В последние годы Соловки для меня превратились в сплошную боль. И эта боль сжимает сердце, не утихает и не отпускает. Она тем сильнее, чем больше я слышу громких фраз о наступившем возрождении Соловков, начале возрождения духовности, о необходимости сохранения великого культурного наследия и сбережении необычайно богатой природы архипелага. Собираются круглые столы, проходят конференции, семинары… А Соловки между тем каждый год несут невосполнимые потери.

Еще года четыре назад я ощутил первый тревожный симптом неблагополучного положения дел на Соловках: впервые за все время меня оставило здесь душевное спокойствие, которое спасало даже в самые чудовищные 1990-ые годы. Ныне, куда не брошу взгляд, всюду наблюдаю набирающий силу процесс уничтожения Соловков под бравурные фразы о созидании. Строительство дикого капитализма взяло на абордаж и этот благословенный остров. Сюда проникли совсем иные идеи, пришли совсем иные люди, совсем иная экономика. Но начну по порядку.

Глаза прораба Павла Ляпина излучали свет, когда он с вдохновением делал пальцами обеих рук характерные жесты человека, пересчитывающего деньги, и, причмокивая, говорил: «Бабки! Бабки надо зарабатывать!» Это было в конце июня 2004 г., всего несколько месяцев спустя после того, как неизвестное ранее и ни в чем не зарекомендовавшее себя Общество с ограниченной ответственностью «Институт проектирования и реставрации» — ИПИР (г. Архангельск), выиграло тендер на генеральный подряд на реставрацию и проведение всех работ на памятниках Соловецкого монастыря. Слово «выиграло» следовало бы взять в кавычки, ибо всё было устроено таким образом, что ни бывшая Союзреставрация (ныне ЦНРПМ, г. Москва), ни кооператив соловецких реставраторов «Палата», имевшие огромный опыт восстановления памятников архитектуры Соловецкого монастыря, не смогли даже подать документы на «конкурс». Права на реставрацию всего Соловецкого комплекса были отданы целиком на откуп специально созданной фирме. И это при том, что в архиве ЦНРПМ хранятся тысячи наработанных десятилетиями обмерных чертежей, справок, исследований и прочей документации, а в самой организации были специалисты своего дела. Чем же он себя так зарекомендовал неожиданно возникший на горизонте Институт проектирования и реставрации, чтобы заполучить памятники мировой культуры, чтобы именно ему доверили ни много, ни мало, сложнейшие объекты для НАУЧНОЙ реставрации?! НИЧЕМ особенным. В его активе была всего лишь маленькая деревянная церквушка. Вручить реставрировать выдающийся архитектурный комплекс Соловецкого монастыря ИПИРу, в моем восприятии, это все равно, что шофера посадить за штурвал самолета. Для полноты картины. Главный «реставратор» ИПИР инженер Д.А.Агапов, ВПЕРВЫЕ в своей жизни посетивший летом 2004 г. Соловки и увидевший восстановленные еще в 1970-ые годы деревянные кровли трапезной, изумился: «Что же на Соловках так бедно живут?! Крыши деревянные. Если железа не хватает, так толем крыши бы покрыли!». Это типичное рассуждение шофера, оказавшегося в кабине воздушного лайнера и удивившегося каким-то странным панелям с лампочками.

В июле–сентябре 2004 г. состоялся первый контакт нашей Соловецкой (средневековой) археологической экспедиции, которую я возглавляю, с ИПИР. Последний осуществлял проект прокладки кабелей электросети на территории монастыря. По предварительной договоренности предполагалось, что наша экспедиция будет вести раскопки и наблюдения по трассе траншей с просеиванием культурного слоя. Как показали многолетние раскопки, земля здесь таит многочисленные предметы монастырского быта. Территория монастыря — памятник археологии, любые земляные работы должны предварять археологические раскопки. Это прописная истина.

Трасса траншеи должна была пройти под бойницей подошвенного боя крепости у Сушила, а далее по мельничному двору с выходом на внутренний двор монастыря — по его периметру. При ознакомлении с проектом электросетей, начертанном на гладкой бумаге в тиши кабинета (и за немалые деньги), выяснилась его полная несостоятельность и непригодность. ИПИР на месте вдруг для себя обнаружил удивительные вещи: а) под бойницей к западу от Сушила уже проложена ливневая канализация, не совместимая с электрическими кабелями высокого напряжения; б) на мельничном дворе имелось три яруса булыжного и валунного мощения; в) прохождение трассы по внутреннему двору монастыря с мощным культурным слоем должно в обязательном порядке сопровождаться полноценными раскопками, а это удорожало сами работы. В итоге весь проект был на ходу кардинально пересмотрен, значительная часть сети была вынесена за пределы крепости.

Оказалось также, что разработчики проекта, исполнители работ и руководство ИПИР не имели даже малейшего представления о сложности и специфике объекта — Соловецкого монастыря как памятника великого культурного наследия. Показательно, что когда трасса траншеи неожиданно вышла на свод мельничного канала, то собравшиеся руководители ИПИР стали обсуждать его преодоление. Привожу дословно, поскольку находился рядом: «Пробиваем свод канала с двух сторон и протягиваем кабель». На мои слова о том, что это памятник архитектуры и истории, услышал в ответ от «реставраторов»: «У вас здесь везде памятники!». Это у НАС — памятники, а не у НИХ. Для них, т.е. ИПИРа, — это просто рядовой объект, где зарабатывают деньги.

Или другой пример. Обсуждаем вынесение трассы за крепостную стену. На представленном новом плане вижу линию, пересекающую гранитное крыльцо у Святых ворот. На моё недоуменное восклицание, что здесь же крыльцо ХVIII века, прораб П.Е.Ляпин мгновенно находит решение: «Пригоняем кран, поднимаем плиты, копаем траншею, протягиваем кабель, затем воcстанавливаем крыльцо». Конечно, это же пустячное дело — разобрать крыльцо ХVIII в. Только при всем при том, археологические исследования показали наличие под плитами еще мощной валунной подушки. И здесь пришлось сделать корректировку с обходом крыльца.

С самого начала я просил не трогать бойницу подошвенного боя крепости, поскольку там необходимо провести полноценные раскопки на предмет изучения остатков деревянных настилов под пушки. В итоге без всякого уведомления траншея в бойнице была всё же прокопана, и тем самым оказались уничтожены не только остатки деревянного настила, но и комплекс развала стекла и скопления слюдяных вставок в оконницы ХVII — начала ХIХ в.

В первые часы работы, как только команда землекопов оказалась на территории монастыря, и как только я стал объяснять методику раскопок с просмотром земли, прораб, накануне не возражавший против раскопок, в нарушение договоренностей, вдруг при мне дал совершенно иное указание рабочим: «Археолога не слушать, копать траншею!» (вот оно великое и современное: «Бабки! Бабки надо зарабатывать!»). Пришлось срочно обратиться к музей за поддержкой, телеграфировать в Архангельск в органы охраны культурного наследия, звонить руководству ИПИР, чтобы приостановить этот произвол. Половина дня была упущена. После соответствующих разъяснений о нарушении Закона началось просеивание земли на наиболее важных участках. В дальнейшем просеивание неоднократно срывалось, оспаривалось. Пришлось составить план участков, на которых просеивание слоя должно было осуществляться при засыпке траншей.

Одновременно ИПИР заказал другой организации исследование фундаментов Прачечного, Новобратского корпусов, Филипповской церкви. С этой целью без согласования с археологом, по сути, пиратски, были отрыты инженерные шурфы. Их отрыли и… забросили на месяц. Вопреки всем инструкциям фундаменты простояли обнаженными и не зарытыми столь длительный срок, провоцируя аварийную ситуацию. И только после того, как мною был поставлен вопрос о предписании, шурфы вскоре засыпали. Указанные события показали полную безответственность ИПИР за судьбу объектов археологии и архитектуры.

После первого опыта взаимодействия с ИПИР, стоившего мне сильнейшей неоправданной нервотрепки, я отказался от дальнейшей работы с этой организацией.

В 2005 г. ИПИР заключил договор с Институтом археологии РАН на проведение археологических раскопок и надзора по трассе прокладки канализации, водопровода на территории Соловецкого монастыря. На Соловки была направлена археолог М.Е.Ворожейкина. Она сразу столкнулась с неорганизованностью работ. Выделялось малое количество рабочих или их не давали вообще, или длительное время просто не размечались участки траншей под предлогом «а мы не знаем, где они проходят» (и это при наличии чертежа с утвержденной трассой!). Была предпринята попытка столкнуть рабочих с археологом, когда рабочим сказали, что зарплату им должна платить М.Е.Ворожейкина, хотя по договору ее выплачивал ИПИР. Были случаи и другой откровенной лжи. В какой-то период работы не велись, потому что не было экскаватора (на участке у Северного сухого рва было разрешено его применение). На запрос из Москвы, из Института археологии, к руководству ИПИР, почему работы приостановлены, там ответили, что Ворожейкиной просто нет на месте, она ушла в лес, а экскаватор работает. Когда же в ИПИР сообщили, что пустынное место работ можно увидеть через интернет по видеокамере, установленной на Петербургской гостинице, в ответ последовало молчание, затем «обрыв» связи. Уверен, в этот момент никто в ИПИРе даже не покраснел от откровенного вранья.

Показателен другой случай с белокаменным надгробием соловецкого архимандрита начала ХVIII в., выявленным по трассе одной из траншей под крепостной стеной. После отказа со стороны ИПИР вынуть уникальную плиту с надписью-вязью мы вынуждены были обратиться с письмом в музей-заповедник и в органы охраны памятников культуры Архангельской области. Только после этого плиту изъяли. Но в нарушение договоренностей археолога не позвали для наблюдений, а саму плиту при неумелом вытаскивании раскололи на две части, так как не догадались подставить бревна. Кто-то из остроумных студентов охарактеризовал данную ситуацию как «ИПИРОВА победа». Я бы эту фразу сделал эпиграфом ко всей деятельности ИПИР на Соловках. Безразличие ИПИР к памятникам Соловецкого монастыря стало совершенно очевидным.

К концу сезона 2005 г., осенью, из-за отсутствия техники было достигнуто соглашение, что археологические наблюдения в траншее, проходящей по южной части поселка, будут перенесены на следующий, 2006 г. Но ИПИР не был бы ИПИРом, если бы сдержал слово и не обманул бы. После отъезда Ворожейкиной эта часть трассы была самовольно прокопана и в нее уложена труба. Археолог вынужден был срочно прилететь на Соловки, чтобы составить акт. Я настаивал на передачу дела в прокуратуру, поскольку произошел вопиющий случай нарушения культурного слоя. Это была последняя капля терпения. Видимо, только данная угроза судебного разбирательства заставила ИПИР пересмотреть свою позицию в отношении археологии. И в 2006 г. произошли ощутимые положительные сдвиги в политике ИПИР к археологическому наследию Соловецкого монастыря. Археолог получил возможность проводить необходимые наблюдения и исследования. Я это объясняю просто: на третий год (!) «шоферы» под страхом судебного разбирательства соизволили, наконец-то, приоткрыть инструкцию по вождению самолета! Благодаря этому М.Е.Ворожейкиной были получены интереснейшие материалы. Найдены многочисленные предметы вооружения, включая наконечники стрел, стволы пищалей, ядра, осколки средневековых гранат, бердыши. Обнаружены также предметы монастырского быта: инструмент, обувь, глиняная посуда и прочее и прочее. Но, пожалуй, наиболее важной находкой, на мой взгляд, были сгнившие деревянные санки с уложенным на них валуном. Теперь стало ясно, как доставляли камни на строительство крепости!

Но даже 2006-й год не прошел гладко. Снова сказалось пренебрежение проектировщиков к предварительному археологическому обследованию трассы. В итоге возле Успенской башни только в ходе непосредственного рытья траншеи неожиданно (как всегда) обнаружилась мощная многоярусная засыпка из валунов, укреплявшая основание башни от сползания ее в море. Это потребовало в очередной раз пересмотра на ходу самого проекта и глубины заложения труб. По-прежнему удручала и допотопность применявшихся технологий. Даже не специалисту было ясно, что прокладка траншеи глубиной 2 метра в крайне узком проходе между кельями и крепостью постоянно создавала аварийную ситуацию для стен зданий.

Не зарекомендовал себя ИПИР и при реставрации зданий монастыря. Реставрация требует особых знаний, большой практики, любви, наконец, к самому предмету. Но откуда взяться знаниям у строителей, впервые увидевшие Соловки через три месяца после полученного тендера? НАУЧНАЯ реставрация (а другой просто не бывает, иначе это не реставрация) сопоставима с хирургической операцией. Представляю, что будет с больными, если в хирургии будет введена практика тендеров для всех без разбору организаций, подавших заявки. А в реставрации такое оказалось возможно.

На Соловках в незнании вопроса ИПИР проявил себя практически сразу. Для находившейся в аварийном состоянии колокольни ХVIII века инженером Агаповым были проведены расчеты и поставлен диагноз, вызвавший у новоявленных реставраторов шок: колокольня по всем параметрам уже мертва, она давно должна была упасть, не понятно, почему она вообще стоит. Конечно, если исходить из качества современного кирпича, не учитывать старые конструкции и прочую специфику, известную профессиональным реставраторам, то мрачный прогноз неизбежен.

Колокольня — первоочередный объект, переданный на реставрацию ИПИР на заклание: она стала первой их жертвой. Сначала все шло хорошо. Колокольню закрыли со всех сторон первоклассные (действительно очень хорошие) строительные леса. А затем в музее появился лист огромных размеров, вывешенный на всю высоты стены помещения с проектом реставрации колокольни. В нижнем правом углу, как и положено, указан автор проекта — ИПИР. Скорости создания этого проекта можно было бы позавидовать, если бы это не оказалось практически полной копией проекта, ранее разработанного московскими реставрационными мастерскими — ЦНРПМ. На листе остались без изменения даже ошибки, ранее допущенные и неисправленные. Как видим, ИПИР сходу освоил метод переклеивания штампов и присвоения авторства. Интересно, заплатило ли государство еще раз за эту бумагу?

Из наблюдений о работе ИПИР. Чтобы понять качество «реставрации» достаточно подняться на галерею крепостной стены и посмотреть на то, как сделана ее кровля к северу и югу от Успенской башни. В северной части, где в 1980-х годах работала Союзреставрация (ныне ЦНРПМ), воссозданы старые конструктивные элементы кровли, передающие дух эпохи. Здесь всё дышит прошлым. А к югу от Успенской башни — откровенная халтура: прибитые, хотя и коваными гвоздями, плохо отпиленные «сикось-накось» доски, без использования старых конструктивных элементов. Так строят коровники и сараи. О прочих делах «реставраторов» из ООО ИПИР, ограниченно ответственных за свою работу, лучше взять интервью у специалистов. Впрочем, предварительно стоит полистать и книгу архитектурного надзора, страницы которой пестрят многочисленными замечаниями.

Возникает вопрос, а куда смотрит заказчик? Почему он молчит? В ответ трудно поверить. Но буквально до недавнего времени в нарушении всех мыслимых норм заказчиком являлся... сам ИПИР. Что хочу — то и ворочу. С 2006 года права заказчика отошли к музею-заповеднику. Изменилось что-то в лучшую сторону? Не думаю. Отдел проектирования и реставрации музея возглавляет А.Ф.Горбачев, ранее работавший в том же ИПИРе. А о его отношении к памятникам Соловецкого монастыря можно судить по тому, что он предлагал не выправить, а разобрать (уничтожить, по сути) сильно накрененный каменный столб сеней ХVII века у Святых ворот. Им же поднимался вопрос о полной разборке булыжной мостовой, которая проходит вдоль монастыря со стороны моря. Аргументация — ходить неудобно, машины по ней не ездят, а по обочине, которую всю разбили. Знакомый ИПИРовский подход. При этом вычинка булыжного мощения времени ГУЛАГа, ставшего частью историко-культурного ландшафта, и полный запрет проезда транспорта, сотрясающего стены монастыря, тогда даже не рассматривались.

В 2006 году Соловецкий музей-заповедник все же решил выставить один из объектов, подлежащих реставрации, — крепость Соловецкого монастыря — на очередной конкурс. К этому времени стало ясно, что ИПИР сорвал все сроки сдачи не только колокольни, но и Прачечного корпуса. Конкурс проводил А.Ф.Горбачев. Победу одержала Творческая мастерская реставрации и декора (г.Архангельск). На мой вопрос, сколько было участников конкурса, я получил вполне ожидаемый ответ — всего один участник, он же победитель. Это просто неслыханно! Единственная в России уникальная валунная каменная крепость, высшее достижение фортификации эпохи позднего русского средневековья, памятник европейской и мировой культуры, вверена мастерской, ранее занимавшейся реставрацией деревянной архитектурой (первоначальное название ГИПРОДРЕВ). Ныне, если не ошибаюсь, эта мастерская подрабатывает установкой оградок могил, которые скромно именуются «декором».

Задаю А.Ф.Горбачеву другой вопрос: «Какой же это конкурс, если в нем был всего один участник? Конкурса вообще не было!». В качестве сравнения мне сразу пришла на память знаменитая история 1850-х годов с конкурсом на памятник Тысячелетию России. Тогда прошел не один, а было несколько конкурсов, шло обсуждение в прессе, много спорили, прежде чем такой важный объект доверили скульптору Микешину. А сейчас — чисто формальная процедура, и памятник ЮНЕСКО передан на реставрацию странной организации.

Но оказывается, юридически все соответствует положению о конкурсах, разработанному министерством. Конкурс считается состоявшимся, если в нем приняла участие даже одна организация. «Но можно давать подряд и субподряд другой организации», — уcпокоил меня А.Ф.Горбачев. Да, наши чиновники знают, как писать законы и для кого их писать. Иными словами, основные деньги получает тот, кто заполучил объект, а оставшиеся крохи можно раздать приглашенным знающим свое ремесло профессиональным реставраторам. Такая феодальная система многочастных кормлений, позволяющая жировать неумехам, погубит в конечном итоге реставрацию.

Правда, я все же поинтересовался, почему на конкурс не подал заявку Научно-исследовательский и производственный кооператив соловецких реставраторов «Палата». И получил ответ от его руководителя В.В.Сошина, работающего и живущего на Соловках с 1974 года, человека, за плечами которого 32 года реставрационной практики. Он сказал, что всё настолько забюрократизировано, что на оформление и сбор требуемых кип бумаг с печатями и согласованиями на разных уровнях уйдет полгода, что все это просто не реально.

Что же касается выигравшего конкурс ГИПРОДРЕВа, то это его уже вторая его победа. Первый объект, ему переданный, — музеефикация каменных руин келий конца ХVII века, которые откапывает наша археологическая экспедиция. Я наблюдал работу гипродревцев по составлению проекта. Приехали из Архангельска всего на несколько дней (на большее нет времени) двое молодых людей и впервые увидели непонятное хитросплетение самых разнообразных и разновременных конструкций. Кончилось всё тем, что послали за В.В.Сошиным. Тот из любви к архитектуре» стал разъяснять им: это — позднее окно, а вот это — след первоначального оконного проема, здесь была дверь и т.д. и т.п. Более того, он даже стал давать конкретные наметки проекта. Спрашивается, что делают эти люди на Соловках? И нужны ли здесь такие специалисты? Не проще ли отдать музеефицировать кельи тому же В.В.Сошину, «Палате»? Я вынужден был написать докладную записку в дирекцию музея-заповедника. И, кажется, данный вопрос, удалось решить положительно, будет СУБПОДРЯД.

Нам бы эти конкурсы взять и отменить! Пора перестать играть судьбою выдающегося ансамбля древнерусского зодчества. Так и хочется задать вопрос дирекции музея-заповедника и Министерству культуры, а осознают ли они, что проведенные на Соловках тендеры и конкурсы дискредитировали сами себя? Что по результатам «реставрации» последних лет Соловецкий ансамбль может быть вычеркнут из списков памятников мирового наследия?

Есть ли выход? Выход всегда есть. И прежде всего необходимо отменить результаты всех конкурсов, включая генеральный подряд ИПИРа на все памятники Соловецкого монастыря. Пока не поздно. Минувшие два года показали, что данное общество с ограниченной ответственностью, как и бывший ГИПРОДРЕВ, не располагают необходимыми кадрами для реставрации памятников, стоящих на охране ЮНЕСКО. У данных организаций нет даже мало-мальски грамотного архитектора-реставратора, способного вести столь сложные объекты мировой культуры. Необходимо привлечь организации, располагающие квалифицированными кадрами реставраторов — ЦНРПМ и «Палату». ИПИРу же следует отдать второстепенные объекты, а саму его деятельность поставить под жесткий контроль.

Может быть, поддержку в вопросах научной реставрации и охраны памятников культурного наследия следует искать у действующего Спасо-Преображенского ставропигиального мужского монастыря? Может быть, монахи (их около 30 человек), как предъявляющие свои права на полное владение всем комплексом монастыря и стоящие за вывод из монастырских стен действующего музея-заповедника, более всего заинтересованы в этом? Оказалось, тоже нет. Дело монаха — спасение души. Все остальное суета сует. И такая позиция объясняет многое. Главное для монастыря — чтобы все было ЧИСТЕНЬКО И КРАСИВО.

В 2003 году вопреки всем проектам реставрации Спасо-Преображенского собора ХVI века — главной святыни Соловецкого монастыря, в нем был установлен новый благолепный иконостас. Правда, наместник монастыря немного поколебался, но не смог все же отказать богатому спонсору, решившему таким образом замолить свои грехи. И музей, между прочим, дал добро такой инициативе, отступя тем самым от первоначального проекта реконструировать на основе исторических данных древний тябловый иконостас эпохи Филиппа Колычева. От древнего иконостаса, как было установлено, на восточной стене храма сохранялись все подлинные железные конструкции. Но все «железки» спилили при установке новодела в 2003 году. Тогда же под крепления основы иконостаса долбили стены — подлинную кладку ХVI века, а под низ центральных стоек на солее рабочие сыпали второпях мокрый морской песок, взятый прямо на берегу залива (за сухим далеко бегать). Пол в алтаре всегда был белокаменным, но современным монахам захотелось иметь более теплый, деревянный. Доски предстояло постелить на бревна, которым стала мешать песчаная подсыпка, прикрывавшая своды. В итоге без какого-либо уведомления данную подсыпку выбросили на свалку, а с ней, как оказалось, и фрагменты плиток от цветного поливного пола. Двое сотрудников нашей археологической экспедиции потом ползали по кучам островной свалки, выбирая эти фрагменты. Но собрать удалось далеко не всё. В декабре 2006 г. эти фрагменты были представлены на выставке «Наследие Соловецкого монастыря», состоявшейся в Архангельске. Жаль, что в каталоге выставке не было указано их истинное происхождение: найдены на соловецкой свалке. Какая уж тут научная реставрация и бережение духа эпохи. А речь идет о соборе — детище игумена Филиппа, затем митрополита Московского, в каждый камень которого он вложил свою душу.

В монастыре, хозяйством которого ведает келарь отец Герасим, победил утилитарный подход. На северном дворике стоит Портная одностолпная палата 1645 года — постройка времени игумена Маркелла, еще одного соловецкого святого. Как вы думаете, подо что её может использовать монастырь? Оказывается, в палате очень хорошо хранить картошку! На мое искреннее изумление о. Герасим также искренне изумился: «А где ее еще хранить-то?». Почин замечательный. Его можно распространить и далее, скажем, на Грановитую палату Московского кремля. Как будто нет вообще иных помещений. А ведь буквально за год до этого монахи сломали старый каменный погреб на северном дворике буквально в нескольких метрах от той же Портной палаты.

Но государственный музей-заповедник никак не реагирует на нефункциональное использование монастырем помещений, хотя обязан. Почему? Наверное, потому, что это будет в очередной раз расценено монахами как посягательство на деятельность монастыря, вмешательство в их дела. И в очередной раз это будет преподнесено общественности и патриархии как конфликт между монастырем и музеем. Положа руку на сердце, могу засвидетельствовать часто встречаемую среди паломников озлобленность к одному только слову «музей». Все устали от этого ненужного и разрушительного для душ противостояния. К сожалению, у монастыря есть и веские контраргументы для противостояния музею-заповеднику. Неоднократно монахи выговаривали музею за состояние Трапезной палаты — шедевра древнерусской архитектуры ХVI века, стены которой год от года продолжают покрываться коркой желтой плесени. Претят монастырю (и вполне обоснованно) планы музея-заповедника превратить Соловки в крупнейший международный туристический центр с многочисленными отелями, ресторанами и прочими несовместимыми с монастырем объектами. А по мне, и существующие частные пивные ларьки на Соловках неуместны, не говоря уж о круглосуточной торговлей водкой.

Благодаря спонсорской поддержке монастырь приступил к ремонту фасадов корпусов северного дворика. Работы ведет реставрационный кооператив «Палата». Казалось бы, почему не воспользоваться удачной ситуацией и не восстановить южный фасад старинной Рухлядной палаты. Здесь сохранились прежние арочные оконные проемы, которые в ХIХ веке просто заложили кирпичом, пробив рядом казенные прямоугольники окон. Используя обмерные чертежи П.Д.Барановского 1920-х годов и материалы обследования О.Д.Савицкой 1970-х годов, вполне можно было бы воссоздать и уничтоженный столп на втором этаже. На Соловках стало бы на одну одностолпную палату больше. Но монастырский келарь не поддался на уговоры: «Мы здесь живем! Будет темно в помещении». В итоге все оставлено на своих местах, внутри палаты сделан евроремонт. А электрический свет все равно горит внутри постоянно, освещая монастырскую лавку, там расположившуюся.

А что касается археологии, то у келаря Герасима к ней особое отношение. Она, по его рассуждениям, вообще не нужна. Все эти железки, черепки… Поэтому у нас неоднократно возникали споры, когда он отдавал распоряжение трудникам срезать грунт без археологического надзора. Довод один: какой это культурный слой? Это же помойка. В начале октября 2006 г. по его приказу на северный дворик был пригнан экскаватор, который ковшом стал вычерпывать землю из бойницы подошвенного боя крепости. Чтобы прекратить это безобразие, мне пришлось залезть на руку ковша перед кабиной. А стоящий рядом монашествующий брат Герасим, плавно помахивая ручкой, под мой ор спокойно продолжал отдавать указания экскаваторщику: «Копай! Копай!». Едва удалось выгнать технику, как Герасим дал указание трудникам снимать землю рядом с другой бойницей на месте знаменитой Никольской тюрьмы ХVI–ХVIII вв. И только мои слова о том, что я сейчас вызываю милицию, составляю протокол о нарушении 61-й статьи Закона об охране культурного наследия и завожу лично на него (а не на монастырь) уголовное дело, наконец-то, возымели воздействие.

Я неоднократно задавал келарю Герасиму вопрос: «Зачем Вам Соловки? Взяли бы какой-либо другой монастырь и уродовали бы себе на здоровье, если только позволят! Вы не понимаете, какой великий памятник вам достался! В Западной Европе вам бы и гвоздя не дали вбить в стену без разрешения органов охраны культурного наследия. А здесь вы что хотите, то и творите!». В ответ же — искреннее, именно искреннее, недоумение. Что это — невежество, тупость, беспросветное бескультурье? Но тогда размеры их поражают, тем более сам Герасим человек интеллигентный — бывший студент-философ. А, может быть, дело в том, что монахи пришлые, большинство из Молдавии, Украины, российских глубинок и им дела нет до всяких историко-культурных памятников Русского Севера? Всё сложнее. Пожалуй, все точки над «i» расставил представитель монастыря в своем выступлении на Круглом столе, состоявшееся в Санкт-Петербурге в ноябре 2004 г. Был четко обозначен водораздел в понимании Соловков светской и духовной властью. «Главное для монастыря, — заявил он, — это духовность, а для музея — мертвые бездушные памятники». Вот оно — «бездушный памятник»! При этом напрочь забыто, что слова «памятник» и «память» однокоренные. Память о прошлом не может быть бездушной, бездуховным понятием. Похоже, современные соловецкие монахи, заботящиеся в основном о внешней чистоте и ремонте зданий, монополизировали права на духовность: духовность может быть только религиозной. Душу, душу спасать надо! — твердят монахи. Согласен, надо! Но для этого следует творить только благие дела во всем, хотя бы элементарно не нарушая действующий закон и не забывать, что намоленные за многие века Соловки пронизаны духом великого прошлого. И памятники культуры, как свидетельство этого прошлого, надо беречь и сохранять для себя и потомков.

Есть же иные монастыри с иными братьями, с иным — трепетным — отношением к культурному наследию. В декабре 2006 года с экскурсией мне довелось посетить Антониево-Сийский монастырь. Его настоятель сам пригласил местного археолога, чтобы по материалам раскопок воссоздать разрушенный корпус ХVII в. Сколько любви к восстановленной церкви-колокольне звучало в устах местного экскурсовода. Или взять остров Анзер, где совершенно иное отношение ко всем объектам культурного наследия, где отчетливо присутствует и воплощается в жизнь (не без трудностей, конечно) реальное стремление воссоздать как можно достоверно все утраченные святыни. Здесь все же велика роль личности.

Между тем, соловецкие монахи уже открыто заявили свои претензии на все постройки монастыря и все Соловки: «Верните нам все, что у нас забрала безбожная советская власть!». Но, во-первых, закона о реституции не существует. А, во-вторых, ХХ век внес такие глобальные изменения в общественном сознании, столько нового было открыто и заново осмыслено в истории Соловков и Соловецком зодчестве, что Соловецкий монастырь стал объектом всемирного наследия. Он не может принадлежать конкретной монашеской общине (численность ее 30 человек), сотрудникам музея-заповедника (200 человек), Иванову или Петрову. Соловки — это достояние мира! Как бы высокопарно это не звучало, Соловки неделимы! И это давно пора понять. Так исторически сложилось! Нельзя также из истории Соловков вычеркнуть ГУЛАГ. Кто будет охранять, изучать его памятники, напоминающие о величайшей трагедии народов России ХХ века? (Попутно замечу, что музею-заповеднику необходимо срочно отказаться от скороспелых планов разобрать пристройку к зданию монастырской электростанции эпохи ГУЛАГа.) Кроме того, Соловецкий архипелаг — это природный заповедник, бережение которого и изучение природы не является уделом монахов.

Если все же передача состоится, как на Валааме, то, как показывают реалии, на научной и ненужной монахам реставрации Соловков можно будет окончательно поставить крест, как и на археологии, и на науке в целом. А дело к тому явно идет не без согласования на самом высшем уровне. Первый признак вывода музея (пока только с территории монастыря) уже налицо: в 2006 году музею передали огромное трехэтажное руинированное здание Преображенской гостиницы. Она стоит вне монастырских стен на берегу морской бухты. Отдельной строкой в бюджете на ее реставрацию выделены немалые средства. Полагаю, вывод с территории монастыря самого музея теперь вопрос времени. И это будет огромная ошибка.

В стремлении монастыря вытеснить музей-заповедник заметна экономическая составляющая. Об этом никто вслух не говорит, не пишет, но она очевидна. Музей — конкурент, он перехватывает большие потоки туристов. При этом монастырь упрекает музей в коммерческой деятельности, хотя сам зарабатывает немалые деньги пока только на паломниках. За одну только поездку на монастырских катерах на Анзер взимается плата в размере 700 руб. Огромные, экономически ничем не обоснованные деньги. Не все паломники могут позволить себе такую роскошь.

Братия настаивает на передаче отдельных зданий на территории монастыря. И музей постепенно уступает, что не всегда оправданно. Так, на баланс монастыря в ближайшее время должно отойти здание бывшего монастырского гончарного завода. Очень жаль, потому что в нем можно было бы развернуть уникальную экспозицию, нужную и паломникам, и туристам, о гончарном производстве Соловецкого монастыря ХIХ — начала ХХ века. Но здание будет отремонтировано и приспособлено под жилье.

Другая боль соловецкая — набирающие темпы урбанизация Соловков. Соловки начинают активно терять свое очарование и дух, ранее пропитанный стариной и северным колоритом. Нет уже неповторимых гулких деревянных тротуаров. Их заменили дорожки из бетонных плит или, как в лучших городах Европы, аккуратно уложенные каменные плитки, никоим образом не сочетающиеся с древней архитектурой. Этими плитками музей и монастырь замостили не только дорожку вдоль западной стены средневековой крепости, но и часть северного дворика, а также дорожку перед кельями.

Для маленького острова слишком много стало машин, прежде всего личного транспорта. Проезжая по поселку, они обдают прохожих шлейфом пыли. Шутки шутками, но не удивлюсь, если вскоре на Большом Соловецком острове поставят светофор.

Где на острове гладкие живописные дороги, некогда любовно вымощенные монахами? От них уже ничего не осталось. Дороги или замостили бетонными плитами, как у поселка, или они просто брошены на произвол судьбы и разбиты до стадии глубоких канав современными грузовыми машинами. Добивают их размножившиеся легковые машины. Ямы при этом засыпают всяким мусором — битым кирпичом, опилками, — кто во что горазд. Поразительно, но никого не смущает, что все это находится на традиционных пешеходных маршрутах — в сторону Муксалмы, в Филипповскую пустынь. Минувшим летом 2006-го года трактора «покорили» одну из самых живописных дорог — в Березовую тоню. А по дороге на Реболду ямы вообще не засыпаются за безнадежностью. Поездка на микроавтобусе в сторону Глубокой губы, к пристани, превращается в немалое испытание, сопоставимое лишь, наверное, с поездкой на марсоходе по дикой планете.

Еще одна проблема — аэродром. Он был на Соловках еще в 1970-х годах. Услугами самолетов мы пользовались неоднократно. Было удобно за час преодолеть 300-километровое расстояние от Архангельска до архипелага. Но тогда аэродром был маленький, предназначался он для обслуживания местной авиалинии. Иное дело теперь. Желание чиновников прогнать через Соловки как можно больше туристов, прежде всего иностранных, и заработать на этом деньги, привело к идее строительства на Соловках большого аэродрома для крупных самолетов, которые могли бы преодолевать расстояние в тысячу километров без промежуточных посадок. Взлетную полосу расширили и удлинили. Итог: дальние самолеты летают крайне редко, зато уничтожены остатки ботанического сада, посаженного в эпоху ГУЛАГа, нарушена экология острова. Теперь без содрогания нельзя смотреть на то, что сотворили с миниатюрным некогда живописным озерком близ Филипповской пустыни. Берега его со стороны аэродрома подсыпаны землей, которую бульдозер сгребал на самый край водного пространства для максимального удлинения полосы — непосредственно в воду. На противоположной стороне прямо в озеро воткнуты железные стойки с сигнальными фонарями, между которыми провисает электрический кабель. Унылое зрелище мертвой «зоны». А еще далее к востоку, на продолжении взлетно-посадочной полосы, широченная просека — всё, что осталось от росшего здесь леса. Это место постепенно превращается в несанкционированную поселковую свалку, располагающуюся под крылом самолета. Не знал святой Филипп, рачительный правитель Соловецкого монастыря, что сотворят с природой вблизи места его пустынножительства.

С неконтролируемым нарастающим год от года наплывом посетителей все острее и острее заявляет о себе проблема возрастающего количества мусора на Соловках, особенно вдоль традиционных пешеходных и водных маршрутов. Валяются бутылки, бумажки, пакетики. Музей вынужден устраивать постоянные экологические рейды для наведения чистоты. Даже на берегу Святого озера, где специально установлен контейнер для отходов, желания его заполнить у нашего дикого туриста, да и у местных жителей, устраивающих здесь пикники, особенно не наблюдается. Разрастается поселковая свалка. И как ей не увеличиваться в размерах, если со временем вся упаковка, в которой доставляются на Соловки продукты, использованные вещи, окажутся в конечном итоге здесь. Это в основном пленка, не гниющая пластмасса. Но свалками довольны вороны, чайки, животные. Мне постоянно приходилось видеть разбросанные пакеты из-под йогурта, майонеза в лесных чащобах. Сначала я ругал туристов, пока кто-то не подсказал, что этот мусор разносят со свалок птицы. С водой вся дрянь со свалок попадает в землю, загрязняя ее, и расползается пятном вокруг. Но вопрос о переработке мусора даже и не стоит.

Старая, исчерпавшая еще в ХХ веке свои ресурсы электростанция, продолжает дарить поселку свет и тепло, столь необходимые для нормальной жизни человека. Но ХХI век не может не предъявить к ней новые требования. Тишина, к которой стремится душа городского человека на Соловках, не находит покоя. Шум, постоянный гул над водами Святого озера. Это тарахтение преследует днем и ночью. От него некуда деться. Он завис над Соловками. Работает электростанция на солярке не одно десятилетие. Все выбросы идут в чистейшую атмосферу, а затем все загрязнения, включая тяжелые металлы, выпадают в болота, озера, огородную почву. Может ли кто-нибудь ответить на вопрос, сколько гадости вобрали Соловки от дыхания этого «бронтозавра» и долго ли это будет еще продолжаться? Думается, долго, ибо денег для ее замены на модернизацию или ветряные установки в местной казне нет. К тому же с ликвидацией Соловецкого района и после приписки Соловков к Приморскому району и без того скромный бюджет Соловецкого поселка существенно урезан.

Потери несет природа, что особенно ощутимо вблизи поселка. Под представительство администрации Архангельской области (грехи что ли замаливать?) в Школьной губе на берегу моря вырубили сотню березок. Однако после протеста общественности, сопровождавшегося митингами и сбором подписей под письмом о незаконном землеотводе, стройку перенесли на северный берег Святого озера. Теперь уже там вырублен лесок. Губернатор А.Ефремов стал возводить огромные хоромы, но после его переизбрания новый губернатор приостановил строительство за ненадобностью самого представительства.

Вырубки деревьев могут продолжиться и в соответствии с губительными планами расширения Соловецкого поселка. Предполагаемая новая застройка станет методично разрушать сложившийся поселковый исторический ландшафт. На священном Анзере в Троицкой губе планируется даже строительство коттеджей… Словом, Соловки ждут еще большие перемены и не в лучшую сторону. Узел проблем лишь затягивается, а их разрешение в ближайшие годы не предвидится.

А внешне при беглом взгляде всё в порядке. Здания в строительных лесах — значит, идет полным ходом реставрация. Копают траншеи, прокладывают столь необходимые коммуникации — наконец-то, приходит цивилизация. В храмах идет служба, сияют позолотой новые иконостасы — возрождается духовная жизнь. Открылись новые экспозиции — музей-заповедник активно функционирует, пропагандирует и охраняет великое наследие… Кто-то спросит: «А разве это не так?».

_{Газета «Поморье», Архангельск, май 2007 г.}

Версия для печати