Альманах «Соловецкое море». № 4. 2005 г.

Московский университет и Соловки

Московский государственный университет, которому в текущем году исполнилось 250 лет, и архангельский Север связаны не только величественной фигурой Михаила Васильевича Ломоносова. Мир духовного делания и мир науки переплетены гораздо теснее, чем может показаться на первый и при том поверхностный взгляд. Сам Ломоносов хорошо понимал это и называл веру и науку «сестрами родными», а их отцом считал Самого Всевышнего.

В числе тех, кто из года в год приезжает на Соловки, много питомцев и выпускников Московского университета. Случайно ли это? Ответить на этот вопрос мы попросили профессора исторического факультета МГУ, доктора исторических наук Николая Сергеевича Борисова и руководителя Соловецкого филиала Беломорской биологической станции МГУ Надежду Николаевну Черенкову. В свое время Н.С.Борисов начал привозить на Соловки на летнюю практику студентов университета — будущих историков. Очень скоро эта практика стала у ребят столь популярной, что среди претендентов образовывался конкурс, сопоставимый с конкурсом при поступлении, и для того чтобы попасть в «соловецкий отряд», нужно было сдать непростой экзамен. Н.Н.Черенкова уже много лет ведет на Соловках научную и природоохранную работу, каждый год подолгу живет на архипелаге, руководит соловецкой практикой студентов и аспирантов биофака.

В дни юбилейных торжеств первого российского университета с Николаем Сергеевичем и Надеждой Николаевной беседовала выпускница МГУ Варвара Аксючиц-Лаушкина.

Николай Сергеевич Борисов
«Острова в море…»

— Николай Сергеевич, что же связывает Московский университет и Соловки?

— Если говорить вообще, то их связывает неповторимое очарование острова… Острова в море… В каком море? На этот вопрос каждый пусть ответит сам.

Если говорить в частности, то их связывает давнее сотрудничество различных факультетов МГУ с Соловецким государственным историко-архитектурным и природным музеем-заповедником. Физики, сплотившись в стройотряд, много лет реставрировали монастырь и собор, биологи подолгу пропадали в соловецких лесах, историки водили экскурсии по местным достопримечательностям, студенты-этнологи ныне изучают местное сообщество. В комитете комсомола МГУ, помнится, был даже объемистый план «шефства» над Соловками... Кроме того, для многих выпускников университета — биологов, историков — Соловки стали темой их многолетних научных штудий.

— Когда и как возникла идея привозить на Соловки студентов-историков?

— Как все хорошее, она возникла случайно. Весной 1984 г. в деканат исторического факультета МГУ пришло письмо из Соловецкого музея с предложением направить студентов старших курсов для работы экскурсоводами. Летом наплыв туристов на Соловках был тогда столь велик, что с ним не справлялись сотрудники музея. Сначала музейщики призвали на помощь студентов-историков Архангельского пединститута. Их отряд «Биармия» взял на себя июль и первую половину августа. Но «биармы» уезжали в середине августа, а нашествие туристов продолжалось до середины сентября. Штатные экскурсоводы в эту чудесную пору, естественно, больше думали об отпуске, о заготовке грибов и ягод на долгую зиму, чем об исполнении своих служебных обязанностей. Вот эту «черную дыру» в музейном календаре и предлагали заткнуть москвичам.

Однако проблема заключалась в том, что при таком раскладе студентам приходилось пропускать первые две недели занятий в сентябре. На такое нарушение регламента не могли пойти ни строгие архангельские педагоги, ни даже истфак Ленинградского университета, куда Соловецкий музей также посылал запрос. И только Московский университет с его добродушной снисходительностью «флагмана» закрыл глаза на эту маленькую вольность…

Впрочем, и у нас на факультете письмо с Соловков поначалу не вызвало интереса. Оно недели три без движения пролежало в учебном отделе деканата. Наконец наш тогдашний заместитель декана Н.И. Цимбаев вручил его мне, рассеянно проронив: «Посмотри, что там…» Думаю, для судьбоносного письма это был последний шанс на пути в мусорную корзину.

— Но до мусорной корзины оно все же не дошло?

— Не дошло. Я был тогда преподавателем подразделения с анекдотическим названием — «кафедра истории СССР периода феодализма». На все наши сетования по поводу этого более чем странного названия чиновники Минвуза неизменно отвечали, что наша задача — изучать историю не только России, но и всех народов СССР в означенный период. А всякие двусмыслицы следует выбросить вон из головы… Помимо учебно-научной работы я нес на раменах бремя куратора 4-го курса. Куратор или, как тогда говорили, «начальник курса», имел довольно неопределенный круг обязанностей и при желании мог рассматривать свою должность как чистую синекуру. В целом я разделял этот взгляд. Однако мне нравилось устраивать для своих студентов учебно-ознакомительные экскурсии по старинным городам и монастырям. Вообще стремление показать студентам свою страну, ее красоты и достопримечательности было тогда доброй традицией истфака МГУ. Этому учили нас наши учителя. И этим мы занимались сами, став в свой черед учителями. Университет предоставлял нам материальную поддержку, необходимую для такого рода проектов.

Итак, я заинтересовался музейным приглашением, узрев в нем нечто полезное для студентов и интересное для себя самого. Дело в том, что, изрядно поездив уже по России, я ни разу не был на Соловках. А потому, не мешкая, я оформил командировку и купил билет до Архангельска. Ведь прежде чем браться за дело, следовало понять, о чем, собственно, идет речь…

— И Вы отправились на Соловки…

— Да. Три апрельских дня, проведенные там, наполнили меня энтузиазмом относительно летней студенческой практики. Вернувшись в Москву, я занялся подготовкой этого анабазиса.

В середине августа мы — 12 студентов 4 курса и я в качестве «руководителя практики» — отправились в путь… Не вдаваясь в подробности, могу сказать, что первая соловецкая практика прошла «на одном дыхании». Все ее участники и доныне любят вспоминать те золотые деньки.

Потом такие практики стали регулярными. Многие ездили по нескольку раз. Прослышав о красотах чудо-острова, за студентами потянулись и преподаватели, факультетское начальство, родители. Можно сказать, что здесь перебывал тогда весь истфак. Иные заводили дружбу с «аборигенами», приезжали с семьями каждое лето и жили на Соловках целыми месяцами.

И лишь в начале 90-х гг. упадок туризма, кризис музейного дела на Соловках и общие тектонические изменения нашей жизни положили конец этой замечательной традиции…

— Менял ли ребят месяц, проведенный на Соловках?

— Все, кто прошел через соловецкую практику, могут подтвердить, что знакомство с архипелагом не проходит бесследно. Понятно, что многое зависит от склада характера каждого. Есть люди более восприимчивые и есть — менее. Но каждый стал на Соловках хоть немного лучше, умнее, добрее. Таково удивительное (в старину говорили — «душеполезное») воздействие этих мест.

В чисто профессиональном плане будущая «интеллектуальная элита» получала здесь много полезного. Студенты имели уникальную возможность увидеть музейную жизнь «изнутри», во всех ее аспектах. Многого стоил и первый личный опыт преподавательского ремесла. Ведь каждая экскурсия — это своего рода лекция перед сложной, требовательной аудиторией. Спартанские условия жизни в кельях Новобратского корпуса воспитывали трудолюбие и аккуратность. Многочасовые экскурсии «по голубым и зеленым дорогам Соловков» учили ответственности и снисходительности. А в неторопливых вечерних чаепитиях рождалось то чувство взаимной симпатии, товарищества, которое становилось одним из главных приобретений студенческих лет.

На нашу вечернюю трапезу часто захаживал кто-нибудь из музейных старожилов или просвещенных обитателей поселка. Разговоры с этими людьми, многие из которых имели за спиной тернистый жизненный путь, могли много дать для любознательного студента. Вообще, летнее население острова было уникальной человеческой средой. В то время как «народные массы» млели на сочинских пляжах, а преуспевающие «мастера культуры» дышали воздухом свободы на прибалтийских курортах, Соловки собирали тех, кого в старину называли «взыскующими Града». Люди творческие, непоседливые, подчас странноватые и эксцентричные — вот из кого состоял тогда круг поклонников Соловков.

— Что пребывание на Соловках дает историку в профессиональном плане?

— Историк, кроме всего прочего, должен быть и психологом, «наблюдателем человеческих характеров». Соловки с их уникальными по богатству россыпями человеческих типов, с располагающей к задушевной беседе неторопливой жизнью на фоне первобытного пейзажа, с зеркалом вод, в котором каждый отчетливо видит свое собственное лицо, — это идеальная «школа юного психолога».

Отметим и еще одно важное обстоятельство. В работе историка, как мы ее понимаем, эмоциональное начало призвано играть не менее важную роль, чем рациональное. Историк должен не только знать и понимать историю своей страны, но и чувствовать ее. Он должен ощущать свое личное время, как струю в потоке исторического времени, а свое пространство — как часть огромного, но все же ограниченного пространства своей страны. Без этих тонких ощущений все его знания останутся мертвым грузом на пыльных полках.

Философ и богослов П.А. Флоренский говорил о Троице-Сергиевой Лавре: «Здесь Россия ощущается как целое». Это суждение хорошо передает то сложное чувство, которое вызывает любой выдающийся памятник русской старины, будь то Кириллов монастырь, Суздаль или Соловки. Все они — словно ворота в глухой стене. И тот, для кого отворяются эти ворота, входит в тихую страну минувшего…

— А что Соловки значат лично для Вас?

— Соловки для меня лично — это, прежде всего, «обитель дальняя», о которой мечтает всякий «усталый раб». Соловецкая тишина за несколько дней снимает нервное напряжение, заряжает какой-то спокойной бодростью. Даже обычная прогулка по монастырю создает возвышенное и умиротворенное настроение, словно на концерте классической музыки. А ведь есть еще и камни, и море, и лес, и изменчивое небо. В общем, здесь я чувствую себя так, словно… побывал в гостях у Господа Бога.

— Надежда Николаевна, Соловецкий филиал Беломорской биологической станции МГУ, которым Вы руководите, — единственное специализированное соловецкое подразделение в структуре Московского университета. Чем оно занимается?

— Прежде чем ответить на ваш вопрос, я хотела бы дополнить ответ Николая Сергеевича о связях между университетом и Соловками. Дополнить — добрыми словами о «природниках».

За мою более чем двадцатилетнюю жизнь на Соловках в штате Соловецкого музея- заповедника трудились восемь выпускников естественнонаучных факультетов МГУ. В те годы, когда началось сотрудничество музея с историческим факультетом МГУ, отдел охраны природы превратился в «самый научный» отдел музея-заповедника. Тогда при помощи биологического факультета были получены и систематизированы базовые материалы о природе островов, заложены основы мониторинга биоты, начата работа по инвентаризации флоры архипелага. Бытовала славная традиция участия в биологических экскурсиях и изысканиях музейщиков из других отделов. Так, искусствовед Лариса Александровна Петровская с удовольствием слушала ботанические экскурсии преподавателя биофака МГУ Владимира Николаевича Вехова, кузнец Женя Быков был активным бедвочером (birdwatcher — наблюдатель птиц), организовывались комплексные археолого-орнитологические экспедиции.

В 1997 г. Московский университет, откликаясь на просьбу Соловецкого музея-заповедника и местной администрации, организовал Соловецкий филиал Беломорской биологической станции им. Н.А.Перцова. В настоящее время в рамках деятельности созданного филиала свой весомый вклад в дело изучения природных сообществ Соловков вносят университетские ботаники, ихтиологи, орнитологи, микологи.

— А соловецкие ребята проявляют интерес к этой работе?

— Да. Трое соловецких ребят ныне учатся в МГУ: двое на биофаке и еще один в аспирантуре факультета фундаментальной медицины, но и этот последний — выпускник нашего факультета.

— Надежда Николаевна, юбилей университета празднуется очень торжественно. А были ли в этом праздновании какие-то «соловецкие» мотивы?

— Вы знаете, были и в совершенно неожиданном контексте! 25 января. Кремлевский дворец съездов. Юбилейный вечер, посвященный 250-летию МГУ. Звучат здравицы. Ректор Виктор Антонович Садовничий приглашает на сцену Патриарха всея Руси Алексия II. Зал встает, как раньше говорили советские дикторы, «в едином порыве». С теплым чувством слушаю слова Святейшего о давних и основательных связях ученых МГУ и Русской Православной Церкви. Слушаю — и думаю о Соловках. Потом на сцене появляется с бочкой меда для студенческой медовухи мэр Москвы Ю.М.Лужков, построивший университету к юбилею здание прекрасной библиотеки. Звучит сочиненная им (на его слова) ода Московскому университету, а в ней — строчки о Соловках! Чувствую, что праздник уже удался и ловлю себя на мысли, что пора возвращаться на милые сердцу острова.

— Позвольте задать Вам тот же вопрос, какой я задавала Николаю Сергеевичу: что Соловки значат лично для Вас?

— До Соловков вопрос о взаимоотношениях науки и веры казался мне неразрешимым. На острова я приехала убежденной атеисткой, желающей посвятить себя научным изысканиям, не помышляя о горнем. Но, видимо, там действительно — как сказал когда-то Михаил Нестеров — «Бог близко». Оказалось невозможным жить и работать на Соловках и быть непричастным к «миру незримому».

Сначала все, что не имеет научного объяснения и не ложится на материальную основу, казалось мне лишним и ненужным мудрованием. Затем неведомым образом маятник качнулся в другую сторону. Материально-бездуховный подход к жизни стал представляться мне примитивным, ущербным, бессмысленным. Любые исследования стали восприниматься баловством. Стали понятны слова Федора Михайловича Достоевского о том, что в случае выбора между Богом и Истиной, он бы выбрал Бога. А потом была встреча с известной соловчанам Ольгой Васильевной Шапошник (которая впоследствии стала моей крестной), и вдруг — опять неисповедимо — душевные нестроения улеглись. Пришло осознание того, что изучать природу (в моем случае) надо, пропустив свое естественное любопытство специалиста через некий фильтр, отсекающий неугодное Творцу, чтобы работа была… согласована с Божьим замыслом! То есть чтобы она была неким со-Творческим действием.

Изучение и сохранение природы любимых островов теперь для меня одухотворено и потому уже хочется задаваться вопросом не «Что Соловки значат для меня лично?», а «Что значу я для Соловков?». Более 20 лет острова дарят мне себя. Чем смогу ответить?..

Версия для печати