Альманах «Соловецкое море». № 2. 2003 г.

Татьяна Самсонова

В середине XIX в. Соловецкий монастырь представлял собой обширный хозяйственный комплекс, включавший многочисленные постройки, несколько заводов, собственные пароходы и различные «службы быта». Все эти заведения были нацелены, в первую очередь, на удовлетворение собственных нужд обители, хотя продукция и услуги некоторых из них выходили и за ее пределы. Многие хозяйственные заведения вели свое начало с настоятельства игумена Филиппа (Колычева), этого «Петра Великого Соловецких островов»¹, управлявшего монастырем с 1548 по 1566 г. Со временем число мастерских и заводов росло, и к началу XX в. при монастыре действовали салотопенный, гончарный, свечной, кирпичный, лесопильный, кожевенный заводы, мукомольная мельница, а также мастерские: сапожная, портняжная, малярная, столярная, слесарная, серебряных дел, переплетная, корзинная, санная, колесная, экипажная, кузница, литейное и механическое заведения, литография и др.

Глядя на эти многочисленные хозяйственные заведения, многие современники считали, что в монастыре производится почти все необходимое для жизни, а если что-то и покупается, то в весьма незначительных количествах. Так, посетивший Соловки в 1910 г. преподаватель одной из московских женских гимназий В.Уланов писал, что «в монастыре сохранился строй средневекового натурального хозяйства». «Основные черты самоудовлетворяющегося хозяйственного центра, — продолжал он, — здесь налицо: налицо архимандрит — хозяин, стоящий во главе освобожденной от черной работы группы рыцарства «воинствующей церкви», живущего даровым подневольным трудом, правда, не в силу юридического крепостного состояния «трудников», а по добровольному временному закабалению их, но все же «закабалению», так как почти не бывало случаев отказа «трудников» от «послушания» монастырю»².

В.И. Немирович-Данченко, побывавший в Соловецком монастыре в 1872 г., отзывался о нем как «о самом производительном месте на нашем Севере». По его словам, «Соловецкий монастырь, отрезанный в течение 8 месяцев от всего остального мира, ни в ком не нуждается и ничего нигде не покупает, а все, что ему необходимо, производит сам, кроме хлеба, крупы и каменного угля»³.

Чтобы определить, насколько справедлива такая оценка монастырского хозяйства, рассмотрим, как работали мастерские и заводы и в како й мере удовлетворяли они те или иные потребности обители. Начнем с тех из них, которые использовали при производстве или обработке местные ресурсы. Это, в первую очередь, салотопенный, кирпичный, кожевенный и гончарный заводы.

Производством сала из морских животных в Соловецком монастыре занимались с давних пор. В 1834 г. Синод подтвердил право монастыря вести звериный промысел, причем «без заключения письменных условий и без ведома Московской Синодальной конторы»⁴, т.е. конторе⁵ предоставлялись сведения только о суммах с купли-продажи сала, без посвящения ее в детали этого промысла. В середине XIX в. в обители вытапливали сало как из нерп собственного улова, так и из купленных у поморов. В 1863 г. для ловли нерп в обители имелось шесть карбасов и более 200 сетей, занимались этим промыслом (в основном, зимой) 3–4 послушника и 8–10 богомольцев, и кроме них на салотопне работали 1–2 человека⁶. Построенный в 1842 г. салотопенный завод представлял собой «скромное здание, внутри которого была устроена больших размеров печь с горном, в которой помещался котел для варки тюленьего сала»⁷.

Морской промысел зачастую зависел от «приходу зверей», поэтому размеры улова могли значительно меняться в разные годы. Из морских зверей добывали нерпу, морского зайца, иногда детенышей гренландских тюленей («белька» или «серку»). Промысел начинался в середине осени, когда «зверь бывал особенно жирен»⁸. Из-за дороговизны звероловной снасти поморские жители ловили ластоногих в основном монастырскими сетями и неводами, а иногда и на монастырских карбасах, отдавая при этом часть улова в пользу обители.

Монастырь закупал у поморов как необработанное, или чистое, сало, так и топленое, или гретое. Так, в 1863 г. было куплено 846 пудов чистого сала и 133 пуда гретого, всего на сумму 1180 рублей. При этом в пользу монастыря поступило около 30% сала: 267 пудов чистого и 60 пудов гретого⁹. Скорее всего, чем больше монастырь давал снастей для промысла, тем большая часть улова ему причиталась. Если поморы сдавали чистое сало, то в пользу обители обычно шла четвертая или третья часть улова. Чистое сало затем перетапливалось на салотопенном заводе в гретое¹⁰. Гораздо меньше закупалось гретого сала, при этом в пользу обители либо ничего не поступало, либо же «промышленники» отдавали монастырю половину всей партии. В последнем случае, вероятно, сало вытапливалось в самом монастыре, отчего и возрастала его доля до 50%.

Большая часть гретого сала шла на продажу в Архангельск. У обители были постоянные покупатели, с которым поддерживались связи в течение многих лет. Часть сала могла идти и на внутренние потребности обители. Как отмечалось в одном из донесений настоятеля монастыря архимандрита Феофана (1865–1871) в Синодальную контору, звериное сало использовалось главным образом, «чтобы в зимнее время освещать в монастыре братские коридоры»¹¹. Донесение, правда, было написано с целью избежать уплаты пошлин, которые требовала от монастыря Архангельская Казенная Палата, поэтому в немподчеркивалось, что салотопня работает только для удовлетворения нужд обители в сале, а если оное и продается, то лишь в случае излишка, «причем продается без прибыли из монастыря»¹².

В действительности же монастырь был далеко не безразличен к «прибыли от продажи» сала. Так, получив предложение от архангельского купца Дес-Фонтейнеса продать ему сало по 3 руб. 10 коп. за пуд, монастырское начальство, отметив, что цена эта умеренная, предписало закупным монахам «иметь в виду покупателей с повышением этой цены, в противном случае сдать за эту цену»¹³. По-видимому, в дальнейшем Дес-Фонтейнес повысил цену, поскольку закупные монахи доносили, что «сало ворванное благополучно сдали Дес-Фонтейнесу на высшую цену». По косвенным источникам можно определить, что сдали не менее 1440 пудов сала на сумму около 4500 рублей или более¹⁴. Из этих проданных 1440 пудов сала 432 пуда было вытоплено (или просто перепродано) из купленного сала у поморских жителей¹⁵. У поморов монастырь покупал гретое сало по 2 руб. за пуд. Остальная тысяча пудов была вытоплена из монастырского улова или осталась от закупок осени 1862 г. Скорее всего, это количество сала не накапливалось в течение 2–3 лет, поскольку и в 1861-м, и в 1862 гг. монастырь сало в Архангельск продавал.

Если исходить из того, что осенью 1862 г. монастырь купил у поморов сала не меньше, чем в 1863 г.¹⁶ (в пересчете на гретое — около 300 пудов), то получается, что около 700 пудов, т.е. половина из проданных в 1863 г. 1440 пудов была вытоплена из собственно монастырского улова.

Эти выводы несколько расходятся с данными П.Ф.Федорова, посещавшего Соловки в 70–80-гг. XIX в. и утверждавшего, что «из ластоногих, которых убивают на своих тонях монастырские даровые трудники, вытапливают 80–90 пудов сала, остальные 820–810 пудов вместе со шкурами скупаются за дешевую плату у поморов»¹⁷. Возможно, количество покупаемого обителью у поморов сала действительно сильно менялось в разные годы, тем не менее маловероятно, чтобы монастырь резко уменьшил добычу ластоногих, да и число послушников и трудников, занятых ловлей морских зверей, в 60-е и 80-е гг. было примерно одинаковым.

Как правило, обитель продавала обработанное, т.е. гретое сало, хотя иногда на продажу шло и чистое сало, и даже выварки. Так, довольно много чистого сала было реализовано в 1877 и 1878 гг. — 102 и 112 пудов соответственно, причем по довольно умеренным ценам — 1 руб. 50 коп. и 1 руб. 70 коп. за пуд (обычно по таким ценам обитель покупала сало у поморов).

Монастырь стремился продавать сало с наибольшей для себя выгодой: искали покупателей, которые могли предложить наивысшую цену, если цены на сало сильно падали, то ждали их повышения, придерживая сало в обители. Например, в августе 1865 г. закупные монахи доносили в монастырь: «Сало стало еще дешевле, очень много в приходе от поморов по 2 руб. 50 коп., не лучше ли оставить до будущего года»¹⁸.

Таким образом, объемы продаж ворванного сала зависели, прежде всего, от рыночной конъюнктуры и от того, насколько удачен был улов ластоногих. Нередко сало скапливалось в монастыре год или два (сало в эти годы обычно совсем не продавали), после чего объемы его продаж значительно увеличивались. В среднем, обитель ежегодно продавала около 800 пудов ворванного сала на сумму более двух тысяч рублей. Объемы продаваемого сала оставались довольно стабильными, т.е. монастырь не старался увеличить или уменьшить размеры салотопенного производства. Из 800 пудов приблизительно 330 пудов вытапливалось из купленного сала, а около 470 пудов, почти 60%, — с собственного улова. На получение этих 800 пудов гретого сала обитель тратила не более 1680 рубле ¹⁹. Прибыль в таком случае могла равняться 20–30%. Для ее получения монастырь вкладывал немало средств и трудов, не занимаясь, как считали некоторые современники, только перепродажей купленного у поморов сала в Архангельск.

Кроме салотопенного завода, на местном сырье работали также кирпичный, гончарный, смолокуренный, кожевенный и лесопильный заводы. Продукцию кирпичного, смолокуренного и лесопильного заводов практически не продавали, она шла только на удовлетворение внутренних нужд обители. Для кирпичного и гончарного производства использовали имевшуюся на Соловках довольно разнообразную по качеству и количеству глину. Правда, как отмечалось в «Материалах Соловецкого общества краеведения», «все глины относились к довольно молодой геологической формации, что говорит об их невысоком качестве»²⁰. Тем не менее по качеству глина вполне подходила для производства гончарных изделий и кирпича. Кирпичный завод удовлетворял основные потребности обители в этом строительном материале, но когда требовался какой-то особый кирпич, например, огнеупорный (для печей и т.п.), то часто такой кирпич покупали²¹. За пределы монастыря кирпич продавали крайне редко и лишь тогда, когда на это имелись особые причины. Так, осенью 1916 г. по просьбе администрации по постройке Мурманской железной дороги монастырь продал 65 тысяч кирпичей. Причем для отпуска кирпича из монастырских запасов было испрошено разрешение Московской Синодальной конторы и Хозяйственного управления при Синоде²². В остальное время в обители продавали не более 50–100 кирпичей в год.

По словам настоятеля архимандрита Феофана, кирпичный завод «часто по году или по два не имел действия», а работал лишь тогда, когда обители требовался кирпич для починки и постройки различных зданий. Зимой завод не работал, а летом под руководством мастера из монахов или послушников на заводе трудились от 6 до 40 даровых богомольцев. Если среди братии не было мастеров по выделке кирпича, то приглашали со стороны.

Поскольку запасы годной для выделки кирпича глины на Соловецком острове к началу XX в. значительно истощились, возникла идея устроить кирпичный завод на Кондострове, который отошел в надел монастыря в 1897 г.²³ Однако этот план остался на бумаге, и до 1920 г. в обители действовал кирпичный завод, устроенный еще игуменом Филиппом в середине XVI в.

Использовали глину и для производства гончарных изделий. Обычно зимой 4–5 человек делали столовые и чайный чашки, чайники, кружки, тарелки и т.п., которые предназначались как для собственных хозяйственных нужд, так и для продажи паломникам. По отзывам современников, гончарные изделия были лучшего достоинства, чем у крестьян в Архангельске, но значительно дороже. В 80-е гг. изделий продавали на сумму от 200 до 500 рублей в год. Несмотря на собственное производство, обитель закупала различную посуду в Архангельске и в других местах. Как правило, это была фаянсовая, фарфоровая и даже серебряная посуда, которая предназначалась для приема высоких гостей, торжественных случаев или для продажи в расходческой лавке.

В 1818 г. на одном из каналов Святого озера был устроен лесопильный завод, приготовляющий тес для монастырских построек. Строевого леса на Соловках было крайне мало, поэтому для построек и починок использовали привозной лес. Часть лесоматериалов обитель покупала, часть отпускалась ей из «казенных береговых дач»²⁴, а в начале XX в. лес стали вывозить с Кондострова (более 300 деревьев в год)²⁵. Лесопильный завод работал несколько недель в году, в основном весной, когда в озере было достаточно воды. Трудились на нем не более 10 человек: 1–2 монаха или послушника и 8–9 трудников.

Смолокуренный завод вырабатывал для монастырских судов и пароходов, а также для других хозяйственных заведений смолу и скипидар. Осенью и зимой выкорчевывали и свозили на завод пни, из которых гнали смолу. В год получали около 50 бочек смолы и 3-х бочек скипидара. Продукции завода не всегда хватало для удовлетворения нужд обители, поэтому нередко в Архангельске для судов и пароходов покупали еще и пек. Скипидар и смолу обитель продавала лишь в исключительных случаях. Как и на лесопильном заводе, в смолокурне работали 1–2 монаха или послушника и 6–10 трудников.

На кожевенном заводе занимались выделкой кож из оленьих, нерпичьих шкур и шкур домашнего скота. Оленьи шкуры шли на выделку кожи для обуви, домашнего скота — для одежды, нерпичьих — на пояса и обувь. Нерпичьи кожи вместе со звериным салом частично покупали у поморов. Выделанные в монастыре нерпичьи кожи и изделия из них были довольно хорошего качества. Так, кожи тюленей, представленные в 1855 г. на выставке в Москве, за их обработку были отмечены бронзовой медалью от Императорского Общества сельского хозяйства²⁶. Свои потребности в изделиях из нерпичьей кожи обитель полностью удовлетворяла (каждому монаху выдавалось из рухлядной палаты по 2 нерпичьих пояса), причем оставалось и для продажи. Однако другие виды кожи, как выделанной так и нет, приходилось ежегодно докупать. Покупали выделанные кожи или уже готовые изделия: полушубки, сапоги, рукавицы и т.п. Часто и пошив одежды заказывали на стороне, что, видимо, было выгоднее и удобнее, нежели покупать «неделаные» кожи, обрабатывать их и шить одежду и обувь в своих портной и сапожной мастерских. Ежегодно в монастыре обрабатывали максимум 2000 нерпичьих кож, кож домашнего скота и оленей — не более 1000. Число послушников и трудников, работавших в кожевне в основном в зимнее время, не превышало 10 человек.

Продукция свечного завода не только удовлетворяла немалые потребности в свечах самой обители, но и в значительных размерах ежегодно продавалась. Вообще, производство свеч было делом весьма прибыльным. По оценке Д.И.Ростиславова, «доход от свеч бывает гораздо более 100%»²⁷. «…В монастырях, изобилующих богомольцами, назначается послушник или монах у подсвечника, на который ставится много свеч, специальная обязанность этого лица состоит в том, чтобы через более или менее краткий промежуток гасить и снимать свечи. Остатки несгоревших свеч или продаются торговцам, или обчищаются так, чтобы казались несгоревшими, и продаются по умеренной цене, а в монастырях, где есть свои свечные заводы, переливаются в новые свечи»²⁸.

Данные по доходам от продаж восковых свеч в Соловецком монастыре в 1863 г. показывают, что было продано 135 пуд. 27 ф. и сожжено в церквах 49 пуд. 11 ф., т.е. израсходовано 185 пудов белого и желтого воска²⁹. В среднем пуд желтого воска в это время стоил 25 рублей. В монастыре пуд свечей из желтого воска продавали за 32 рубля³⁰. Пуд белого воска стоил дороже. Как показал анализ финансовых документов обители в эти годы³¹, доход от продажи свеч в летнее время паломникам составлял около 10 тысяч рублей, на покупку воска и выделку свеч монастырь затрачивал 4–5 тысяч рублей, таким образом, «свечная» прибыль составляла не менее 100%.

Переходя к рассмотрению монастырских мастерских, остановимся в первую очередь на тех из них, продукция которых шла в основном на продажу как богомольцам, так и населению обители. К ним можно отнести просфорную и кресторезную мастерские.

Выпечкой просфор в обители занимались 1–2 монаха и от 4 до 10 послушников. Продажа просфор, как и свеч, считалась довольно прибыльным делом. По некоторым оценкам, в монастырях каждая просфора продавалась «вдвое более нежели она обходится, а выгода от выпечки и продажи просфор доходила до 127%»³². Каждый богомолец, посещая святые места, обязательно покупал и подавал на проскомидию хотя бы одну просфору. Большая же часть богомольцев покупали и также подавали на проскомидию по несколько просфор за здравие своих родных и близких, а затем везли эти просфоры домой. Нередко из святых мест паломники везли по десять и более просфор³³.

Соловецкий монастырь обычно закупал муку для просфор (крупчатку 1 сорта) в Архангельске. В 60-е гг. XIX в. покупали от 1500 до 2000 пудов пшеничной муки в год, в начале XX в. — около 2500 пудов³⁴ . В просфорне также выпекали пироги и булки (из крупчатки 2 сорта), которые шли на продажу богомольцам. В 60-е гг. монастырь покупал 700–900 пудов муки этого сорта, в начале XX в. — 1700–1900 пудов.

Так, в 1863 г. в обители было израсходовано 1600 пудов крупчатки 1 сорта и 740 пудов 2 сорта. На приобретение такого количество муки потребовалось около 5100 рублей. От продажи просфор и булок, выпеченных из этой муки, в этом году поступила сумма, близкая к 5000 рублей. Если исходить из этих данных, то получается, что выручка от продажи просфор и булок равнялась затратам на покупку муки, т.е. не давала никакой прибыли. Поэтому логично предположить, что братия монастыря получала просфоры бесплатно и что часть муки для булок и пирогов шла не только на продажу, но и на братскую трапезу, например, в праздничные дни.

Это подтверждается приходо-расходными книгами за 1900 г. Обитель купила 2500 пудов крупчатки 1 сорта, из них 1000 пудов проходило по статье «на содержание церквей» и предназначалась для продажи паломникам, 1500 пудов — по статье «на содержание столом монашествующей братии, вольнонаемных рабочих, богомольцев-трудников и поклонников»³⁵. Покупка крупчатки 2 сорта в размере 1750 пудов значилась только в статье «на содержание столом», хотя часть муки, предназначенной для трапезы, шла и на выпечку пирогов и булок для продажи.

Затратив на приобретение 1000 пудов крупчатки 1 сорта около 2500 рублей, в 1900 г. от продажи просфор обитель получила 6024 рубля, т.е. прибыль составила около 140%. Однако из этой прибыли нужно вычесть расходы на перевозку муки в монастырь, хранение, на сам процесс приготовления просфор и т.п. Тем не менее даже за вычетом этих затрат от продажи просфор обитель получала довольно высокую прибыль, сопоставимую с прибылью от продажи свеч.

Традиционно шла на продажу паломникам и продукция кресторезной мастерской. Производством крестов и других изделий в мастерской занимались 10–15 трудников во главе с монахом-старостой. Материал обычно покупали у казначея: кипарис в виде кусков, слюду, олово и т.п. Сделанные кресты староста мастерской продавал казначею, который сдавал в лавки для продажи богомольцам. По словам П.Ф. Федорова, «все изделия были самой простой работы, производимой ножом, стамеской и напилком; самое производство распадалось на множество мелких самых безыскусных действий, вполне доступных любому 14–17-летнему мальчику под руководством старосты: одни мальчики болванили, другие вырезали углубления для вставления слюды, третьи вставляли слюду, четвертые подчищали напилком, пятые писали молитвы, шестые накладывали лак и т.д.»³⁶.

Некоторые иноки делали кресты, сердечки, трубки под картины, корзинки под просфоры, ложки у себя в кельях, а затем также сдавали изделия казначею за плату. Все доходы от продажи этих изделий богомольцам получал монастырь. Самим же монахам продавать свои «рукоделия не дозволялось», за чем следили настоятель и старшая братия³⁷. В 1863 г. покупка братских изделий для продажи богомольцам обошлась монастырю приблизительно в 1030 рублей. От продажи «рукоделий» в течение года было получено 2127 рублей³⁸. Таким образом, прибыль составила около 100%. Хотя суммы, проходившие по этой статье, были по сравнению с другими видами доходов сравнительно небольшими, но и обитель затрачивала на их получение минимальное количество труда.

Остальные монастырские мастерские и хозяйственные заведения изготавливали изделия, которые использовались исключительно в обители: ризошвейная, корзинная, сетная, купорная, санная, колесная и др.: производили строительно-ремонтные работы: столярная, слесарная, малярная, плотницкая; удовлетворяли разнообразные бытовые потребности: хлебопекарня, квасная, портная и т.д.

Во главе мастерских и заводов обычно стояли мастера из монахов или послушников, под руководством которых работали трудники — даровые рабочие богомольцы, в большинстве своем поморы (76% из них в возрасте до 30 лет). Трудники по своему собственному желанию или по обету родителей «брали на себя подвиг поработать на монастырь год или больше бесплатно на содержание монастыря» ³⁹. В 60-е гг. число богомольцев-трудников равнялось 400–500 чел., к XX в. возросло до 800 и более человек: в 1896 г. —�� чел., 1897 г. —�� чел., 1898 г. —�� человек.

Как отмечал П.Ф.Федоров, «основными причинами прихода трудников в обитель были стремление осуществить аскетические идеалы; бедность, экономическая несостоятельность, когда родители посылали своих сыновей в монастырь только «из-за хлеба» болезнь, по выздоровлению от которой больной обещался сам поработать на преподобных Зосиму и Савватия или послать кого-то из родных»⁴⁰. В популярной литературе о Соловецком монастыре часто встречались истории о несчастьях, преследующих тех, кто не выполнял данных преподобным обетов, или же, наоборот, об особом покровительстве Зосимы и Савватия потрудившимся на пользу обители мирянам.

Для поступления в монастырь от богомольцев-трудников требовали только письменный вид и способность к труду⁴¹. Богомольцы исполняли в монастыре различные послушания, число которых доходило до восьмидесяти. При поступлении трудников опрашивали, какое ремесло им знакомо и направляли в соответствующую мастерскую или давали подходящую работу. В течение года обитель их кормила и одевала, а некоторые богомольцы получали и кружечное вознаграждение вместе с братией. В большинстве своем трудники выполняли черные и подсобные работы, но могли заниматься и более квалифицированным трудом. Например, в 1900 г. трудники исполняли обязанности бухгалтера, письмоводителя в конторе, служили в качестве матросов, делали печные, штукатурные и другие работы⁴².

Личный труд в обители можно было заменить вкладом. В этом случае вкладчик мог не работать, жить в отдельной келье и трапезничать вместе с монашествующими. В 1863 г. величина такого вклада равнялась 75, в 80-х гг. —�� рублей. Полными вкладчиками в основном были купцы и их сыновья, отставные старики-чиновники, богатые мещане и крестьяне числом от 3 до 6 человек. Можно было внести в обитель и половину вклада, но тогда уже нужно было работать на монастырских послушаниях. Число полувкладчиков достигало 15–20 человек.

По словам П.Ф.Федорова, «большинство трудников, по общему отзыву монахов, в первое время работало добросовестно и прилежно, а затем, по мере дальнейшего пребывания, старательность их все более и более уменьшалась, и все чаще и чаще замечалась наклонность работать кое-как, „чрез пень колоду“»⁴³. В обители считалось, что с богомольцев нельзя много спрашивать, потому что они трудились не по найму, не за деньги, а по усердию, причем считалось, что трудники работали не на самих монахов, а на преподобных Зосиму и Савватия.

Несмотря на наличие даровых рабочих рук, монастырь вынужден был прибегать к труду наемных рабочих, в большинстве своем поморов. Недостаток рабочих рук чувствовался в обители в основном весной, когда трудники разъезжались по домам (на дорогу им выдавалось от одного до пяти рублей), а на их место приезжали новые, совершенно незнакомые с монастырем, «не свычные, не приспособленные к его работам, тогда как поморы жили здесь с малолетства и все знали»⁴⁴.

Рабочих обычно нанимали с мая по октябрь, когда нужно было проводить сельскохозяйственные работы, ремонтировать и строить монастырские здания. В мае начинали приезжать и паломники, для приема которые также требовались дополнительные рабочие руки. Численность наемных рабочих летом колебалась от 120 до 240 человек, нанимали как на все лето (с мая по октябрь), так и помесячно или поденно. В обители не поощряли прогульщиков, вычитывая у них из зарплаты за каждый пропущенный день. С октября по май также нанимали рабочих, но гораздо меньше, от 40 до 70 человек.

По монастырским приходо-расходным книгам можно определить размер зарплаты наемных рабочих⁴⁵. С октября 1862 г. по май 1863 г. и помесячно было нанято 69 работника, которым за сезон заплатили в мае 1496 рублей. Минимальная зарплата равнялась 5, максимальная —㻐, большинство получило по 20 рублей. Но к этой зарплате нужно еще прибавить аванс, который выдавали в начале работ, поскольку, по словам казначея, «рабочих людей нельзя и нанять без задатка денежного». С января по апрель нанятым рабочим «в счет платы вперед впредь до расчета денег» выдали 1876 рублей, т.е. всего обитель заплатила рабочим 3312 руб., тогда величина средней зарплаты возрастает до 40 рублей.

Затем с мая по октябрь 1863 г. наняли 187 человек. Обитель заплатила им 6093, в том числе аванс — 2024 рубля. Минимальная зарплата составила 86 копеек, максимальная — 170 рублей, большинство получило 30 или 60 рублей. Как видно, летом заработки были выше, поскольку в это время работы в монастыре прибавлялось, причем более трудоемкой, чем зимой (сенокос, ремонт здания и т.п.).

Мало изменилась по сравнению с 1863 г. зарплата наемных рабочих и в начале XX в. Так, в 1900 г. летним рабочим, 115 чел., выдали 5954 рубля. Средняя зарплата составила около 50 рублей. В оплату труда рабочих входило и питание за счет обители. В среднем по северным губерниям стоимость продовольствия составляла от стоимости содержания сельскохозяйственного рабочего (зарплата плюс харчи) около 45%⁴⁶.

Если предположить, что в среднем наемные рабочие зарабатывали в Соловецком монастыре с мая по октябрь по 50 рублей, то годовая зарплата могла составить около 100 рублей (учитывая, что зимой платили меньше). Прибавив к зарплате стоимость продовольствия, получим, что стоимость содержания работника равнялась не менее 145 рублей в год. В среднем наемные рабочие на Соловках получали не меньше, а вероятно и больше, чем сельскохозяйственные рабочие северо-западных губерний (зарплата в Петербургской — 72, Новгородской — 75, Псковской — 78 рублей).

Монастырь нуждался не только в неквалифицированной рабочей силе, но и в услугах специалистов, которых нанимали за определенное жалованье. Из таких «вольнонаемных лиц» обычно были художники, врачи, инженеры, машинисты и штурманы на пароходах, кормщики, позолотчики, резчики, землемеры и т.д., однако нанимали этих специалистов только в том случае, если таковых не было среди братии и годовых богомольцев. Поэтому в монастыре старались «не упустить» из своих стен трудников, хорошо знающих какое-либо ремесло или получивших образование. И если такой «полезный» трудник оставался в обители, то его пострижение в монашество зачастую происходило быстрее, чем остальных послушников. Наиболее способных послушников могли обучать за счет обители. Так, например, в 1862 г. трое послушников были посланы для изучения живописи в Свято-Троицкую Сергиеву лавру⁴⁷. Стремление обходиться своими кадрами проявилось и при решении вопроса о преподавателях в Соловецком братском училище. В 1914 г. в ответ на ходатайство монастыря Московская контора Синода разрешила выпускникам братского училища, закончившим обучение с отличием, преподавать в нем богословские и другие предметы ⁴⁸.

Основные хозяйственные работы в монастыре были следующими: зимой возили, пилили, кололи дрова, возили бревна для построек, пни для смолы, сено для скота, все мастерские и заводы (кроме лесопильного и кирпичного) работали при полном количестве народа. На дрова шли только высохшие деревья и валежник; деревья начинали рубить осенью, по окончании летних работ, а валежник собирали осенью и весной. Заготовка и вывоз дров требовали значительного количества рабочих рук. Рубили и собирали валежник в разных местах острова не менее 20 наемных рабочих и 60 трудников. Срубленные деревья и валежник распиливали в лесу на кряжи, которые всю зиму свозили к жилым и хозяйственным зданиям.

С апреля готовили пароходы к плаванию, поправляли дороги после таяния снега, вскапывали огороды, чистили сенокосные луга, пилили бревна на лесопильном заводе. С началом навигации часть работников перебрасывали на удовлетворение нужд трехдневных богомольцев. В июле начинался покос, продолжавшийся до конца августа, куда направлялись почти все свободные работники; работать в мастерских оставались либо одни монашествующие, либо монашествующие с несколькими наиболее опытными и знающими трудниками. По окончании сенокоса собирали урожай с огородов, после чего мастерские опять пополнялись даровыми богомольцами и начинали работать в полную силу. Кроме работ по хозяйству и в мастерских, почти каждое лето в обители проводились работы по починке и постройке различных зданий. С установлением санного пути снова начиналась возка сена, дров и другие «зимние» работы.

Продолжительность рабочего дня у монашествующих и трудников равнялась 9–10, у наемных рабочих — 11 часам. В действительности же, по словам П.Ф.Федорова, «работали то больше, то меньше, смотря по обстоятельствам и времени года — на сенокосе больше, зимой меньше. Да и счет рабочим часам был не так строг и точен, как на фабриках: трудникам позволялось уходить из мастерских пить чай, а летом, когда приходили пароходы, масса трудников сбегалась поглазеть на приезжавших богомольцев»⁴⁹.

В середине 80-х гг. из числа братии на разных ремесленных, хозяйственных и торговых послушаниях в монастыре работали 100–110 человек, в основном послушники и монахи, реже — иеродьяконы. Вне монастыря в скитах и подворьях при церковных и «управляющих» обязанностях находилось 45–50 человек, и наконец около 70 монашествующих «исправляли чреду Богослужения» в монастырских соборах и церквах.

Таким образом, в конце XIX в. на всех хозяйственных службах и заведениях Соловецкого монастыря работали не менее тысячи человек. В основном этот труд шел на жизнеобеспечение обители. Большого количества рабочих рук требовала заготовка сена и дров на зиму, различные ремонтные и строительные работы. Островное положение обители и изолированность в течение 7–8 месяцев от материка вынуждали ее содержать многочисленные хозяйственные заведения. И если монастыри, расположенные на материке, могли воспользоваться услугами окрестного мирского населения для решения тех или иных бытовых проблем, то Соловецкий монастырь такой возможности не имел. Поэтому обители необходимо было иметь и кузницу, чтобы подковать лошадей, и различные ремонтные службы для починки инструментов, обуви, одежды и т.д.

Для большинства мастерских и некоторых заводов материалы привозили с материка, собственные ресурсы использовали только салотопенный, кирпичный, кожевенный и гончарный заводы. Хозяйственные заведения, услуги и продукция которых шли на удовлетворение нужд паломников или на продажу, приносили обители 20–30% прибыли, а если они были связаны с отправлением культа, то прибыль подчас достигала и 100%. Такой высокий процент прибыли монастырь получал благодаря использованию труда даровых богомольцев, число которых доходило в конце XIX в. до 800 человек. И хотя на содержание даровых богомольцев (питание, одежда, жилище) обители приходилось тратить немалые суммы, труд их обходился обители на 40–50% дешевле труда наемных рабочих. Располагавшему дешевой рабочей силой монастырю зачастую было выгоднее купить не готовый продукт, а только материалы, из которых затем силами братии и трудников производились необходимые изделия. Обитель покупала готовые изделия, когда это было экономически выгодно (либо не было условий для изготовления на Соловках, либо не хватало квалификации и не достигалось нужного качества), когда же можно было сэкономить на изготовлении какого-либо изделия в стенах монастыря, используя дешевую рабочую силу, то приобретал не готовый продукт, а только необходимые материалы.

В целом можно сказать, что в монастыре существовали хозяйственные заведения, которые или были довольно прибыльны⁵⁰, или по техническим соображениям являлись незаменимым элементом хозяйства, а поскольку число последних было довольно значительно, то нередко у современников создавалось впечатление «натуральности» монастырского хозяйства.

¹ Дунаев Б.И. Соловецкая обитель. М., 1902. С.12.

² Уланов В. Из экскурсионных впечатлений // Вестник воспитания. 1910. №1. С. 184.

³ Немирович-Данченко В.И. Соловки // Вестник Европы. 1874. Кн. 8. С.520.

⁴ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 4. Д. 786. Л. 75об.

⁵ В 1765 г. Соловецкий монастырь был включен в число ставропигиальных монастырей и перешел из епархиального подчинения в ведение Московской Синодальной конторы.

⁶ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 4. Д. 787. Л. 175, 177.

⁷ Скопин В.В. На Соловецких островах. М. 1990. С. 100.

⁸ Жилинский А.А. Морские промыслы Белого моря и Ледовитого океана. Пг., 1917. С. 70.

⁹ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 4. Д. 787. Казначейская книга за 1863 год. Л.1–97.

¹⁰ Из чистого сала вытапливали 70–75% гретого.

¹¹ РГАДА. Ф. 1183. Оп. 4. Д. 423. Л. 4об.

¹² Там же. Л. 2.

¹³ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 4. Д. 788. Л. 50, 52об.

¹⁴ Там же. Л. 55, 89. Переписка закупных монахов с монастырем за 1863 год.

¹⁵ Самсонова Т.Ю. Соловецкий монастырь: хозяйственная деятельность, социальный состав и управление. Вторая половина XIX —  начало XX вв. Дис. ... канд. ист. наук. М., 1997. С. 89–90.

¹⁶ Точные сведения о закупках сала осенью 1862 года не сохранились. Известно лишь, что в 1862 г. монастырь купил сала на сумму 1067 рублей // Там же.

¹⁷ Федоров П.Ф. Соловки. Кронштадт, 1889. С. 315.

¹⁸ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 4. Д. 791. Л. 108.

¹⁹ Подробнее см.: Самсонова Т.Ю. Указ. соч. С. 93.

²⁰ Иванов В. Полезные ископаемые Соловецких островов // Материалы Соловецкого общества краеведения. Соловки, 1927. Вып. 1. С. 73.

²¹ РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1, 1896. Д. 121. Л. 96.

²² Там же. Ф. 1201. Оп. 5. Ч. 2. Д. 5622. Л. 237, 274.

²³ Там же. Ф. 1183. Оп. 1, 1907. Д. 122. Л. 14.

²⁴ Ежегодно по лесорубочному билету обитель заготовляла в Онежском лесничестве 400–500 бревен. Вырубка и вывозка деревьев, а также уплата пошлин казне обходились монастырю в 300–400 рублей.

²⁵ РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1, 1907. Д. 122. Л. 13.

²⁶ История первоклассного ставропигиального Соловецкого монастыря. СПб., 1899. С. 6.

²⁷ Ростиславов Д.И. Опыт исследования об имуществах и доходах наших монастырей. СПб., 1876. С. 117.

²⁸ Там же. С. 118.

²⁹ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 5, ч. II. Д. 5553. Л. 25.

³⁰ Там же. Оп.4. Д. 787. Л. 10.

³¹ Самсонова Т.Ю. Указ. соч. С. 101.

³² Ростиславов Д.И. Указ. соч. С. 126.

³³ Там же.

³⁴ РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1, 1901. Д. 126; Ф. 1201. Оп. 4. Д. 788.

³⁵ Там же. Ф. 1183. Оп.1, 1901. Д. 126. Л. 41, 54.

³⁶ Федоров П.Ф. Указ. соч.. С. 315.

³⁷ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 4. Д. 788. Л. 20 об.

³⁸ Там же. Д. 787. Л. 161.

³⁹ Федоров П.Ф. Указ. соч.. С. 37.

⁴⁰ Там же. С. 54.

⁴¹ После появления в газете «Архангельск» в 1910 г. статьи о проживании в Соловецком монастыре женщины в качестве монаха в течение восемнадцати лет в монастырь не стали принимать без предъявления паспорта и предварительного опроса желающих поступить, хотя эта статья оказалась не более, чем «уткой».

⁴² РГАДА. Ф. 1183. Оп. 1, 1901. Д. 126. Л. 46.

⁴³ Федоров П.Ф. Указ. соч.. С. 44.

⁴⁴ Там же. С. 168.

⁴⁵ РГАДА. Ф. 1201. Оп.4. Д. 787. Л. 1–145.

⁴⁶ Смольяникова Т.Е. Экономическое положение сельскохозяйственных рабочих накануне и в период первой русской революции // Земледельческое производство и сельскохозяйственный опыт на Европейском Севере. Вологда, 1985. С. 33.

⁴⁷ РГАДА. Ф. 1201. Оп. 5. Ч. 2. Д. 5551. Л. 40.

⁴⁸ Там же. Ф. 1183. Оп. 1, 1915. Д. 131. Л. 2–6.

⁴⁹ Федоров П.Ф. Указ. соч. С. 329.

⁵⁰ Если доходы с этих заведений не относились к разряду церковных, то на устройство таковых требовалось разрешение вышестоящего начальства, Синодальной конторы или Синода.

Самсонова Татьяна Юрьевна

Родилась в 1969 г. В 1991 г. окончила исторический факультет МГУ им. М.В.Ломоносова, кандидат исторических наук.

Версия для печати