Альманах «Соловецкое море». № 2. 2003 г.

Александр Королев

В 1570 году Соловецкий монастырь, еще не оправившийся после дела ми­трополита Филиппа, принимал по государеву указу новый игумен Варлаам. В связи с этим была составлена подробная опись монастырского имущества. И среди икон Преображенского собора названа в этой описи одна весьма необычная: многочастная икона, стоявшая в левой части местного ряда иконостаса, где находились изображения Воскресения Христова, Святой Троицы и сюжеты некоторых двунадесятых праздников. На упомянутой иконе изображены святые Зосима и Савватий вместе с преподобным Александром, основателем Свир­ского монастыря на Олонецком перешейке (между Онежским и Ладожским озе­рами). Казалось бы, что в этом удивительного — известные северные святые изображены вместе. Но помещение «чужого» святого на одной иконе с высокочтимыми первоначальниками соловецкими, и где — в самом сердце Соловков, где покоились их мощи, — требует объяснения. Так или иначе, но Александр Свирский для Соловков — «чужой» святой. С большей вероятностью на этой иконе можно было ожидать, например, Варлаама Хутынского или Ки­рилла Белозерского: изображение этих святых вместе с соловецкими пре­подобными было бы логически оправдано. Какие конкретные исторические обстоятельства обусловили появление образа святого Александра в иконостасе соловецкого со­бора? В данной статье мы попытаемся описать несколько ситуаций, одна из ко­торых могла сделать это возможным.

Преподобный Александр, основатель и строитель Свирского монастыря, был родом из приоятских крестьян-вепсов, а иноческую школу прошел на Валааме — там, где более чем полвека до него жил почтенный и всеми уважаемый старец Савватий. Однажды ночью этот старец сбежал из обители и вместе с монахом Германом стал первопоселенцем Соловецких островов. Инок Александр, когда пришло его время начать жизнь отшельника, едва упросил валаамского игумена Иоакима отпустить его. От­шельнический подвиг Александра в олонецких лесах был крайне строгим: семь лет не видел он человеческого лица, питался «былием и перстью», переносил северную зиму в одной потрепанной рясе. Основание монастыря сопровождалось многочисленными чудесными знамениями. Единственный раз в истории русской (да и мировой) святости после ветхозаветного патриарха Авраама Бог явился человеку в образе Троицы: три ангела, Отец, Сын и Святой Дух, вошли ночью в бревенчатую келью игумена Александра. Чудесными явле­ниями сопровождалась и закладка монастырских храмов. Благодаря личному авторитету игумена и строгой жизни монахов обитель вскоре стала пользо­ваться широкой известностью в землях древнего Обонежья. К Александру при­ходили ученики. Еще при жизни кто-то из них с благословения учителя покинул Свирскую обитель и основал собственные небольшие лесные пустыньки. На протяжении всего XVI столетия монахи Александровой пустыни шли в леса и болота между Онежским и Ладожским озерами, строили там деревянные мона­стыри, где жила немногочисленная братия. Но были и другие случаи. Из дале­кого Могилева пришел юноша Григорий со своим другом, но проницательный игумен не принял их: одному предсказал жизнь в миру, а Григория направил к игумену Корнилию, построившему свой монастырь у реки Нурмы, в вологод­ских лесах. Впоследствии преподобный Геннадий (таково было монашеское имя Григория) стал самым верным учеником преподобного Корнилия Комель­ского. Поддерживал Александр духовную связь и с Кириллом Белым — основа­телем Новоезерского монастыря в окрестностях Белозерска. Всех приходящих в Свирский монастырь игумен принимал ласково, радушно.

Одним из монахов, нашедших приют в обители Александра, стал и иеродиа­кон Феодорит. Он родился в Ростове, ушел из родительского дома и в возрасте четырнадцати лет принял постриг в Соловецком монастыре. Духовником его там был старец и пресвитер Зосима (не путать с преподобным Зосимой — основателем Соловецкого монастыря). В общей сложности шестнадцать лет Феодорит провел в соловецком скиту, получил в Новгороде от архиепископа сан иеродиа­кона и по благословению старца Зосимы отправился в путешествие — посетить русские монастыри. Еще Иосиф Волоцкий паломничал по русским обителям в поисках лучшего устава для монастыря, а Нил Сорский с подобными целями отправился на греческий Восток.

Сперва Феодорит направился в Александрову пустынь. «Преподобный Александр принял его, проявив дар прозорливости, — вышел ему навстречу за стены монастыря и, не зная о нем никогда и прежде о нем не слышав, сказал: «Вот сын Авраамов пришел к нам, Феодорит диакон!» И пока Феодорит жил в монастыре, относился к нему с большой любовью. «И пребывал у него (Феодорит) как чистый у чистого и непорочный у непорочного»¹.

Вот и все, что поведал нам об этом периоде в жизни Феодорита его духовный сын — боярин князь Андрей Курбский. Но к его скупому сообщению можно добавить некоторые сведения, известные из других источников. Пребывание Феодорита в Александровой пустыни можно датировать примерно второй половиной 1510-х гг. Монастырь Александра еще очень мал, строения в нем были только деревянные. Посреди двора возвышалась церковь Святой Троицы. Никаких вотчин у обители не было, монахи сами возделывали прилегающие поля и ловили рыбу в реке Свири за шесть верст от монастыря: там благотворители подарили игумену Александру несколько участков, и святой сам расчистил их. Устав монастырской жизни был весьма строгим, благодаря этому Александрова пустынь быстро прославилась: уже через несколько десятков лет после смерти ее основателя Иван Грозный, обличая кирилловскую братию, указывал с высоты царского престола: «Вот ведь на наших глазах только в монастырях преподобного Дионисия в Глушицах и великого чудотворца Александра на Свири бояре не постригаются, и эти монастыри по Божьей благодати славятся монашескими подвигами»… Особенно сурово и нетерпимо относился Александр к хмельным напиткам: сам человек очень воздержанный и нетребовательный, братию свою воспитывал строго. Обладал он, видимо, и большим личным обаянием.

Богослужебная жизнь Александровой пустыни была завязана вокруг почитания Святой Троицы. В Троицын день был храмовый праздник первой монастырской церкви, которую построили по непосредственному Божественному повелению. Даже столетия спустя главным праздником в Свирском монастыре был не день преподобного Александра (30 августа), а день Святой Троицы. Интересно, что Александрова пустынь не принадлежала к «троичной традиции» Сергия Радонежского: почитание Троицы на берегах Свири зародилось самостоятельно и независимо от известнейшего из русских монастырей.

Попрощавшись с Александром Свирским, Феодорит направился в Кириллов, посетил знаменитые заволжские пустыни, где еще свежа была память о Ниле Сорском, где жили друзья и собеседники князя-инока Вассиана Патрикеева — «храбрые воины Христовы, которые воюют против начал, властей темных, ми­родержцев века сего»². В общей сложности шесть лет провел соловецкий монах у нестяжателей, среди которых были известные в то время люди. Здесь его и застало письмо старца Зосимы, который, предчувствуя близкую кончину, звал его к себе. Около года ученик ухаживал за умирающим учителем и, похоронив его, отправился в страну лопарей — на Кольский полуостров. В это время шла активная колонизация этих заполярных земель, главную роль в которой играл Соловецкий монастырь. Там Феодорит встретил пустынника Митрофана и с ним прожил, по словам Курбского, двенадцать³ лет в суровых условиях Заполярья. Мог ли он тогда не вспомнить Александра, сурового аскета и отшельника? Наконец оба монаха возвращаются в мир и приходят в Великий Новгород. Архиепископом в то время был преосвященный Макарий — один из главных церковных деятелей XVI столетия, будущий Московский митрополит. Для нас актуальны две стороны его деятельности. Во-первых, Макарий был по­борником строгого общежительного монастырского устава, который он и ввел в новгородских обителях; во-вторых, он хорошо знал свирского игумена Алек­сандра. Более того, можно с уверенностью говорить (как это делают некоторые современные исследователи⁴), что между этими двумя людьми Церкви существовала прочная духовная связь. Именно к Макарию обратил умирающий Александр свою последнюю просьбу: «Да тебе же, государю, приказываю, преосвященному архиепископу владыке Макарью, обители Живоначальные Троицы священно иноки и всю свою братью: Бога ради, государь, и Пречистей Его Матери, побереги и оборони от сильных людей, после моего живота…»⁵

Архиепископ Макарий не только рукоположил Феодорита в иеромонахи: владыка сделал его своим духовником. Это никак не могло случиться без участия свирского игумена. Нам почти ничего не известно о том, что произошло за два года, пока Феодорит пребывал на этой высокой должности. В конце концов он с несколькими спутниками покинул Великий Новгород, чтобы на пожертвованные богатыми людьми средства построить на далеком заполярном Севере, на берегу реки Колы монастырь. И еще одна нить протянулась от Феодорита к святому Александру: освятили храм нового монастыря в честь Святой Троицы. В обители был введен строгий общежительный устав. Курбский пишет, что некоторые правила были взяты основателем из соловецкого устава преподобного Зосимы, но, несомненно, непосредственное влияние оказали также архиепископ Макарий и Александр Свирский. Двадцать лет Феодорит проповедовал местным народам христианскую веру, пока его не изгнали собственные монахи: не понравились им строгости игумена. Затем — игуменство в одном из новгородских монастырей, протекция троице-сергиевского игумена Артемия, архимандрия Спасо-Евфимиева монастыря в Суздале, суд, ссылка, заступничество митрополита Макария, Спасо-Ярославский монастырь, посольство в Царьград, Прилуцкий монастырь, миссионерские поездки к лопарям. Мало знаем мы о смерти Феодорита: князь Курбский говорит, что он однажды заступился за него перед Иваном Грозным, тот пришел в ярость и велел его утопить. «А некоторые говорят, будто тихой и спокойной смертью почил о Господе сей святой муж»⁶, вернувшись на Соловки.

Первая половина жизни Феодорита напоминает жизнь Александра Свирского. Тот же уход (даже, видимо, побег) из дома, пострижение в знаменитой островной обители, связь с митрополитом Макарием, основание собственного Троицкого монастыря и приверженность строгому общежительному уставу. Поневоле возникает даже вопрос: с каким монастырем был больше связан Феодорит — со Свирским или Соловецким? Так или иначе, но Соловки стали местом его иноческого пострига, здесь он и нашел упокоение: могильную плиту Феодорита спустя много лет указывали у южной стены соловецкого Спасо-Преображенского собора.

«Церковь за подвижническую жизнь и просветительские труды дала ему титло Блаженного»⁷. Блаженный Феодорит Кольский был канонизирован 30 августа 2002 г.

Второй раз в XVI веке связал два знаменитых северных монастыря другой ученик преподобного Александра. Как и о Феодорите, мы знаем о нем благо­даря его духовному сыну: иеромонах Иона Шамин был наставником святителя Филиппа (Колычева), митрополита Московского и всея Руси.

В конце 1530-х гг. (1537?) на Соловки пришел тридцатилетний мужчина по имени Федор, назвавший себя каргопольским крестьянином. Полтора года он исполнял различные послушания, и наконец игумен Алексий Юренев (1534-1548) постриг его в монахи с именем Филипп. Но ни один из монастырских старцев не пожелал стать наставником новопостриженного инока. Тогда игумен обратился ко второму по старшинству священнику монастырского храма, почтенному Ионе:

«По многих же всех онех вводится старец, обычаем прост и разумом мног, саном иеромонах, именем Иона, по реклому Шамин, вторый светилищу презвитер, иже прежде бе спостник преподобному и богоносному отцу нашему Александру Свирскому»⁸.

Иона согласился принять монаха Филиппа в ученики: «сей усердием усерднаго Филиппа приемлет». Наставничество было строгим, учитель запретил Филиппу всякое общение с мирскими людьми. Годы, проведенные под надзором Ионы, стали для Филиппа временем формирования его взглядов. Несмотря на высокие посты, которые занимал Филипп, старец Иона всегда оставался для него учителем и наставником. Выяснилось, что монах Филипп — вовсе никакой не крестьянин, а боярин Колычев, представитель одного из самых влиятельных в России родов. После этого в монастыре его стали уважать — за высокое ли происхождение, за подвиг ли отречения от мира. А в 1548 г. Филиппа, уже исполнявшего должность экклесиарха, избрали игуменом. Старец Иона стал вторым лицом в монастыре, келья его стояла рядом с кельей его ученика. Надо полагать, что он оказал какое-то влияние на масштабную строительную и хозяйственную деятельность, которую развернул Филипп во время своего игуменства (1548-1566); по крайней мере, она не могла вестись без его благословения. Когда Филипп летом 1566 года выехал в Москву, еще не зная, что едет принимать митрополичью кафедру, Иона остался в монастыре за старшего. Первое послание нового митрополита на Соловки адресовано: «благословение смиренного Филиппа, митрополита всея Русии, старцу Ионе и старцу Паисеи, келарю и казначею, священникам и всей яже о Христе братии»⁹. Филипп не знал, что почтенный Паисий, его преемник на игуменстве, выступит на царском суде с клеветой на митрополита. Иона же доживал свой век, пользуясь общим уважением братии. Чем ближе был он к смерти, тем более поднималась на Соловках волна недовольства против митрополита, которую, надо думать, искусно поднимал Паисий. Какой «зуб» был у Паисия и прочих старцев на святого Филиппа — неизвестно. В январе 1568 г., когда тучи уже сгущались над его головой, Филипп отправил на Соловки свое последнее письмо. «И содержание его тревожно: видимо, добрые отношения между митрополитом и Соловками затуманились. Монахи на владыку «навели скорбь великую на Москве». Он выговаривает им за то, что они, ослушавшись его, послали ему в «поминки» рыбу… Да и рыба-то оказалась «мелка, а середней мало», т.е. святителю оказали явное невнимание, подчеркивающее официальный характер и без того запрещенных им «поминок». Другое, что огорчает митрополита, это судьба неоконченных им на Соловках работ»¹⁰. Грамота адресована уже «духовному настоятелю, сыну и сослужебнику нашего смирения, игумену Паисеи, и священницем, и старце Ионе, и келарю и казначею, и всей яже о Христе братии». Видимо, Паисий совсем отстранил Иону от участия в управлении монастырем, да и стар был уже ученик Александра Свирского.

Вероятно, Иона с Филиппом заранее выбрали место для своих могил: у северной стены Преображенского собора, поблизости от Зосимо-Савватьевского придела, где в резных раках почивали мощи святых основателей и покровителей монастыря. Надпись на надгробной плите учителя святого Филиппа гласила: «Лета 7076 преставися раб Божий инок Иона Шамин месяца генваря в 10 день». Когда митрополит в Москве писал свою грамоту, его учителя уже не было на свете. Самому Филиппу, убитому в тюрьме по приказу царя два года спустя (в декабре 1569 г.), было суждено упокоиться рядом со своим наставником только в 1590 году: игумен Иаков выпросил у царя Федора Иоанновича разрешение перевезти останки из тверского Отроч монастыря на Соловки. Когда в 1646 г. склеп святого Филиппа был вскрыт для перенесения мощей в собор, руководивший раскопками иеромонах Мартирий заметил, что в своде соседнего склепа старца Ионы образовалась дыра. Он взял свечу, просунул голову внутрь и увидел, что мощи старца остались нетленными. Все внимание братии было обращено тогда к митрополиту Филиппу и его святым останкам, поэтому о нетленности мощей Ионы как-то забыли, и склеп был снова замурован¹¹.

Кто же такой был этот старец Иона Шамин? К сожалению, нам ничего не известно о досоловецком периоде его жизни. Нельзя даже сказать с уверенностью, когда именно он появился на Соловках. Он впервые упоминается именно принимающим в ученики Филиппа, а произошло это, по-видимому, на рубеже 1530-1540-х гг.. Александр Свирский не был еще канонизирован (это произошло на Макарьевском соборе 1547 г.), и Иону не рассматривали как ученика святого человека. Только одна деталь может что-то сказать нам о его прошлом: вступая в состав братии Соловецкого монастыря, Иона дал весьма значительный вклад в размере 110 рублей¹².

Не исключено, что Иона Шамин был из тех монахов, которые покинули Свирскую пустынь после смерти их учителя и игумена преподобного Александра, случившейся в 1533 г. Возможно, по его благословению некоторые монахи отправились основывать собственные монастыри. Игумен Иродион, сам ученик Александра и автор его жития, с неодобрением отзывается о монахе Савватии, также покинувшем пустынь после смерти наставника. Савватий, по его словам, обладал «раздражительным характером», и если мирно уживался с Александром, то с его преемниками рассорился и ушел из Свирского монастыря в другой, где был принят более мягкий особножительный устав. Сложно говорить о том, где устав был строже, в Александровой пустыни или на Соловках, однако очевидно, что Иона, если он сменил Свирскую обитель на Соловецкую, руководствовался не такими соображениями.

Стоит вспомнить продолжение истории с Савватием. Иродион, автор жития святого Александра, с осуждением говорит, что, покинув Александрову пустынь без благословения настоятеля, Савватий ушел в «один из мирских монастырей». Когда он тяжело заболел, никто не пришел навестить его (такие там порядки!), и даже келейник, видимо, плохо заботился о нем. Больной монах вспоминал своего учителя и сожалел, что нарушил его завет. Однажды поздно вечером в его келью вошли три старца, и в одном из них Савватий узнал самого Александра. От страха он не мог вымолвить ни слова. Учитель приказал ему возвратиться в Свирскую обитель и назвал своих спутников: это были преподобные Зосима и Савватий Соловецкие, после чего, исцелив Савватия, исчез¹³. Быть может, Соловецкие чудотворцы явились больному иноку потому, что один из них был его тезоименитым святым. Но не вызывает сомнения, что этот эпизод ставил свирского святого на один уровень с признанными покровителями русского Севера.

Вот две нити, протянувшиеся между Свирским монастырем и его основателем преподобным Александром и Соловецкой обителью. Ни Феодорит Кольский, апостол лопарей, ни старец Иона Шамин не были официально признаны святыми. Каждому из них немного не хватило до канонизации: противоречивые сведения, неудачное стечение обстоятельств помешали их общецерковному прославлению. Но для полноты картины проследим еще третью нить, едва заметную, которая косвенно связала оба славных монастыря уже в конце столетия.

Во второй половине XVI века в глухих лесах к югу от современного Петро­заводска основал свой скромный лесной монастырек преподобный Иона Яшео­зерский, ученик святого Александра. Он скончался в самом конце столетия, ос­тавив по себе духовную грамоту и несколько народных преданий. В 1628 г. составлялась очередная писцовая книга Обонежской пятины, и ее авторы подробно зафиксировали имущество пустыни. Известный историк Е. В. Барсов первым предположил, основываясь на данных описи, что преподобный Иона мог быть лично знаком с соловецким игуменом Иаковом (1581-1597), учеником игумена святого Филиппа. Действительно, сам Иаков пожертвовал в монастырек на Яшезере пять книг (Апостол апракос и псалтырь, пролог, сентябрьские и октябрьские минеи) и небольшой колокол; его преемник Иринарх также вложил четыре книги¹⁴. Чем было вызвано такое внимание соловецких настоятелей к малоизвестной, затерянной в лесах и болотах обители ученика святого Александра? В период с 1573 по 1579 гг. Иаков был игуменом в Рождественском Палеостровском монастыре, расположенном в северной части Онежского озера (там, возможно, принял иноческий постриг сам соловецкий основатель — святой Зосима). Не исключено, что знакомство Иакова с Ионой относится именно к этому времени.

История Александро-Свирского монастыря XVI столетия имеет немало тем­ных мест. Почти ничего не известно о его связях с другими русскими обите­лями. Отрывочные указания источников дают понять, что святой Александр, личность в Новгородской земле известная, был знаком (видимо, через Тихвин­ский монастырь) с преподобным Кириллом Новоезерским, по крайней мере, хо­рошо знал Корнилия Комельского и его обитель. Несмотря на скудость инфор­мации, можно проследить отдельные каналы связей Александровой пустыни и ее святого основателя с известнейшим монастырем русского Севера — Солов­ками. Очевидно, что каналов этих было больше. Например, почему старец Зосима благословил Феодорита посетить именно свирского игумена? Это об­стоятельство показывает, что на Соловках были осведомлены об Александре, его популярности и авторитете. Мы оставили в стороне также вопрос о том, можно ли считать митрополита Филиппа Колычева представителем духовной традиции преподобного Александра. Вряд ли можно говорить о сохранности свирской традиции на Соловках, где существовала собственная сильная духов­ная школа, которая вела происхождение от святого Зосимы.

В заключение попытаемся ответить на поставленный в начале статьи вопрос: что стало причиной появления иконы Александра Свирского и Соловецких чу­дотворцев в иконостасе соловецкого собора? Сам сюжет образа напоминает о чуде с монахом Савватием, описанном в житии святого Александра. Трое пре­подобных явились самовольно ушедшему из Свирской пустыни иноку, чтобы исцелить его и вернуть в монастырь. Быть может, старец Иона Шамин, как и Савватий, самовольно покинул обитель после кончины Александра и на склоне своих лет, движимый раскаянием, велел поставить в святая святых Соловков эту икону — просьбой о прощении к своему учителю и о заступничестве к соло­вецким святым.

¹ Никодим (Кононов), иером. Архангельский патерик. М., 2000. С. 185.
² Там же. С. 185.
³ У Курбского — «двадесять», что не согласуется с историческим контекстом. См.: Макарий (Булгаков), митр. История Русской Церкви. М., 1996. Т. 4.Ч. 1. С. 504.
⁴ Напр.: Макарий (Веретенников), архим. Преподобный Александр Свирский и святитель Макарий, митрополит Московский // Альфа и Омега. 1995. № 1(4). С. 135-144.
⁵ Акты Исторические. СПб., 1841. Т. 1. № 135. С. 195-196.
⁶ Никодим (Кононов), иером. Указ. соч. С. 198.
⁷ Соловецкий патерик. М., 1991. С. 43.
⁸ Сергий Шелонин. Слово на перенесение мощей Филиппа Московского // Книжные центры Древней Руси. Соловецкий монастырь. СПб., 2001. С. 365.
⁹ Цит. по: Федотов Г.П. Святой Филипп митрополит Московский. М., 1991. С. 111.
¹⁰ Там же. С. 59.
¹¹ Записка об обретении и перенесении мощей св. Филиппа // Книжные центры Древней Руси. Соловецкий монастырь. С. 441-443.
¹² См.: Лобакова О.А. «Устав о монастырском платье» 1553 г. // Книжные центры Древней Руси. Соловецкий монастырь. С. 324.
¹³ Житие и чудеса преподобного Александра Свирского. СПб., 1999. С.105-108.
¹⁴ Барсов Е.В. Олонецкий монастырь Клименцы // Чтения в Обществе истории и древностей Российских. М., 1870. Кн. 4. С. 96-97 (цитата испорчена, см.: Исторические и юридические акты Олонецкого края. Петрозаваодск, 1850. С. 32-33).

Королев Александр Андреевич

Родился в 1984 г. в Москве. Студент III курса исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

Еще материалы о Феодорите Кольском.

Версия для печати