Альманах «Соловецкое море». № 4. 2005 г.

Александр Мартынов

Много лет назад, в начале восьмидесятых годов прошлого века, когда я только приступал на Соловках к самостоятельной профессиональной работе, даже в самом приятном археологическом сне (а такие, поверьте, бывают) не снилось, что наша, тогда еще только формировавшаяся археологическая экспедиция когда-нибудь откроет на островах Белого моря хотя бы неолитические, не говоря уже о мезолитических, памятники. К тому времени на Соловецком архипелаге были открыты всего два сезонных (летних) поселения эпохи раннего металла с весьма скромным набором каменного инвентаря и невзрачной керамикой¹. Еще пять—шесть стоянок этого времени, на которых проживали создатели каменных лабиринтов, — дальше этого наши мечты не распространялись.

Вместе с тем уже тогда было ясно, что, даже проживая на Соловках, но занимаясь только лабиринтами, невозможно сделать то, к чему, как правило, стремится археолог — написать древнюю историю той земли, которую он исследует. Лабиринты увлекали, будили воображение, заставляли ломать голову над давно поставленными и только встающими нерешенными проблемами, но… не более того. Лабиринты — большая тайна, загадка, если хотите, — проблема уровня Атлантиды или Стоунхеджа, но необычный, надежный, археологический источник, позволяющий ответить на самые простые, но важные для исследователя вопросы.

А вопросов было много. Когда и почему были открыты впервые беломорские (и Соловецкие в том числе) острова? Кто и откуда «ходил» на них в древности и как долго это продолжалось? Как, на каких «плавсредствах» люди делали это? Где, в каких местах современных Соловков жили древние островитяне? Только летом или круглый год? Какими были их поселения и что сохранилось от них до настоящего времени? Чем они занимались, какими способами добывали себе пропитание на разных этапах древнего освоения островов Белого моря? Откуда брали сырье для орудий труда и глину для посуды? Какими способами изготавливали каменный инвентарь и глиняную посуду? Какие из поколений первобытных «соловчан» сложили загадочные лабиринты и всевозможные каменные выкладки не всегда понятного назначения?

Без ответов на эти вопросы давно сложившееся однобокое и, стало быть, неверное представление о Соловках как архипелаге, на котором есть только «памятники эпохи северного неолита — каменные лабиринты», изменить было невозможно. Столь же неполным было представление специалистов о Кузовах как островах, на которых есть лишь сейды — священные камни средневековых саамов. Строго говоря, у археологов вообще не было (да и не могло быть) сколько-нибудь полного представления о первобытной археологии островов Белого моря², поскольку большая часть археологических источников, на основании которых его можно было бы составить, отсутствовала.

Минуло двадцать с лишним лет и, к счастью, нам удалось найти вожделенные источники (более 50 поселений, стоянок, мастерских и местонахождений каменной индустрии) и ответить более или менее полно на многие из сформулированных выше вопросов³. Нам — это (как принято было говорить в XIX в.) Вашему покорному слуге и всем остальным членам и участникам Соловецкой археологической экспедиции — экспедиции Соловецкого музея-заповедника, а в разные годы — совместных отрядов СГИАПМЗ и Московского НИИ культуры, Архангельского государственного педагогического университета им. М.В.Ломоносова и Автономной некоммерческой организации «Центр образования „Соловки“». Среди членов экспедиции были ученики Соловецкой средней школы, студенты Архангельского пединститута и Поморского государственного университета, добровольцы Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры, ученики и выпускники Детской археологической школы, сформированной на Соловках пять лет назад, научные работники, художники, фотографы, врачи, орнитологи, музейщики, лицеисты. Благодаря их совместному труду, иногда обычному, подчас упорному и самоотверженному и всегда тяжелому и ответственному, я могу предложить вниманию читателя гораздо более достоверную версию истории древнего освоения беломорских островов. Замечу при этом, что самые древние островные памятники были открыты и исследованы за последние пять лет, и основное внимание здесь уделено именно этим источникам.

Начало истории древнейшего освоения беломорских островов уходит в эпоху мезолита, в VI–V тыс. до новой эры. Именно этим временем датируются остатки древнейших поселений, стоянок и мастерских. Речь идет о сезонных (летних) стоянках, которые располагаются поодаль от современных берегов Немецкого Кузова, Соловецкого и Анзерского островов, а также острова Большая Муксалма, на высоких (18–20 метров над уровнем моря) песчаных и песчано-каменных террасах вблизи озер или болот. Размеры площадок, которые занимали первооткрыватели островов, невелики (до 1500 кв.м), а толщина сформированного ими культурного слоя (до 20 см) такова, что можно с полным основанием утверждать: их населяли небольшие, 10–15 человек, группы людей, которые, скорее всего, посещали выбранные для проживания места неоднократно.

В процессе раскопок этих сезонных кратковременных поселений были собраны внушительные коллекции каменного инвентаря (рис. 1), среди которого нашлись и обломки охотничьего оружия (наконечники копий, дротиков и стрел), и бытовые орудия труда (топоры, скребки, фрагменты ножей, проколки, скребла), и промысловые изделия (рыболовные грузила). Особый интерес вызывают древнейшие (именно так!) из найденных на беломорских поселениях якорные камни. Их нельзя назвать каменными якорями, поскольку в них нет отверстий для линя и деревянных якорных «рогов», но форма, следы обработки и, в особенности, искусственные углубления на противоположных гранях позволяют утверждать, что использовали их именно в этом качестве (рис. 2).

Не менее интересными оказались наблюдения за тем, как располагались находки на территории стоянок. Преобладающая их часть была раскрыта в виде разных по величине скоплений, получивших у археологов название «место мастера». Чаще (например, на стоянках Соловецкая 4 и Малое Кумино) это — довольно большие по площади, но единичные скопления, иногда (на Немецком Кузове 3) — группа более мелких скоплений, расположенных в виде круга с валуном — «наковальней» — возле одного из них. Как правило, раскопщик встречает в таких местах все, что угодно, кроме целых изделий: расколотые камни, нуклеусы (камни, от которых мастер откалывал фрагменты нужной формы), крупные отщепы, приготовленные для дальнейшей обработки, сколы, чешуйки (мелкие и мельчайшие отщепы), различные заготовки, фрагменты орудий, сломавшихся в процессе изготовления. «Место мастера» — это действительно своеобразная мини-мастерская под открытым небом, в которой трудился тот, кто обладал достаточными способностями, физической силой и терпением, чтобы превращать аморфные сколы с кварцевого желвака в различные по форме, иногда просто красивые, топоры, скребки, ножи. Эксперименты специалистов из Института археологии не оставляют сомнений в том, что сделать это было куда как не просто.

Другая категория находок — единичные предметы, встречающиеся на всей площадке поселений на разных уровнях культурного слоя и разном расстоянии друг от друга. Их присутствие можно объяснить различными причинами. Одни из них были отброшены мастерами, изготавливавшими инвентарь (отщепы, сколы), другие (орудия, пригодные к использованию) обронены владельцами изделий, третьи (фрагменты бывших в работе орудий) выкинуты за ненадобностью. Были и специально принесенные «со стороны» предметы (подставки-«наковальни», грузила, якорные камни, крупные кварцевые желваки).

Расположение скоплений инвентаря и отдельных находок привело нас к выводу, что на некоторых стоянках их обитатели довольно отчетливо различали две «зоны» — производственную, которая примыкала к краям террас и нередко располагалась на камнях морены, и «жилую», отстоявшую от склонов на 10–15 метров и располагавшуюся на песке.

Обязательным элементом древнейших стоянок являются кострища или очаги, возле которых, надо полагать, первобытные «островитяне» проводили немало времени. Они различаются по размерам (диаметр, толщина зольно-углистого слоя) и форме (овальные, круглые, аморфные), свидетельствуя о разной продолжительности жизни на том или ином поселении: совсем коротком (на берегу озера Малое Кумино) и весьма продолжительном (как на Соловецкой 4). Иногда кострища окружены валунами, уложенными вплотную друг к другу, и, таким образом, превращены в очаги (Немецкий Кузов 3).

Раскопав перечисленные стоянки и сопоставив их топографию и каменный инвентарь с материалами известных поселений данного времени на материке, мы без особого труда нашли аналоги только в одном, но самом важном для понимания тогдашней исторической ситуации в Беломорье, месте — в низовьях реки Кеми, отстоящей от архипелага Кузова всего на 15–20 км. И высотные отметки, и расположение стоянок на морене, и геоморфология (тонкий, слабо окрашенный культурный слой), и каменный, преимущественно бытовой инвентарь материковых и островных стоянок совпадают даже в деталях. География памятников (наличие между ними множества островов, разделенных расстояниями не более 0,5 км) исключает всякие сомнения в том, что первооткрывателями Кузовов были обитатели кемских позднемезолитических поселений⁴. Итак, первыми островами, открытыми в древности в Белом море, были Кузова, а первооткрывателями следует считать позднемезолитическое население западного побережья.

Открытие Соловецкого архипелага было следующим этапом освоения беломорских островов. Помимо столь же выразительных аналогов между соловецкими и кузовскими стоянками на это указывает еще одно обстоятельство: как и сейчас, в древности Соловки были видны только со скальных вершин Немецкого и Русского Кузовов да со стрелки Онежского полуострова — мыса Ухт-Наволок. Но на Онежском полуострове нет мезолитических стоянок с кварцевым инвентарем, а в нескольких десятках метров от скал Немецкого Кузова уже раскопаны два поселения этого времени. Да и без всякой археологии любому здравомыслящему человеку ясно, что древние люди могли осваивать беломорские острова только по принципу: с материка — к близлежащему острову, от него — к следующим.

Особый интерес представляет вопрос о причинах открытия Соловецкого архипелага, которое, безусловно, было более чем рискованным предприятием. Традиционным в археологии является мнение о том, что миграции на новые земли в древности вызывались чаще всего исчезновением объекта охоты — зверя — и необходимостью поисков неосвоенных, богатых промысловым зверем территорий. В данной ситуации, когда одним из объектов охоты был морской зверь, такую причину можно признать возможной, если морские охотники наблюдали за его миграцией в направлении Соловков. Более вероятна иная причина — присущая человеческой природе любознательность, любопытство, желание рассмотреть вблизи темные полоски далекого берега. Наблюдая со скальных вершин Немецкого Кузова эти непонятные возвышения на горизонте, первобытные люди могли решиться (и решились!) на первые поездки. Немаловажным обстоятельством был и накопленный ими опыт прибрежного плавания (между Кемскими островами и Кузовами), в существовании которого сомневаться не приходится.

Интересной проблемой, от решения которой во многом зависит достоверность наших представлений о первобытном мореплавании, является реконструкция средств передвижения по Белому морю. Круг конкретных источников для этого весьма узок и не бесспорен, однако и они дают основания для формулирования гипотезы.

Косвенными источниками для реконструкции морских средств передвижения можно считать одну категорию наскальных изображений, обнаруженных в низовьях реки Выг, — лодки. Согласно описанию карельского исследователя, профессора Ю.А. Саватеева⁵, лодки, изображенные на беломорских петроглифах, несли на себе от 3 до 24 гребцов.

Отдельной группой косвеннных источников является каменный инвентарь, использовавшийся при заготовке и обработке дерева (рубящие орудия, скребла), при охоте на морских животных (наконечники копий, охотничьи топоры) и обработке шкур (ножи, скребки, проколки). Данная категория источников в той или иной мере присутствует на большей части поселений эпохи камня и указывает на развитие у древних людей морских промыслов.

Важнейшим свидетельством существования в регионе первобытного «флота» являются каменные «якоря», или точнее «якорные камни», обнаруженные в культурном слое стоянок Соловецкая 4, Муксалма 2 и Колгуевская 2. «Якорные камни» представляют собой сланцевые или песчаниковые плиты со слабо заметными (на Соловецкой 4 и Муксалме 2) или ярко выраженными (на Колгуевской 2) углублениями, выполненными на противоположных гранях для линя, соединявшего камень с лодкой. Размеры «якорей» варьируют от 32х30х4 до 44х31х5 см, вес изделий — от 5 до 18 кг.

Описывая данные источники, необходимо сделать отступление общего характера, посвященное так называемым «каменным якорям». Опыт их изучения, накопленный разными исследователями⁶, позволяет проследить следующую эволюцию морских «приспособлений» данной категории в древнейший период.

Первоначально в качестве «якорей» использовали валуны подходящего веса и размеров, которые не подвергали какой-либо обработке. Осознав со временем, что они обладают как минимум одним существенным недостатком (теряются из-за соскальзывания линя), древние мореплаватели начали подбирать камни (плиты) с параллельными противолежащими гранями. Следующим этапом было оформление небольших (3х1, 5х2 см) углублений сначала на одной, а потом на двух противоположных гранях. К эпохе развитого неолита относится, скорее всего, начало обработки «якорей» по всему периметру и оформление ярко выраженных углублений. Так было и на юге (на Черном и Средиземном морях), и на севере. «Якоря» всех вышеописанных модификаций могут иметь только одно определение — «якорные камни».

Настоящим открытием в «якорном» деле было изготовление отверстий в якорных камнях, которые позволили добавить к ним второй важнейший элемент — деревянные (а возможно, и костяные) «рога», которые, собственно, и превратили данные приспособления в каменные якоря. По всей вероятности, в их поздней истории также имела место эволюция, выразившаяся в появлении последовательно двух противоположных (для фиксирования линя и «рога»), а затем — трех (одного — для линя и двух для «рогов») отверстий. Появление камней с одним отверстием (для линя) можно считать переходной формой изделия от якорных камней к каменным якорям. Эту часть эволюции «якорного производства» археологи зафиксировали только на юге страны. На севере же, похоже, эволюция закончилась на этапе «периметральной» обработки и оформления углублений на противоположных гранях специально подобранных плит. Во всяком случае археологические материалы позволяют пока сделать именно такой вывод.

Но вернемся к заявленной проблеме. Рассуждая чисто теоретически, можно предположить три возможных варианта передвижения по Белому морю в древности: на плотах, на лодках-долбленках, снабженных балансиром, и на каркасных лодках. Остается ответить на вопрос, на какой из этих способов указывают имеющиеся в распоряжении археологов источники.

Способ первый: на плотах. Каменный инвентарь стоянок (топоры, ножи, скребки и пр.) позволял проводить заготовку материала как собственно для плотов (дерево достаточного диаметра), так и для парусов (шкуры морских или лесных животных). Якорные камни весом в 5–18 кг не позволяют делать какие-либо определенные выводы относительно размера судна, поскольку все зависело от количества подвешенных к плоту камней. Открытым остается вопрос и о том, каким материалом могли скреплять бревна плотов. Если это были ремни из шкур животных, то они размокали в воде и растягивались, ослабляя конструкцию. Если использовали какие-то гибкие прутья, то нужно знать, были ли такие в Беломорье в то время. В том и другом случае подобный способ должен быть проверен экспериментально. Что касается передвижения по морю на дальние расстояния, то оно, помимо очевидной опасности, было затруднено многочисленными морскими течениями и всецело зависело от наличия подходящего по направлению ветра, который к тому же должен был совпадать с направлением течения. Кроме того, плавание на плотах было, видимо, возможно только при относительно тихой погоде, что бывает лишь при слабом ветре. Все это делает маловероятным передвижение по морю на плотах в течение длительного времени и на дальние расстояния.

Использование плотов было возможным, но, скорее всего, лишь для преодоления небольших пространств между соседними островами в Кемских шхерах, на архипелаге Кузова и, возможно, на Соловках, но не между двумя архипелагами.

Способ второй: на лодках-долбленках. По данным палинологов⁷, деревья подходящих размеров на территории современной северной Карелии были редкостью. Их заготовка и в особенности обработка (выдалбливание) с использованием известных по материалам беломорских стоянок топоров представляется очень сомнительной или как минимум чрезвычайно трудоемкой и длительной. Передвижение по приполярному морю на «плавсредствах» такого рода также было опасным, хотя и менее зависимым от морских течений. Возможным было использование паруса. Якорные камни, описанные выше, могли соответствовать долбленкам обычных размеров.

Таким образом, некоторые источники (топоры, якорные камни, наскальные изображения длинных лодок) могут косвенно свидетельствовать об использовании древними мореплавателями лодок-долбленок, обязательно снабженных балансиром. Без данного приспособления передвижение по морю на сколько-нибудь длительные расстояния было невозможно.

Более надежных источников, свидетельствующих в пользу существования первого или второго способа мореплавания, нет ни в археологических материалах островных стоянок, ни в беломорских наскальных изображениях.

Способ третий: на каркасных лодках. Имеющиеся в распоряжении исследователей источники указывают на большую вероятность изготовления и использования для преодоления значительных расстояний по Белому морю именно каркасных лодок. Каменный инвентарь всех без исключения стоянок указывает на возможность как относительно быстрой заготовки и обработки тонких деревьев для лодочного каркаса и весел (рубящие орудия, скребла, скребки, ножи), так и охоты на морского зверя (охотничьи изделия) и обработки шкур убитых животных для изготовления обшивки лодок (ножи, скребки). Для сшивания обрезанных кусков шкур существовали и инструмент (проколки), и материал (сухожилия ног лесных зверей), для склеивания — смола деревьев. Следует подчеркнуть, что для обшивки могли использоваться только шкуры морских животных: тюленя, кольчатой нерпы, морского зайца и, возможно, кита, промысел которого в Белом море велся еще в 20-е гг. XX в. Обнаруженные на стоянках якорные камни по своим размерам вполне соответствуют таким средствам передвижения. Не противоречат данному предположению и петроглифы р. Выг, где обнаружены изображения лодок с обозначением разного количества гребцов.

Преимущества изготовления и использования в древности подобных лодок перед плотами и лодками-долбленками очевидны. Их устройство требует меньшего времени, они гораздо более устойчивы, нежели долбленки, легки для переноски, на них могут идти 4–5 человек. На таких лодках можно преодолевать за одно и то же время гораздо большее расстояние, нежели на плотах.

Косвенным аргументом в пользу каркасных лодок как наиболее вероятного типа мореходного средства в изучаемый период истории Беломорья (эпоха «камня» и «раннего металла») является использование подобных лодок на морском зверобойном промысле жителей Аляски (алеутов) еще в XX в.

Таким образом, наиболее вероятным средством передвижения древних обитателей Беломорья на значительные расстояния были каркасные лодки, изготавливавшиеся из гибких стволов молодых деревьев и шкур морских животных, выделанных, сшитых и склеенных в несколько слоев, натянутых на деревянные каркасы. Вместе с тем нельзя исключать и использование лодок-долбленок с балансирами.

Чем занимались первооткрыватели беломорских островов VI–V тысячелетий до н.э.? Добытые экспедицией материалы свидетельствуют, прежде всего, о том, что постоянной их заботой было изготовление каменного инвентаря, для которого они находили несколько видов сырья: кварц и кварцит разного качества (от серого, пористого до прозрачного высококачественного), серый песчаник и сланец. Из кварца делали основную часть промыслового и бытового инвентаря: наконечники, топоры, ножи, скребки, скребла, проколки, из песчаника и сланца — якорные камни, грузила и подставки-«наковальни», в которые упирали кварцевые желваки при откалывании с них отщепов и сколов. Судя по составу каменного инвентаря и размерам охотничьих орудий, первые островитяне добывали себе и морского зверя, и островную дичь. И хотя культурный слой стоянок не сохранил для нас ни дерева, ни кости, редкие находки грузил позволяют считать, что рыболовство также было одним из способов добывания пищи, в том числе с использованием каких-то плетеных рыболовных приспособлений. Собирательство, вероятно, также было существенным занятием людей, проживавших «при море», которое давало разного рода моллюсков, съедобные водоросли и растения.

Особая тема — мезолитические мастерские, открытые экспедицией на Соловках и Кузовах. Их всего три, но каждая настолько индивидуальна, что заслуживает отдельного описания и интерпретации.

Первую из них наша разведка 2002 г. обнаружила на высоком восточном берегу острова Б. Муксалма. Заметить ее удалось благодаря большому кварцевому валуну, лежавшему посредине покатой террасы, состоявшей из множества моренных гряд. Один край валуна был обколот несколькими ударами, а рядом с ним, под дерном, виднелись полдесятка отщепов. В шурфе, заложенном рядом с валуном, на площади 1 кв. м, в десятисантиметровом культурном слое были обнаружены более 600 предметов: фрагменты заготовок разных изделий (скребков, проколок, наконечников), нуклеусы, сколы, отщепы, чешуйки. Площадь, на которой работал древний мастер, была невелика — не больше 5–6 кв. м, а выбор этого места для такой «мини-мастерской» был обусловлен двумя обстоятельствами: присутствием вышеупомянутого валуна и характером террасы, на которой и сейчас можно найти немало кварца. Совершенно ясно и то, что в этом месте осуществлялась только первичная обработка кварцевого сырья — до заготовок, которые превращались в орудия уже на близлежащих стоянках — Муксалма 2, 5 или 6.

Вторая мастерская являла собой нечто прямо противоположное: на длинной и узкой террасе северного берега Соловецкого острова мы зафиксировали до десятка скоплений различных кварцевых предметов: готовых к употреблению орудий, заготовок, отходов кварцевой индустрии. Тут же были исследованы несколько овальных впадин с культурным слоем внутри их, скорее всего, кратковременных летних жилищ древних промысловиков. Эти особенности (наличие орудий и остатков жилищ) нового объекта первобытной археологии позволяют думать, что мастерская была одновременно и сезонным промысловым стойбищем.

Третья мастерская была найдена на склоне гранитной скалы Русского Кузова, около кварцевой «жилы», и представляла собой довольно крупное скопление отходов кварцевой индустрии с несколькими, явно не удавшимися, заготовками наконечников стрел.

Таким образом, на протяжении нескольких тысячелетий древние обитатели беломорских островов изготавливали каменный инвентарь в разных местах: во время их кратковременных остановок, в мастерских «под открытым небом», привязанных к выходам сырья — кварца, кварцита и сланца, на стоянках.

Были ли на поселениях древнейших обитателей беломорских островов какие-либо постоянные жилища, рассчитанные на длительное проживание? Археологические материалы пока дают на этот вопрос отрицательный ответ; никаких очевидных следов искусственных жилых сооружений в культурных слоях стоянок мы не зафиксировали. Можно лишь предполагать, что они сооружали себе какие-то простейшие летние укрытия от дождя и ветра типа шалашей и навесов, от которых не сохранилось никаких следов.

Как часто и на протяжении какого времени приходили на острова Белого моря древнейшие насельники западного побережья? Учитывая общее количество открытых к настоящему времени островных мезолитических стоянок (не менее десяти), довольно большую мощность культурного слоя некоторых из них, различия в высотных отметках поселений в рамках «мезолитических высот» западного Беломорья и допуская, что еще не все они найдены, можно вполне уверенно сделать два вывода. Во-первых, площадки ряда островных поселений (Муксалма 3, 5, 6 и Соловецкие 4, 5, 6) использовались неоднократно. И, во-вторых, все они относятся к эпохе позднего мезолита, но к разным его этапам. По всей вероятности, посещение островов «в мезолите» действительно продолжалось длительное время на протяжении второй половины VI–V тысячелетий до н.э.

Освоение беломорских островов было продолжено в следующую эпоху, в IV–III тысячелетиях до н.э., но это были уже другие острова и другие люди. Строго говоря, острова меняли свои очертания и размеры во все эпохи, но, судя по топографии неолитических поселений, наиболее заметные изменения произошли именно в финальном мезолите и раннем неолите, в V–IV тысячелетии. Если позднемезолитические стоянки Соловков и Кузовов отстоят от современной береговой черты на расстояния не менее 500 м и располагаются на высоте не менее 18 м над уровнем моря, то неолитические находятся гораздо ближе к берегу, а их высоты не превышают 14–15 м. Наиболее ранние представители новой эпохи — неолита — немногим отличались от своих предшественников. Они также приходили с западного, карельского берега, изготавливали промысловый и бытовой инвентарь преимущественно из кварца и кварцита, но очень редко — из сланца и песчаника, занимали песчаные площадки у озер и болот и занимались теми же делами, что и их предшественники.

В первой половине III тысячелетия до н.э. в истории северного мореплавания и освоения беломорских островов произошли существенные перемены. Заключались они в том, что помимо западного (с карельского берега) появился восточный морской путь на Соловки — с Онежского полуострова.

Островные поселения этих людей разительно отличаются от всех предшествующих и последующих. Древние «онежане» осваивали … дюнные впадины Колгуевского мыса на Анзерском острове. Впадины представляют собой углубления в песчаной террасе глубиной до 4 м и площадью до 1500 кв. м с довольно высокими стенками. В одной из них они обосновались, судя по внушительному культурному слою, на весьма продолжительное время; десять других использовали в качестве мест, где их мастера изготавливали инвентарь из кварца, кварцита, сланца и песчаника.

Выбор дюнных углублений для проживания и камнеобрабатывающих «мастерских» был не случайным, как не случайно и то обстоятельство, что единственным поселением на побережье Онежского полуострова, в котором археологами еще в первой половине XX в. были найдены аналогичная «колгуевской» керамика и каменный инвентарь, оказалась стоянка в дюнной впадине на берегу речки Галдареи. По всей вероятности, именно обитатели поселения Галдарея 1 были первыми из «онежан», кто в период с середины III и до конца I тысячелетия до н.э. посещали Соловецкий архипелаг. Насельники Колгуевской 2 владели не только кварцевым инвентарем, который составлял более 90 % всех изделий, но также орудиями труда, сделанными из кремня, сланца, серого и красноцветного песчаника. Набор промыслового инвентаря этих людей был заметно шире, а сами изделия выполнены более тщательно, чем у их предшественников. Среди них есть разнообразные грузила (с «перехватом» и отверстиями), микроскребки, шлифовальные плитки, шлифованный охотничий топор и, конечно, уже знакомые читателю скребки, ножи, скребла, проколки, сверла, фрагменты наконечников стрел и дротиков, обломки рубящих орудий (рис. 3). Посуда, которой пользовались жители Колгуевской 2, представляла собой большие и маленькие сосуды полуяйцевидной формы, вылепленные из желтой, красной и серой глины и украшенные орнаментом из конических ямок, чередующихся с оттисками так называемой гребенки (рис. 4).

Судя по промысловым орудиям, обнаруженным на стоянке, ее обитатели охотились на морского и островного зверя и птицу, ловили рыбу не только архаичными охотничьими способами (при помощи лука, стрел и дротиков), но и посредством сетей или других рыболовных снарядов, требующих использования грузил. Они привозили с собой орудия труда из кремня, которого нет на Соловках, и, возможно, часть найденных на стоянке глиняных сосудов, остальное же делали на архипелаге. Кварцевый инвентарь изготавливали в два этапа. Сначала древние мастера раскалывали кварцевые и сланцевые валуны или сбивали с них так называемую желвачную корку, чтобы проверить качество сырья, затем скалывали отщепы — основу будущих орудий. Осуществлялось это в «мастерских» — десятке дюнных впадин, расположенных поблизости от поселения. Отщепы и сколы, которые годились для вторичной обработки, переносили на стоянку, и там сначала превращали в заготовки орудий, а затем «доводили» (если удавалось) до готовых к употреблению изделий. Не исключено, что некоторые сосуды также были изготовлены на Соловках; во всяком случае материал для этого на архипелаге был. Судя по следам заглаживания на внутренней стороне сосудов, их изготавливали так называемым ленточным способом: хорошо промятую и перемешанную с морским песком и растительными волокнами глину раскатывали в виде нешироких лент, которые накладывали по спиральному принципу «снизу вверх», а затем руками и пучками травы заглаживали внутреннюю и внешнюю стенки сосуда. Нанеся орнамент на всей внешней поверхности сосуда, древние мастера обжигали его на костре. По мнению археологов, изготовлением посуды занимались преимущественно женщины.

В культуре материковых охотников и рыболовов, посещавших беломорские острова в эпоху раннего металла, во II–I тысячелетиях до н.э., было несколько особенностей. В отличие от Колгуевской 2 обитатели стоянок Муксалма 1, Капорская, Колгуевская 1, Немецкий Кузов 2 и Русский Кузов 1 изготавливали шаровидные сосуды средних размеров, которые украшали только «гребенчатым» орнаментом. Каменный инвентарь на этих поселениях на 90 % состоял из привозного (с Северной Двины) кремня, а также сланца, песчаника и кварца. Его набор отличался от неолитических изделий еще более широким ассортиментом и более совершенной обработкой (рис. 5). Среди обнаруженных археологами предметов есть не менее пяти типов наконечников стрел, дротиков и копий, шесть разновидностей скребков, три типа ножей, самые разные по форме и размерам проколки, скребла, скобели, топоры.

При всей нелюбви археологов к слову «уникальный» несколько предметов данного времени придется зачислить в этот разряд. Один из них — шлифованный топор, аналогичный «сверленым боевым топорам с пестиковым навершием», выделенным когда-то археологами А. Брюсовым и М. Зиминой из множества других сверленых топоров. Соловецкая находка таких топоров оказалась семнадцатой на территории СССР и самой северной, свидетельствующей об очень далеких связях «соловчан» с племенами, жившими на… Верхней Волге. Особенности островного топора таковы, что использовать его как боевой и тем более как хозяйственный было невозможно и нам оставалось сделать только один вывод — на Соловках данный топор носил функцию культового. Кроме него археологам удалось обнаружить несколько кремневых фигурок, изображающих промысловое животное — тюленя. И это также чрезвычайно редкие находки для Севера (рис. 6).

Археологи связывают стоянки эпохи раннего металла с южнобеломорским населением. Обитатели этих сезонных поселений и были, скорее всего, строителями каменных лабиринтов и соплеменниками тех, кто был погребен под каменными насыпями Анзерского, Соловецкого и Большого Заяцкого островов⁸.

Освоение беломорских островов в древности заканчивается в эпоху раннего железа, в первой половине I тысячелетия новой эры. Стоянки этого времени располагаются на низких морских террасах, а их инвентарь (невзрачные бытовые предметы и грубая неорнаментированная керамика) свидетельствует об упадке каменного «производства» в связи с постепенным «вхождением» в культуру древнего Севера металла: меди, бронзы и железа. Поездки материковых жителей эпохи раннего железа, судя по малочисленности их стоянок, были редкими и, скорее всего, связанными с захоронением умерших соплеменников и посещением святилищ.

* * *

Отдельная большая тема — каменные лабиринты и святилища беломорских островов. Ее обширная проблематика нашла отражение в десятках статей⁹ и нескольких книгах¹⁰ археологов, ей же была посвящена и изрядная часть нашей статьи, опубликованной в первом номере альманаха «Соловецкое море»¹¹. Повторяться вряд ли уместно, и мне остается добавить, что лишь соединив две эти части (изложенную здесь краткую историю древнего освоения беломорских островов и статьи исследователей, посвященные проблематике культово-погребальных памятников), можно получить действительно полное и достоверное представление о древностях островов Белого моря.

¹ Куратов А.А., Мартынов А.Я. Исследования в Архангельской области // Археологические открытия 1975 года. М., 1976. С. 27; Куратов А.А. Соловецкие стоянки II–I тысячелетий до н.э. // Советская археология. № 4. 1983. С. 199–204.

² Титов Ю.А. Лабиринты и Сейды. Петрозаводск, 1976; Куратов А.А. Каменные лабиринты Архангельского Беломорья. К вопросу о назначении лабиринтов Северной Европы // Историко-краеведческий сборник. Вологда, 1973. С. 63–76.

³ Мартынов А.Я. Археологические памятники Соловецкого архипелага и других островов южной части Белого моря. III тысячелетие до н.э. – XV в. Архангельск – Соловки, 2002; он же. Первобытное археологическое прошлое островов Белого моря: итоги и проблемы изучения // Вестник Поморского университета. Архангельск, 2004. №1 (5). С. 5–17.

⁴ Мартынов А.Я. Первобытные стоянки архипелага Кузова в Белом море // Вестник Карельского краеведческого музея. Петрозаводск, 1995. С. 68–79; Лобанова Н.В., Манюхин И.С. Археологические памятники архипелага Кузова // Культурное и природное наследие островов Белого моря. Петрозаводск, 2002. С. 19–27.

⁵ Саватеев Ю.А. Залавруга. Часть 1. Петроглифы. Л., 1970. С. 92, 172.

⁶ Окороков А.В. Якоря корабельные. М., 1986. С. 8–13.

⁷ Девятова Э.И. Геология и палинология голоцена и хронология памятников первобытной эпохи в юго-западном Беломорье. Л., 1976. С. 99; Елина Г.А., Лукашов А.Д., Юрковская Т.К. Позднеледниковье и голоцен Восточной Фенноскандии (палеорастительность и палеогеография). Петрозаводск, 2000. С. 101–108.

⁸ Куратов А.А. Соловецкие лабиринты — древние памятники культуры Северной Европы // Культура Русского Севера. Л., 1988. С. 13–21; Мартынов А.Я. О некоторых проблемах Соловецких святилищ // Проблемы изучения историко-культурной среды Арктики. М., 1990. С. 268–281.

⁹ Виноградов Н.Н. Новые лабиринты Соловецкого архипелага // Материалы Соловецкого общества краеведения. Соловки, 1927. Выпуск XII; Гурина Н.Н. Каменные лабиринты Беломорья // Советская археология. 1948. № 10. С. 125–142; Мулло И.М. К вопросу о каменных лабиринтах Беломорья // Новые памятники истории древней Карелии. Петрозаводск, 1966. С. 185–193; Мартынов А.Я. О некоторых спорных вопросах сололвецких святилищ // Архангельское Поморье. История и культура. Архангелск, 1983. С. 61–73 и др.

¹⁰ Виноградов Н.Н. Соловецкие лабиринты. Их происхождение и место в ряду однородных доисторических памятников // Материалы СОК. Соловки, 1927. Вып. VII; Мартынов А.Я. Археологические памятники Соловецкого архипелага…С. 61–124.

¹¹ Мартынов А.Я. Археологическое прошлое Соловецкого архипелага: материк — море — острова // Соловецкое море. Архангельск – М., 2002. № 1. С. 51–59.

Мартынов Александр Яковлевич

Родился в сентябре 1951 г. Кандидат исторических наук, археолог, специалист по памятникам эпохи северного неолита на Соловецких островах. Закончил исторический факультет Архангельского педагогического института им. М.В. Ломоносова. Был учителем в школе, научным сотрудником, а затем — заместителем директора по научной работе и директором Соловецкого государственного и природного музея-заповедника. С 1969 г. участвовал в археологических исследованиях на территории Архангельской области: открыл мезолитические и неолитические памятники по течению рек Устьи, Кокшеньги, Ваги и Северной Двины. С 1984 г. руководит работой Соловецкой археологической экспедиции.

Еще статьи:
Археологическое прошлое Соловецкого архипелага: материк — море — острова

Версия для печати