымской войны».

С.В. Максимов. Год на Севере.

В восемь утра снова разбудил стук в борт «Историка».

В девять утра один из рыбаков перешел на МРБ в качестве лоцмана. Карбас болтается за кормой. Пушлахот рассказал о нападении англичан на родную деревню. Говорил так эмоционально, будто сам участвовал в боевых действиях, и было это не далее как позавчера, а не в 1854 году. Он еще не остыл от баталии. Его непечатная речь завораживает и сверкает россыпью эмоциональных оттенков.

Вот менее колоритный, но печатный вариант этой истории:

«11 июля 1854 года произошел бой между английскими матросами и крестьянами Пушлахты. Под прикрытием артиллерийского огня с фрегатов «Бриск» и «Миранда» к Пушлахте приблизилось 13 гребных судов противника, оснащенных пушками. На берег сошло более 100 вооруженных человек. Матросы стали палить из пушек по деревне, но на этот раз действия их не остались безнаказанными. Отряд вооруженных крестьян в количестве 23 человек при помощи двух отставных солдат под командованием служащего палаты государственных имуществ Волкова открыл огонь. Однако под давлением численно превосходящего противника крестьянский отряд самообороны подался к лесу, успев все же меткими выстрелами сразить 5 мародеров и нескольких ранить. Со стороны обороняющихся жертв не было.

Враг вынес убитых и раненых с места боя, а в отмщение за сопротивление дотла сжег Пушлахту, предварительно забрав в селении все, что мог унести. Огнем было уничтожено 40 домов, церковь, 50 амбаров, 20 бань, 10 овинов с крытыми гумнами и находящиеся на берегу ручья 40 мелких судов-лодок, а также все земледельческие и рыболовные орудия крестьян.

Этот варварский поступок вызвал гнев и возмущение поморов. Жители губернии собрали по подписке для пострадавших значительную сумму денег. Правительство решило восстановить Пушлахту за казенный счет. Все крестьяне, участвовавшие в бою с английским десантом, получили по 5 рублей серебром. Чиновник Волков был награжден орденом св. Анны III степени с бантом. Нижние чины Басов и Иванов были отмечены, первый — знаком отличия военного ордена и денежной премией в 25 руб. серебром, второй награжден 15 рублями. Помимо того крестьянам предложили назвать одного наиболее достойного, по их мнению, односельчанина, для награждения его знаком отличия военного ордена. Крестьяне решили вопрос о достойнейшем по-своему. Они считали, что все с одинаковой ревностью и самоотвержением боролись с чужеземцами, а потому составили приговор, чтобы обещанная награда досталась по жребию, кинутому между крестьянами, участвовавшими в бою. Знак отличия военного ордена достался Агафонову Александру. Знак хранился во вновь построенной за казенный счет церкви. Она была снабжена ризницею и утварию частью из казенной суммы, частью на средства графа Блудова и его супруги Антонины Дмитриевны».

Архангельские епархиальные ведомости, 1896 г.

Пришвартовались к причалу.

Капитан увидел на юте нештатный предмет, источающий нежный аромат горбуши и камбалы.

— Кто оставил здесь этот вонючий мешок?

— Рыбаки. Они продали нам рыбу. Мы ее сготовим на обед.

— Вам что, мало продуктов?! Мы не вернемся на Соловки до тех пор, пока все не съедим!

Капитан и боцман не испытывают восторга перед свежевыловленной рыбой. Остальных членов команды при виде добычи одолевает неудержимое желание засолить, пожарить, сварить и употребить в пищу.

Экипаж сошел на берег.

Задержались на борту капитан и боцман.

— Что-то у нас здесь грязновато!

— Ответственные убыли.

— Ответственные убыли, а безответственные занимаются всякой ерундой!

ПУШЛАХТА

Деревня Пушлахта живописна в любую погоду. Заросшая густой душистой травой, разговаривающая небольшой прозрачной речкой, окруженная с одной стороны бескрайней тайгой, а с другой — таким же бескрайним морем, Пушлахта заставляет при первом знакомстве мечтать о возвращении.

Познакомились с человеком, олицетворяющим здесь присутствие государственной власти — Каменским Евгением Селиверстовичем. Мы присели на бревнышко у крыльца и поговорили.

Каменский Евгений Селиверстович (по прозвищу Бургомистр), 1955 г.р., родился в Пушлахте:

Река у нас — Пушка — порожистая. На семь метров прыгает, гремит, как пушка. Слово «лахта» означает залив. Поэтому село называется Пушлахта.

В Пушлахте на сегодняшний день проживает 74 человека. Местные фамилии — Каменский, Агафонов, Шапкин. 12 человек семейных, остальные — холостяки. Школы нет.

Чем занимаемся? Рубим лес для Соловецкого монастыря (отец Зосима с Соловков приезжает — забирает), водоросли заготавливаем.

Церковь у нас называется именем Мученицы Параскевы. Сейчас там клуб и дискотека. У церкви три попа похоронены. Церковь закрыли в 1917 году.

В 1931 году создан колхоз «Беломор». Первым его председателем был Александр Федосеевич Агафонов.

Философски задумавшись, Евгений Селиверстович промолвил: «Поморы ныне долго не живут…»

Потом мы во главе с Евгением Селиверстовичем отправились искать баню, в которой сотоварищи могли бы попариться. По мере продвижения по Пушлахте к нам присоединялось все больше народу. Процессия вовлекала в себя новых и новых пушлахотов разного пола и возраста, а подходящей бани так и не было: то котел прогорел, то хозяева на сенокос ушли, то предбанник грязный. Мы потихоньку покинули колонну, которую сами организовали. Огляделись.

Центральная площадь — сердцевина жизни и новостей. Здесь есть клуб, организованный в бывшей церкви, висит пожарный или сигнальный колокол явно церковного происхождения и бьет почти «городской» фонтан. Геологи когда-то искали нефть или алмазы, а нашли минеральную воду. Скважину за ненадобностью закрыли заглушкой. Заглушка проржавела. Теперь посреди Пушлахты бьет источник с настоящей минеральной водой, олицетворяя непостижимый для иностранцев смысл российской экономики.

Неподалеку от церкви, в заросшем бурьяном небольшом садике памятник уже другой войне — Великой Отечественной. На мраморных досках выбиты имена односельчан, не вернувшихся с войны. Шесть десятков человек и всего три фамилии, пятьдесят из них — Агафоновы. Смотрю на плиты, а в голове почему звучит: «От героев былых времен не осталось порой имен…»

Подошел к нам еще один пушлахот. Им оказался молодой человек лет сорока с длинными волосами. Он не согласен с теми, кто предлагает в церкви, где сейчас клуб, восстановить действующий храм. В деревне даже референдум проводили по этому вопросу, но за храм высказались только 30% жителей.

— Храм хотели взять, а мы не отдали!

— А почему?

— Здесь клуб.

— А храм?

— Клуб важнее. Тут танцы. Пляшем мы тут.

— А кто хотел взять?

— Соловецкие. Они и крестили тут. Зосима.

— Отец Зосима?

— Зосима. В реке крестил. И меня окрестил.

— А что нужно для счастья? Что ты любишь?

— Я коней люблю и понимаю… Малой был, с коня упал. Без сознания. В больнице откачали… Выжил немного.

В начале ноября он запивал,
Не замечая, как зима приходит,
Что на земле и в небе происходит:
Ругал жену, гонял чертей, зевал.
А снег таил бессонницу и таял,
Листая листья. Иней серебрил
Руины леса. В воздухе витала
Идея снега. Ветер окна бил,
Катал ведро по дворику, гремела
Златая цепь. Молчал ученый кот.
Залез на печь. В подушку дочь ревела,
И вторил ей последний теплоход.
Смотрела ночь подслеповатым взглядом.
Скучал фонарь, рассеивая свет.
Все хорошо. Все правильно. Так надо.
Так было, есть и будет много лет.

Пока экипаж знакомился с деревней, на «Историке» разворачивались события, которые могли бы опять закончиться посадкой на мель. Из-за быстрого падения уровня воды при отливе надо было экстренно сниматься со швартовки. «Лоцманы хреновы!» — восклицал капитан, шкрябая килем по песку.

Встали на рейде между двух корг. Когда на шлюпке направлялись к берегу, встретили двух «лоцманов хреновых», которые шли в море, приняв водки с уместным названием «Холодный рай».

В этот же день побеседовали с Агафоновой Зинаидой Полиеровной.

Агафонова Зинаида Полиеровна, 1937 г.р., родилась в Пушлахте:

Река Пушка течет с Пушкозера. Там опушки были — сенокосные владения на берегу озера: пушки-опушки. А «лахта» — залив. Поэтому село наше — Пушлахта.

До колхозов ловили рыбу, сеяли ячмень, горох, капусту, морковь, репу, свеклу, пока в магазинах все готовое не появилось.

Рыбу удили зимой на удочки. Морских червей заготавливали осенью, сушили, сматывали на нитку «кольчужками». Навагу ловили на прибылой воде, когда рыба идет в берег. Навагу сушили, жарили, варили. Сушили в русской печке на противнях, которые делали из лучины. Сушили также вареную картошку без кожуры. На фронт отсылали.

В колхозе селедку ловили дрифтерами — длинными сетками. Рыбу отправляли в Каменку на рыбзавод.

Из села в село на дровнях по берегу ездили во время отлива.

У каждого места свой лад:

Дураково — Ревяково,
Золотица — Еретица,
Пушлахта — Наважка,
Лямца — Простоквашка.

В Лямце много коров было. А у нас навага хорошо ловилась.

Погодите — собаки в коридор пихаются. Пойду прогоню.

Как с Золотицей соединили, много хуже стало. В 1978 году школу здесь прикрыли. Самое трудное время — переворот после Горбачева. Все спились. Пьют потому, что работать негде. Раньше водки на пароходе навезут, так на весь год хватает, и еще останется. А сейчас — сразу всё выпьют.

Теперь здесь Акционерное общество «Беломор». Заготовляют водоросли, лес. Рыбу ловят для себя. Реализовывать негде. В городе рыбу не берут. Большинство жителей — пенсионеры. Пенсия у меня — 2400 рублей. Пенсия мужа — 2430 рублей. Своя корова, овцы, лошадь.

После разговора с Зинаидой Полиеровной захотелось прогуляться по селу, осмотреться. Поднялись на высокий холм, который отделяет Пушлахту от бескрайней тайги. По виду холм напоминает оборонный вал, который защищает деревню от надвигающихся лесных захватчиков. С холма обозреваются беломорские просторы. Деревня спряталась от морских ветров в лахте, за пазухой у окрестных мысов.

Когда елей смягчает раны,
В лампаду льется жизни свет.
Не знаю, поздно или рано:
Я есть. Я был. Меня здесь нет.
Тепла спасительная сила
Течет и тает много лет.
О чем ты Господа просила? —
Я есть. Я был. Меня здесь нет.

5 августа, пятница

Ветер сильный. Возможно, нам предстоит задержаться в Пушлахте на неопределенное время. После вчерашней бани, сытного завтрака и полноценного сна прислушиваюсь к забытому ощущению радости телесной.

Не успеваю помолиться. Современный человек всюду несет с собой суету и тревогу. В природе, например, хотя и присутствуют разные состояния, они уравновешивают друг друга. В жизни современного человека случаются аномалии, потрясения, не компенсируемые временами благоденствия. Антропологический кризис естественным образом принимает очертания кризиса экологического.

Что означает для меня наше странствие? Это, пожалуй, единственная возможность забыть на время о неразрешимых проблемах, со стороны взглянуть на мир и на себя в нем. Есть конкретные практические задачи выживания и движения, требующие сосредоточенности, физических усилий, напряженного внимания. В первые дни пути участники экспедиции в конфиденциальных беседах проговаривают содержание своих бед и личных неустройств, но постепенно забывают о том, что осталось на материке. Морские волны шлифуют острые углы семейных, политических и прочих разногласий. Будучи перечеркнуты линией горизонта, мы получаем редкую возможность объективно оценить свои физические, интеллектуальные и жизненные ресурсы.

Фельдшер и младший матрос приобрели старинные прялки. Моторист обрастает рыболовным и зверобойным инвентарем, которому суждено стать музейными экспонатами. Если мы останемся на зимовку, с помощью удочек, пешни, обрывка сети и прочих замечательных предметов можно успешно пополнять запасы продовольствия.

Удивительно! В разгар сенокоса посреди недели мало кто работает. А промыслы? По словам Евгения Селиверстовича, местные жители не могут получить государственную квоту на вылов рыбы. Село умирает.

Команда за два дня обошла всю деревню, познакомилась практически со всеми местными жителями. Женская часть команды с удовлетворением отмечает, что на второй день пушлахоты уже принимают их за своих: «О, наши девки идут!»

Ветер на море не утихает, и бездеятельность томит. В 18 километрах от Пушлахты находится один из самых больших беломорских маяков — на мысе Чесменский. От деревни к маяку ведет дорога, из которой только одна треть собственно дорога, а остальное прибрежные топи и объезды по литорали. Добраться до него можно по отливу на машине. Родилась идея съездить к маяку.

Для вероятной поездки нужно было решить две задачи: достать машину и купить бензин. Главным заинтересованным лицом оказался капитан, который тихо таял от бездействия на глазах озабоченного его состоянием экипажа. Он и стал организатором экстрима. То, что это был экстрим, участники авантюры осознали в дороге.

Из двух деревенских грузовых машин капитан нашел две. Первая не завелась. С водителем второй удалось быстро договориться.

За бензином капитана направили к Бургомистру. Состоялся исторический диалог:

— У вас бензин есть?

— Есть.

— А он у вас какой марки?

— Не гр-р-уби.

Бензин неизвестной марки был продан. Мы, погрузившись в кузов, поехали по литорали. За рулем сидел крепкий мужчина средних лет с нордической внешностью и русским именем Сильвестр. Голова его была обвязана платком. Лицо сохраняло невозмутимое выражение при самых невероятных переломах, изгибах, провалах импровизированной дороги. Допотопный, по-сталински прочный ЗИЛ–157 полз вперед не быстро, но с завидным упорством. Руки прибрежных деревьев хватали пассажиров за одежду и пытались выбросить соловецких мореходов под колеса сухопутному транспорту. Любое сафари меркнет в сравнении с экскурсией по беломорским прериям и джунглям… Ухватившись за огнетушитель, я нечаянно сорвал с него пломбу и трубку, но противопожарное средство не плюнуло пеной в ответ на мои враждебные действия, а испустило лишь слабый вздох. На восьмом километре пути вода в радиаторе закипела, и клубы пара поднялись над капотом. Сильвестр одним глотком допил лимонад из двухлитровой бутылки, раздал желающим размяться свободную тару и молча удалился в лес в поисках живой воды… До маяка мы не доехали. Наш возврат в Пушлахту осуществлялся короткими перебежками от колодца к колодцу и от колодца к ручью (благо Сильвестр знал все места по дороге, где была пресная вода). Так и доехали на смеси бензина с водой. По общим наблюдениям, воды было потреблено значительно больше, чем бензина.

6 августа, суббота

Ночью одолевали сны. Я искал и ждал отца во дворе знакомого с детства дома. Принял за него незнакомого человека. Когда приблизился к своей квартире, увидел двери распахнутыми. По углам комнаты лежал снег… Ждал, когда придет отец, и остро ощутил чувство сиротства, наяву почти незнакомое мне. Потом началась иная, не менее странная серия сновидений. С несколькими мальчишками, рюкзаками, спальниками в надувной перегруженной резиновой лодке очень осторожно гребу вдоль Дворцовой набережной Санкт-Петербурга. Беспокоюсь за детей. Опасаюсь перевернуться, потерять вещи. Мне нужно встретиться с капитаном. У него в Академии художеств встреча с избирателями… Разбудили меня, распростертого на полу «Историка Морозова», содержательные разговоры о том, кто и как громко храпел, у кого какие интонации. Добрым словом помянут отсутствующий ныне штатный водолаз, обладающий особо «мелодичным» храпом.

Затариваемся водой из реки. Когда семидесятилитровый бурдюк пытался водрузить себе на спину, хрустнула шея. Утешился тем, что был обласкан женской половиной сотоварищей. Меня лечили с помощью массажа, согревающей мази и алкоголя. Успешно. Обстоятельная беседа за обеденным столом в теплой уюткомпании благотворно подействовала на поврежденный организм.

Прощание с Пушлахтой было лирическим. Бургомистр подарил нам собственноручно выловленную рыбу, от денег категорически отказался и, смахнув «скупую мужскую слезу», произнес текст, который растрогал не только женскую половину нашего экипажа: «Не забывайте нас, а то нас все бросили…» С этим напутствием мы и отбыли…

Вышли в море.

ЧЕСМЕНСКИЙ МАЯК

Капитан сказал: «Здесь я хотел бы жить».

Изрытый грозными ветрами маяк выглядит, как средневековый замок. Вокруг множество хозяйственных построек. В рыбацкой избушке на берегу читаю на стене надпись, сделанную углем: «24 мая 1912 года. В море лед. Идти нельзя. Поэтому выезжал на маяк пить молоко». Людей не встретили, зато обнаружили следы пребывания медведя. Свежие. Пожалели, что нет с нами нашего водолаза — русского богатыря и скотолога.

Подняли якорь и пересекли Онежский залив поперек, разрезая водный перламутр черным носом своего корабля. За кормой остался Онежский берег, вдалеке забрезжил Поморский.

7 августа, воскресенье

Пытались пройти в Сумпосад, но отказались от этой идеи. Видели лесной пожар на острове Разостров. Решено идти на Жужмуй.

ОСТРОВ БОЛЬШОЙ ЖУЖМУЙ

Часть экипажа отправилась осматривать местный маяк.

Над берегом поклонные, обетные, могильные кресты. Под ногами древние каменные курганы. Мы с боцманом, баталером и коком смотрим, фотографируем, обмеряем памятники, фиксируем их местоположение в пространстве. Море ревет и бьется о камни. Небо нарисовало солнечный глаз с длинными ресницами лучей. Развели костер в лесном закуточке. Пожарили хлеб, помолчали. Посмотрели на море. Раздувает. Пора возвращаться.

«Корсара» захлестывают волны. Капитан нервничает. Надо выбрать по возможности наиболее удобное место для стоянки.

По мере усвоения несложных задач бакового матроса я обретаю уверенность в своих силах и относительное спокойствие — чувство, которое почти забыто мной на материке.

Решились на переход в район Кузовов при усиливающемся ветре. Экипаж посажен на пол для уменьшения валкости судна. Командный состав в лице капитана, капитана-наставника и боцмана ведет себя героически — разумно, уверенно, мужественно. Пришли на место стоянки. Волны значительно стихли. Утомленные долгим сидением на полу и качкой вышли подышать на корму. В 100 метрах был… Большой Жужмуй. С середины пути капитаны повернули назад.

На утро по тихой погоде вышли на Кузова.

8 августа, понедельник

НЕМЕЦКИЙ КУЗОВ

Мы почти дома. Разговоры принимают философский характер. Под сенью высоких слов не так досаждает мысль, что путешествие, увы, закончилось. Грелись на солнышке, купались, прогуливались, пили шампанское на рубке «Историка Морозова», свысока посматривали на туристов, чувствующих себя робинзонами на необитаемом острове. Для нас это слишком родное и, к сожалению, шумное место. Отшельникам даже наедине с собой людно.

На горе оживают мобильные телефоны. Узнаем новости про себя. Оказывается, мы все еще сидим на мели возле мыса Новая Сосновка. По другой версии, кто-то, рискуя жизнью, сдернул нас с камней. По третьей — мы переругались между собой, и Товарищество Северного Мореходства как общественная организация приказало долго жить. Соловецкая мифология цветет буйным цветом.

Вечером прибыли домой, усталые, задумчивые, не от мира сего.

Опустевший «Историк» прижался к причалу и как-то весь съежился. Впереди зима.

Ветра обнимут горячо
Морскою пылью.
Судьба, неявная еще,
Вдруг станет былью.
Из темноты и забытья=
Рождаясь внове,
Вдруг понимаю: только я
Во всем виновен.

Фоторепортаж об экспедиции

Версия для печати