Альманах «Соловецкое море». № 2. 2003 г.

Татьяна Мельник

Декрет об отделении церкви от государства и школы от церкви был принят советским правительством 23 января 1918 г. Церковные и религиозные общества лишали права владения собственностью. Их имущество, церковные здания, угодья становились народным достоянием, но, прежде всего, конфисковывались монастырские земли. На Севере этот процесс был прерван интервенцией и Гражданской войной и возобновился весной 1920 г. Культовые учреждения передавали под клубы, школы, музеи, а земли — коммунам, совхозам. Одним из первых в Архангельской губернии в мае 1920 г. был упразднен Соловецкий монастырь. Его хозяйство перешло в ведение Архангельского губернского исполкома, решением которого был создан совхоз «Соловки». Рабочими совхоза стали монахи, не пожелавшие покинуть острова. Многие из них, выросшие в крестьянских семьях, тянулись к земле и работали честно. Губернский профсовет спустя два года разрешил принять их в профсоюз, «строго фильтруя на месте каждого вступающего». Совхоз действовал три года. Советская власть, провозгласившая одной из своих важнейших задач трудовое воспитание, видела в Соловках другое предназначение — перевоспитание через систему лагерей особого назначения. В 1921 г. такие лагеря появились под Архангельском, в Пертоминске, в Холмогорах. На их основе и было решено создать Соловецкие лагеря особого назначения. В мае 1923 г. администрация совхоза начала передачу хозяйства новым управленцам. Появление на островах нового ведомства, передача дел, организация лагеря, поступление на острова первых партий заключенных совпали с чрезвычайным происшествием. В монастыре произошел пожар, уничтоживший «две трети всех построек». Причина возникновения пожара осталась неизвестной. Была версия, что поджог совершили «фанатики» из бывших монахов, пытавшиеся этим «спасти святыню от поругания еретиков». Губернская администрация создала комиссии для расследования причин пожара и выяснения причиненного ущерба. В работе комиссии принимал участие некто Зорин. Спустя три года он снова прибыл на Соловки, но уже в ином качестве. В те годы в островной типолитографии печатался журнал «Соловецкие острова». В третьем номере за 1925 г. была названа сумма причиненного ущерба от пожара — 74 410 рублей, а в седьмом номере за 1926 г. появился рассказ Зорина, который мы публикуем с незначительными сокращениями.

Ежемесячный журнал «Соловецкие острова» управления Соловецкими лагерями особого назначения начал издаваться в 1924 г. В нем публиковали общественно-политические очерки, биографии «отличных работников», хроника лагеря, литературные произведения. В научных разделах печатали материалы изучения Соловков, работы сотрудников криминологического кабинета (в том числе статья Д. Лихачева «Карточные игры уголовников»). В нескольких номерах был помещен очерк Ю. Казарновского о быте и нравах СЛОНа («Из хроники Соловецкого монастыря конца V века его существования»). В двух номерах Ю. Николаев поведал о схимнике Феодорите («Соловецкий Абеляр»). Материалы соловецких литераторов не были равноценными. Наряду с произведениями профессионалов встречались и посредственные работы, но сам факт литературного творчества в лагере говорит о многом. Издавались и художественные сборники. В 1929 г. вышли три номера «Перелома» — органа школы-колонии. Летом того же года Соловки посетил А.М. Горький. Он писал: «печатается журнал, издавалась газета, но ее издание временно прекращено». Газета «Новые Соловки» уже не возобновилась, а журнал «Соловецкие острова» доживал последние годы. В начале тридцатых на его страницах все реже проявлялось литературное творчество заключенных, таких как Ю. Казарновского (серия очерков «По Лапландии»), больше материалов печаталось о «преобразовательной роли» СЛОНа. Созидательный труд сменился работой для отбывания срока. Это отразилось и на последних выпусках лагерной периодики.

Журнал «Соловецкие острова» распространялся по подписке, поступал в продажу и в крупнейшие библиотеки страны. Полное издание «Соловецких островов» сохранилось в Санкт-Петербурге. В Архангельской областной библиотеке имеются лишь семь разрозненных номеров за разные годы. Да, в те годы читатели могли познакомиться с журналом, в котором сотрудничали заключенные. Причины его распространения, конечно, ничего общего с гласностью не имели. Скорее создавалась видимость, что заключенным созданы все условия для литературного и научного творчества. Были случаи, что любознательные читатели интересовались подробностями биографий авторов. Никаких сведений о них не сообщалось, а запрос рассматривался не в пользу читателя и впоследствии в выдаче журнала ему могли просто отказать. Зная эти подробности, становится понятным, почему у автора «Соловецкого пожара» нет имени и отчества, а указанная фамилия, похоже, всего лишь псевдоним. Так же как в его публикации некоторые фамилии скрыты, и многое не досказано. Тем не менее опубликованный заключенным в лагерном журнале материал дает возможность оценить масштаб бедствия, причиненного пожаром.

Соловецкий пожар 1923 года

I. 4 июня 1923 года, будучи на службе в одном из учреждений органов дознания, я получил личное приказание. Захватив с собою необходимые формы постановлений, 5 июня отправился в командировку. На второй день, проезжая вечером на трамвае, я услышал от продавцов местной газеты: «Грандиозный пожар на Соловках». Заинтересовавшись и купив эту газету, в ней я прочел, что в Соловках в ночь с 25 на 26 мая возник пожар, продолжавшийся трое суток и уничтоживший наполовину Соловецкий Совхоз. Между строк сквозила какая-то тайна, которую разгадать сразу же было довольно трудно. Я все-таки по-своему узнал, что еду в Соловки, и в дальнейшем узнал, что соловецкий Совхоз передается в распоряжение ОГПУ, и туда из Архангельска переводятся соловецкие лагеря. В связи со всем этим, а также и заметкой о пожаре на Соловках, у меня невольно закралась мысль, что пожар представляет из себя какую-то неразгаданную тайну, тем более что о причине пожара в газетной заметке не было сказано ни полслова. Мысль какого-то невольного подозрения еще усугубилась тем, что в бывшем тогда там Совхозе в качестве рабочих состояли исключительно монахи, которые пользовались у администрации исключительным положением справлять свои религиозные службы, не выходили в праздники на работу. В общем фанатизме монахов как представителей религиозного культа представлялся мне тогда не в их пользу. Утром 6 июня пришел нагрузившийся для отправки в Соловки пароход «Печора», на который [я] поместился вместе с другими представителями губернской администрации, ехавшими вместе в Соловки. На этом пароходе ехало человек сто заключенных, взвод красноармейцев дивизиона войск ОГПУ и несколько человек надзора. В качестве представителей губадминистрации ехали председатель губисполкома, начальник ОГПУ, председатель губсуда, зав. губземлепользования, начальник управления лагерей, командир дивизиона, представитель РабКрина представитель губз и другие. Спустя несколько часов мы издали увидели уцелевшие кресты соловецких соборов и верхушки кремлевских башен. Несколько монахов пришли на пристань помочь пристать пароходу, который остановился у Преображенской гостиницы, ныне здания УСЛОН. Пока причаливал пароход, из кремля вышел к нему управляющий Совхозом гр. А.С. Соловецкий администратор пригласил архангельских представителей пройти к нему на квартиру в кремль. Квартира его была расположена в бывших покоях архимандрита, ныне столовой 1 отделения.

II. При входе в кремль нам представилась печальная картина: чувствовалась какая-то пустота. С пронзительным криком кружились в воздухе чайки, жалея сгоревшие гнезда. Направо, налево, спереди, сзади жалобно смотрели на нас обгоревшие здания. Около зданий валялся обгоревший кирпич, обломки дерева, куски кровельного железа. Чувствовалась жуть. Во дворе кремля стояли в разных местах пожарные насосы, лестницы, рукава, валялось разное имущество, сохли принадлежности вещевого довольствия, такелажа. Обход начался с собора. Здесь можно было определить, насколько был велик жар во время пожара. Когда мы стали подниматься на лестницу Успенского собора (ныне помещение 11 и 12 рот), то увидели, что каменные ступени лестницы до половины ее были повреждены огнем, камень растрескался, развалился. Внутри трапезная и собор были совершенно голы. Полы, столы, скамейки и другая обстановка громадного трапезного помещения (даже половые балки) – сгорели. Перед глазами был только голый верх фундамента. То же самое было и в соборе, от церковной красоты которого огонь не оставил абсолютно ничего. Местами лишь валялись слитки металла от паникадил, подсвечников и других расплавленных предметов, да стояли голые, облизанные огнем колонны. С левой стороны Успенского собора пристроена знаменитая иконописная мастерская, которая за сотни лет существования монастыря была прекрасно оборудована. Все это поглотил огонь вместе с полами, потолками. При выходе из Успенского собора и трапезной мы поднялись по небольшой лесенке к башне, где находились так называемые башенные часы. Часы сами по себе, представляли большой и, видимо, довольно сложный механизм, расположенный в специальной для него нише, размером приблизительно до двух квадратных аршинов. Сверху до фундамента опускались на цепях гири, благодаря заводу которых раз в месяц часы шли. От механизма были сделаны провода тут же к колоколам, и часы отбивали время. Механизм часов лежал, свалившись со своего места, боком. Затем пошли на колокольню. Лестницы были попорчены пожаром, и подниматься туда не представляло большого удовольствия. На колокольне, как в первом, так равно и во втором ярусах огонь также проявил полный разгром. Все колокола лежали на сводах. Дерево абсолютно все выгорело. Балки, на которых висели колокола, были, видимо, из толстого дерева, обложенного со всех сторон железными полосами. Но дерево было выжжено огнем, оставив в стенах пустые гнезда, а железо накалилось и не выдержало тяжести, почему колокола и упали на пол. Жар и здесь был очень сильный, так как маленькие колокола валялись наполовину расплавлены, в некоторых местах были заметны отдельные бесформенные слитки расплавленного металла. Посредине колокольни первого яруса на полу лежал большой колокол с продольной трещиной снизу вверх. Любопытно отметить, что с края стороны на нижний край этого колокола во время пожара, очевидно, в самую жару, попал язык малого колокола и вошел, припаялся к колоколу. Вес большого колокола был более тысячи пудов. Звон этого колокола в ясные дни был слышен в Кеми. Далее были осмотрены помещения архива и библиотеки рядом с теперешним театром под колокольней. В ней, кроме голых, черных от сажи стен и толстого слоя пепла от сгоревших книг, ничего не осталось. Пеплу же действительно было много: когда я, не рассчитав, ступил туда ногами, то погрузился до колен. Судя по рассказам монахов, здесь было много ценного музейного материала, и если бы все это не сгорело, то было бы достаточно материала не только для соловецких, но даже и для центральных писателей. Из всех церковных зданий, соединенных общей папертью (галереей), уцелела только одна ризница (теперешний театр). Уцелела она исключительно благодаря только тому, что ведущие к галерее двери были железные и притом двойные, а окна были закрыты железными ставнями. Из ризницы мы пошли в Никольскую церковь, что сзади ризницы и сбоку Троицкого собора. Здесь было все испепелено огнем. Остались лишь валявшиеся на полу слитки металла от расплавленных подсвечников и паникадил. На чердаке, примерно на алтаре, была найдена квадратная аршинная плита, подняв которую, мы увидели пустое помещение размером около 2,5 аршин высоты, трех – ширины и аршин 5ע длины. Помещение это было, видимо, каким-то потайным хранилищем, но к нашему последнему посещению оно было совершенно пусто, чисто, сухо. Отсюда мы спустились к Троицкому собору (теперь помещение 13 роты). Двери этого собора были также двойные. Одни из них, наружные, из железной решетки, а вторые деревянные. Обе эти преграды, очевидно, огня удержать не могли. Он несколько раз делал попытку проникнуть в соловецкое святилище. Так как в этом соборе стояли мощи Зосимы и Савватия, монахи всеми силами старались бороться с огнем. Что такая борьба действительно была, это доказывается следующим: около дверей в собор по обеим сторонам стояли массивные вешала. Недалеко от дверей два столба (камня), на которых висели большие иконы. Огонь несколько раз лизал эти вешала и иконы, но стараниями соловецких старцев не давал ему распространиться и, таким образом, огню проникнуть вглубь собора не удалось. На Троицком соборе сгорела до основания крыша, упал крест, потрескались стекла в рамах, как ку1пола, так и собора. После этого мы отправились в самый большой из соборов – Преображенский. Внутренность его от огня пострадала очень мало. Но зато здесь пострадал верх собора. Крыша сгорела до основания. Она была из шашек, и ветром эти шашки бросало за Святое озеро (более версты). Изнутри собора мы поднялись по лестнице, идущей внутри стены на своды храма. Здесь, кроме разрушений, видеть ничего не удалось. Деревянные части сгорели все до основания. Кресты упали. Затем мы осмотрели Арсенальную и Такелажную башни. Деревянные части выгорели совершенно, крыша и потолок рухнули. Вообще в башне остались лишь одни обгоревшие железные части старинной формы, а также мортиры и пушки. Такелажная (Прядильная) башня расположена в правом углу около дока. Крыша вся сгорела, потолок тоже, выгорел верхний этаж башни. Пострадала часть хранившегося такелажа, но большинство было спасено. На эту башню при тушении было обращено особое внимание и энергия, так как в случае распространения огня в сторону дока могла сгореть стоявшая там деревянная шхуна. Затем огонь угрожал и электростанции, лесопильному заводу, кладбищенской церкви, кладбищу и даже мог уничтожить Архангельскую гостиницу (ныне женский корпус). В общем пожаром уничтожены, кроме перечисленного, корпуса казначейский, рухлядный, квасоваренный, галерея, соединяющая казначейский корпус с Успенским собором, галерея-паперть, объединяющая соборы между собой.

III. После осмотра мною было приступлено к выяснению причин пожара. Управляющий Совхозом подозревал одного из молодых монахов, которого арестовал, он находился в заключении. Этот монах был плохого поведения. Был допрошен арестованный монах в течение восьми часов (в два приема). Он не отрицал своего поведения и связей с некоторыми женщинами, но в поджоге его подозревать было нельзя. Из дальнейших допросов монахов, живущих в этом корпусе, было установлено, что загорелось около двух часов ночи на чердаке Казначейского корпуса на потолке канцелярии Совхоза. Кирпичные [стены] предотвратили распространение огня в сторону Благовещенской церкви и Настоятельского корпуса (теперешней столовой). Был третий час ночи, когда все спокойно спали. Стороживший на кремлевской стене монах впервые увидел огонь, пробиравшийся через крышу над горевшим чердаком, и густой дым около галереи-прохода, соединявшего горевший корпус с собором. Он слез со стены и сделал тревогу звоном в набатный колокол. Вскоре были разбужены управляющий и его помощник. Последнего видели около часа ночи близ пожарного депо. Проход-галерея, соединяющая горевший корпус с соборами, имела деревянный крашеный пол и заштукатуренный потолок. На стенах и на потолке были написаны всевозможные картины, и здесь для огня было достаточно пищи. Сильной тягой воздуха тянуло огонь в пустые паперти. В первый момент монахи (всего их во время пожара было около 150 человек) были охвачены сильной паникой. Такая же паника была и среди администрации Совхоза. Распространение огня можно было предотвратить разрушением галереи-прохода, но момент был упущен. Пока привели в порядок паровую машину, развели пары, везли ее к Святому озеру, прокладывали рукава – огонь гулял вовсю на паперти соборов. Принимать какие-либо меры к тушению горящих соборов администрация была бессильна, а большинство монахов, видя такое бедствие, начала спасать свое имущество. Пожар продолжался день и ночь – трое суток. Через несколько дней после нашего приезда была создана комиссия из специалистов, которая определила убытки от пожара в следующих размерах:

Постройка, охваченная или разрушенная огнем в процентах в рублях:

1. Казначейский корпус — 65 %, 5625
2. Галерея-проход — 90 %, 900
3. Успенский собор и трапезная — 80 %, 20300
4. Рухлядный корпус — 75 %, 6300
5. Квасоваренный корпус — 80 %, 4160
6. Соборная колокольня — 50 %, 4500
7. Никольская церковь — 60 %, 6000
8. Преображенский собор — 25 %, 10000
9. Троицкий собор — 25 %, 7000
10. Галерея-паперть — 20 %, 200
11. Такелажная (Прядильная) башня — 50 %, 50
12. Оружейная башня — 10 %, 150
13. Малая (Квасоваренная) башня — 25 %, 250
14. Поваренная башня — 25 %, 250
15. Живописный корпус — 85 %, 1275
16. Кремлевская стена — 15 %, 300
17. Инвентарь и другое имущество — 3302

ВСЕГО: 70562,28 руб.

Но в то же время не учтена колоссальная ценность библиотеки, архива, сгоревших церковных украшений, башенные часы, инвентарь и материалы живописной. Вот приблизительная картина пожара. Но тут могла быть допущена и ошибка моего взгляда. Кроме нашего расследования велось расследование следователем по важнейшим делам при прокуратуре республики Э. Таким образом, к моменту передачи Совхоза лагерям ОГПУ жилая площадь пожаром была сильно сокращена и для размещения предполагаемых пяти тысяч заключенных была мала. Было решено сразу же отремонтировать большое помещение трапезной и Успенского собора и поместить туда 500 человек. Для бесперебойной перевозки грузов с пристани на склады в несколько дней и ночей была проложена узкоколейная железная дорога. Размещение заключенных – серьезный вопрос. Нужно было разместить около 1700 мужчин и триста с лишним женщин. О переброске заключенных в другие скиты и думать не приходилось – отсутствие военной охраны и недостаточно надзора. В силу этого все монахи из кремля были выселены сначала в Архангельскую гостиницу, а в кремль поместили заключенных, в т.ч. и женщин. Потом монахов переместили в Петроградскую гостиницу, а в Архангельскую переселили женщин. Конечно, больше всего забот в организационных вопросах доставалось начальнику управления тов. Ногтеву. Все было поставлено и шло по-боевому. Трудность работы осложнилась тем, что среди заключенных половина была уголовников, которые не только не работали, производили хищения. Заключенных не удерживали никакие замки. Партий заключенных из Архангельска прибывало все больше и больше. Вскоре их собралось около двух тысяч. Была опасность побегов. В свое время каторжане совершали побеги из Сахалина за сотни верст на двух-трех бревнах, а здесь до материка 60 верст (а на озерах было много монастырских лодок). Кроме того, дней через десять были получены сведения, что уголовниками руководил некоторый КаэР (контрреволюция). Они собираются обезоружить небольшую охрану, арестовать администрацию, захватить первый прибывший пароход и уехать. Но подозреваемые заговорщики были арестованы. Мне пришлось пробыть тогда полтора месяца, приемка имущества Совхоза была закончена, и я отбыл в Архангельск, в место постоянной работы. Теперь судьба вновь забросила меня в Соловецкий лагерь, но только уже в качестве заключенного. Соловки за три года изменились во многом. Почти отремонтированы все пострадавшие от пожара жилые корпуса, покрыты крышей соборы, выстроены кожевенный, кирпичный заводы. Оборудован по последнему слову техники кирпичный завод. Проложена железная дорога с паровозами и вагонами. Прекрасно оборудован сельхоз со множеством сельскохозяйственных машин, имеются прекрасные породистые лошади, коровы и сотни свиней, своя колбасная, коптильная. Маленькая сапожная и портновская мастерские развернулись в пошивочно-обмундировочную и сапожную фабрики с десятками машин, работающих электроэнергией и сотнями рабочих. Маленькая электростанция превращена в громадное здание с электромашинами, снабжающими все заводы-фабрики. Морской транспорт вместо одного парохода «Нева» имеет пассажирско-грузовой пароход «Глеб Бокий», переделанный из бывшего в Архангельске на кладбище пароходов «Жижгин», пароход «Пионер». Свои магазины, ларьки. Всего не перечесть. На днях Соловки восстановили с материком воздушную связь посредством гидроплана. Лишь только по-прежнему остался развеваться красный советский флаг, поднятый моим распоряжением на Пожарной башне.

Мельник Татьяна Федоровна

Родилась в 1954 г. в заполярном Белушье Ненецкого округа, окончила Нарьян-Марское педучилище, учительствовала на Пинежье. С 1978 г. живет в Архангельске. Профессиональный экскурсовод. Окончила исторический факультет АГПИ в 1990 г., ведет авторский курс лекций «Менеджмент в экскурсоведении» в ПГУ. Занимается исследовательской работой в области краеведения.

Версия для печати