Альманах «Соловецкое море». № 3. 2004 г.

Архип Елагов

* * *

Что такое Россия? — Зима.
Купол неба качает осина.
Где накормят тебя задарма?
Где согреют, как блудного сына?
Что такое зима? — Монастырь.
Стынет пустынь. Ни слуху — ни духу.
Вечер. Вечность. Дорога. Пустырь.
Стонет ветер и сонно, и глухо.

МУЗЕЙНИК

Очередь за молоком. Соловецкая бабуля выругала незнакомого мужчину в шляпе за то, что он, на минуту покинув магазин и вернувшись, не сразу нашел свое место у прилавка. Когда приезжий «музейник», робко отоварившись, ушел, знающие люди объяснили старушке, что она оскорбила не «музейную редкость», а нового прокурора. Пожилая женщина заохала, захихикала, скрывая страх, ночь не спала, а наутро пошла в милицию извиняться.

* * *
Был день предчувствия весны.
Сквозь тень, покинувшую тело,
Прозрачной веточкой сосны
Душа цвела и леденела.
Влачилась вьюга по следам
Небес, стекающих на землю
По облакам, сугробам, льдам.
Смотрю. Прислушиваюсь. Внемлю.

СПАСИБО, БОГ!

Пасха. Разгар борьбы с пьянством, алкоголизмом и «религиозным дурманом». Народ пил всё, что горит, и горел от того, что пил.

Вернувшись из отпуска в поселок, я вышел из аэропорта с портфелем, наполненным бутылками пива, и встретил измученного похмельем бывшего шкипера. Мы не были с ним лично знакомы, но моряк, посмотрел на меня странным взглядом, остановился, поздоровался и, не зная, какие слова говорят в этот светлый день, молча протянул мне на ладони красное, как весеннее солнышко, яйцо, а я ему — «Жигулевское светлое».

Он был так поражен всепрощением, справедливостью и милостью Господа, что сказал с невыразимым чувством благодарности, обращаясь не ко мне, а в мировое пространство: «Спасибо, Бог!»

* * *

Все будто бы славно,
Но как-то тревожно.
Не будем о главном,
Не надо о сложном.
В молчании неложном,
В движении плавном
Есть истина тоже.
Не будем о главном!

КРЕСТ

Дело было так. Я жил на Соловках и заведовал подростковым клубом «Юность»: колол дрова, топил печки, писал планы-отчеты, учил школьников играть на гитаре и фотографировать.

Однажды возле Сухого дока из морозного тумана, как птенец из яйца, вылупился мужичок средних лет в фуфайке и в резиновых сапогах. Он попросил взаймы тридцать рублей. Я одолжил ему двадцать и принял его на работу.

Вскоре мой единственный сослуживец заклеивал оконные рамы в кружковой комнате (в бывшей монастырской тюрьме), раскалывал сырой горбыль, задумчиво точил ножи и топор. Ему помешали положительно зарекомендовать себя на новом поприще два милиционера и человек в штатском. Истопник обвинялся в том, что проник ночью в монашескую келью, похитил деньги прихожан, инсценировал пожар, а на столе оставил человеческий череп.

Дело получило политический оборот, а мой коллега — пять лет заключения в лагере строгого режима. Я присылал в зону сигареты и чай. Мы обменивались письмами, скупыми новостями: кто спился, кого уволили по статье, кто покончил с собой и какая при этом стояла погода.

Когда моего товарища перевели на вольное поселение (на «химию») ему удалось приехать домой в отпуск. Он отрастил окладистую бороду, стал религиозен. Раздал имущество. Мне принес самое ценное, что у него было: плотницкие и слесарные инструменты, новый туристический примус, рыболовные снасти и телевизор. Говорил, что долго не заживется на этом свете. Через полгода освободился по амнистии.

Пришел с поклоном, со словами «мы теперь как братья» и предложил обменяться нательными крестами. Его крест напоминал орден: большой, серебряный, инкрустированный эмалью. Заметив недоуменный взгляд, брат во Христе пояснил: «Это от матери».

В наших судьбах произошли значительные перемены. Мне нужно было возвращаться на большую землю — к семье, научной работе и аспирантуре. Мой брат спивался, жил на небольшую пенсию по инвалидности. Его лицо поросло рыжей щетиной. От прежнего благочестия не осталось и следа.

Когда мы изредка встречались, после первой рюмки водки я слышал одни и те же вопросы: «Какие снятся сны? Ношу ли крест? Не давит ли грудь?». Однажды удалось выяснить причину трогательной заботы.

Еще до перестройки, в ту пору, когда мой знакомый числился рабочим «Союзреставрации», он получил распоряжение начальства убрать на территории монастыря одну из могильных плит, лежавших «не на месте» около трехсот лет. Под камнем обнаружился кирпичный склеп, в котором могли быть драгоценности. Темной ночью при свете фонариков начинающий археолог произвел обследование, но ничего, кроме костей, истлевшей ткани савана и нательного креста ХVII века, не обнаружил. Ценитель древностей надел трофей на шею, но его начали одолевать видения, появились признаки чахотки, казалось, будто кто-то наваливается на грудь и душит.

В один из приездов на Соловки я узнал, что мой названый брат отравился алкоголем. Когда в госпитале у него спросили, что пил, — услышали в ответ: «Так я вам и сказал!..» И вот хожу по кладбищу, здороваюсь с родными покойниками, но не понимаю, кто из нас умер, а кто остался.

* * *

Я так много успел позабыть,
Что в душе ничего не осталось.
Вижу — вьется тропинка как нить.
Из какого клубка размоталась?
Слышу шепот. Не ведаю чей.
Осязаю прохладу рассвета,
Но куда убегает ручей
И откуда? — Не помню про это.
Сердце молча потери хранит.
Кто прочтет потайные скрижали?
Берега и березы, гранит,
Море, небо — вот их содержанье.

Елагов Архип Северинович

Родился в 1957 г. в с. Унежма Архангельской обл. Культурный антрополог, кандидат философских наук, доцент. Работал машинистом пневмоколесного крана, воспитателем в детском саду, матросом на морском судне, пожарником в цирке, актером в драмтеатре, экскурсоводом в музее изобразительных искусств. 12 лет прожил на Соловках. В настоящее время преподает в университете г. Тромсё (Норвегия).

Версия для печати