Альманах «Соловецкое море». № 1. 2002 г.

Сергей Морозов

Со времен вульгарного атеизма памятен рисунок, якобы наглядно демонстрирующий наивность средневековых представлений о Вселенной: монах, достигший края Земли, через дыру в небесной сфере следит за звездами. Наивные наши наставники не предполагали, какой глубокий смысл несет эта картинка. Во-первых, монах, во-вторых, край Земли, где к ней примыкает небо, в-третьих, прорыв некоей сферы и видение того, что не видно не достигшим края.

Этот образ во многом перекликается с идеей Соловков. Он помогает понять, чем были Соловки как явление истории и культуры в сознании нескольких поколений русских людей, и ответить на вопрос, готовы ли мы сегодня принять идею Соловков во всей полноте ее сурового и учительного содержания.

Внешняя сторона образа Соловецкой обители несколько необычна для русских монастырей XIX в. «Духовная твердыня Беломорья» в период своего расцвета (середина XVII в.) являлась своеобразным «замком свода» культуры, истории, экономики Русского Севера. Вплоть до конца XIX в. Соловки сохранили свое духовное влияние на огромном пространстве европейской России к северу и северо-востоку от Москвы. Образ Соловецкой обители обладал некоей притягательной отстраненностью от обыденной жизни, что во многом определяло характер паломничества и придавало ему некоторую драматичность и напряженность. Подавляющее большинство богомольцев шло на поклонение не праздно «вместе со всеми», а «по вере», «по усердию», «по обещанию» в надежде на предстательство преподобных. Соловки в народном сознании были символом защиты от всяческих бед и несчастий греховной земной жизни, а монашеский путь отцов соловецких — прямым путем социального и духовного спасения.

Принято считать, что нравственная и богословская стороны христианского учения в Соловецком монастыре стояли на заднем плане и «совершенно заслонялись формальной обрядностью». Однако Соловки в целом, перефразируя определение отца Павла Флоренского, были «частью земной действительности, своим строением возводящей дух к созерцанию таинства».

Даже после разгрома монастыря и полной смены состава монашествующих в 1676 г. традиции обители во многом сохранились. С начала XVIII в. возобновляется отшельничество. Пустынник Феофан, с именем которого связывают начало возрождения беломорского подвижничества на рубеже XVIII–XIX вв., стал связующим звеном между преподобным Паисием Величковским и традицией северно-русского пустынножительства. Многочисленные издания Соловецкого монастыря XIX — начала XX в. свидетельствуют о пристальном интересе к истории Соловков, которая становится одной из сторон соловецкой духовной жизни.

Успех деятельности монастыря основывался на том, насколько полно он отвечал запросам своей «духовной вотчины». Уже с конца XIX в. поток обычных богомольцев начинает оскудевать, но вместе с тем на Соловки потянулась интеллигенция, начинается изучение соловецкого архива, появляются научные публикации по истории монастыря. Все это можно соотнести с глубоким духовным недугом, который все более и более охватывал Россию того времени. Крах, постигший монастырь в 1920 г., это не только революционный акт, но одновременно и свидетельство утраты духовной связи обители с северо-русским крестьянством. Связь «запрос — ответ» перестала действовать. Очень скоро Соловки украсились мученическим венцом.

В 20–30 гг. XX в. образ славной обители вытесняется из обыденного сознания Соловецким лагерем особого назначения.

Став вехой мученических путей России, Соловки позднее заняли место в новой особой ментальности, носителями которой являлись диссиденты, правозащитники, внутренние эмигранты и т.д. Именно тогда начала смутно формулироваться идея Соловков, суть которой — в духовной твердости, искупительности, мученичестве, жертвенности. Соловки стали теперь не только православной святыней — все, что связано с лагерем, также обрело особую святость и прочно в сознании русских людей закрепилось.

«...И вот мы алчем, жаждем и негодуем на земле, благосло-венной обильными дарами природы, и печать проклятия легла на самый народный труд и на все начинания рук наших», — эти слова патриарха Тихона (1917–1925 гг.), воспринимаемые сегодня как пророчество, можно дополнить словами поэта:

Лили на землю воду —
Нету колосьев! Чудо!
Нынче мне дали свободу.
Что я с ней делать буду?

В последние несколько лет появилось несколько «концепций» Соловков, где более или менее удачно описывается, что будет на архипелаге, каким образом брать с туристов деньги и кто будет ими распоряжаться. Но ни одна из них даже не пыталась ответить на самые острые и насущные проблемы современного рефлексирующего сознания. Идея Соловков попросту игнорировалась. Наиболее заинтересованные и достойные люди едут на Соловки от глубокой душевной заботы, для серьезного духовного труда. Честные поиски полноты духовного бытия требуют особых форм удовлетворения. Качество запроса требует качества ответа. А этого нет.

Интерес к Соловкам устойчив даже на обывательском уровне, что свидетельствует о глубине неких процессов современного сознания. Надежда на «светлое будущее» отпала, и мы склонны перемещать «золотой век» в прошлое. На более высоком уровне сознания рождается комплекс утраты, неиспользованных возможностей, мы начинаем искать место, «где проскочили поворот», наконец появляется ощущение вины за происходящее и острая неудовлетворенность настоящим. Чем безысходней это ощущение, тем острее надежда. Иногда отсюда начинается Вера, но деморализованное сознание зачастую ближе к отчаянию, чем к вере.

Возрождение Соловецкого монастыря — важное и необходимое условие возрождения национальной святыни. Необходимое, но не единственное. Достойное будущее Соловков как национального культурного центра видится в обращении к серьезным историческим, философским и религиозно-философским проблемам прошлого и настоящего. Это тем более важно, потому что в Соловках, как в капле воды, отражается вся Россия со всеми ее проблемами и нестроениями. Все, что мучает сегодня Россию, здесь, на архипелаге, происходит наглядно, остро и подчас драматично. Таким образом, идея Соловков напрямую соотносится с русской идеей, а соловецкая духовность — явственный показатель духовности российской. Соловецкая идея должна стать фактором возрождения Соловков — точно также, как идея русской духовности должна стать силой реконструкции России.

Туризм на Соловки в его теперешнем виде — это профанация идеи Соловков, дискредитация русской культуры. Вообще понятие туризма, в особенности массового, совершенно неприложимо к Соловкам, это оскорбление святыни и памяти жертв большевистских репрессий.

Сегодня история дает нам шанс возрождения одной из главных русских святынь, успех этого дела будет зависеть от нашей духовности и от того, насколько глубоко мы сможем осмыслить идею Соловков.

К сожалению, ни состояние духовного здоровья жителей поселка, ни уровень духовных запросов россиян не внушают оптимизма. Люди растеряны, проблемы духовного бытия не включены в нашу повседневность, для большинства они просто не существуют. Может случиться так, что, даже восстановив соловецкие памятники, мы не сможем наполнить их духовным содержанием, и это будет крах идеи Соловков. Грядущим поколениям снова достанется только миф.

Основной вопрос нашего времени состоит не в успехе экономических реформ или региональных войн, а в том, способны ли мы вырваться из сферы давящей повседневности, увидеть и осмыслить величие и масштаб духовного наследия наших предков, обновить и обогатить его? Если да, то большинство наших теперешних проблем разрешены. Соловки имеют уникальный опыт построения полноты духовного бытия и стяжания святости, но сможем ли мы вос-пользоваться им и обрести утраченное, и, преодолев разлад души, строить жизнь действительно достойную?

Сергей Морозов

Версия для печати