Интернет-приложение альманаха «Соловецкое море»

«Вокруг света», июнь, 1977 г.

В 1976 г. на Соловецких островах под наблюдением сотрудников Соловецкого государственного историко-архитектурного и природного музея-заповедника работала комплексная экспедиция морского клуба «Волна» Московского авиационного института.

Рассказывают участники экспедиции.

С. Красносельский: Обосновался наш отряд в старинной избе Троицкой спасательной станции. Просторная, на самом берегу губы, она сохранилась хорошо, хотя и прошло почти сто лет со дня ее постройки.

Берега Белого моря были освоены русскими уже к концу ХI века. Позднее, в XII—XVII веках, Белое море приобретает общенациональное значение, являясь морскими воротами в Европу и на Восток.

Первыми судами поморов были однодеревные лодки-ушкуи. Подобные лодки-«осиновки» они начали применять и для наледного промысла, придавая корпусу характерные обводы, необходимые для выжимания его льдом, и снабжая полозьями по обеим сторонам киля. Эти суда были непригодны для дальних плаваний. Поэтому появляются более крупные ледовые суда: раньшина, шняка, коч, или кочмара, лодья. Самым крупным из них была заморская лодья. В XII—XVI веках строились лодьи длиной около 25, шириной 7,5 и осадкой около 3 метров. Грузоподъемность таких судов превышала 200 тонн. Хороший суточный ход лодьи считался в среднем не менее 300 верст. Для сравнения можно сказать, что крупнейший корабль Колумба имел водоизмещение около 100 тонн, а корабли английского мореплавателя XVI века Стефена Барроу отставали на ходу от русских лодей. Эти качества лодей вместе с «ледоходностью» делали их уникальными для своего времени.

Нигде в мире не было чего-либо подобного русскому полярному мореходству. Даже легендарные норманнские викинги плавали по северным морям только в летнее время: «Борзы на живой воде, ледовита же пути не любят». Причем русским мореходам плавать приходилось по Белому морю с его сильными течениями, высокими приливами, подвижными льдами и суровым климатом, во тьме полярных ночей.

Это требовало высокой культуры мореплавания, которая была создана обобщенным опытом народа на протяжении веков. У поморов были свои лоции, карты, они обладали обширными знаниями по метеорологии, океанографии и ледовому режиму. Пользовались компасом оригинальной конструкции — «ветромером», или «маточкой». По берегам морей и губ, вплоть до дальних областей Сибири, они расставили навигационные знаки. Первые сведения о развитой лоцманской службе в северной Руси — «вожевом промысле» — относятся к XII веку.

Условия плавания в Белом море, особенно зимой, были очень тяжелыми. По данным «Летописца Соловецкого», в 1561 году в Белом море погибло 15 соловецких лодей. По сравнению с общим количеством кораблей на Беломорье это немного. Достаточно сказать, что их число на 1580 год, по приблизительным подсчетам Бадигина, известного советского исследователя полярных плаваний, приближалось к 25 тысячам, а количество промысловых людей достигало, по-видимому, 125 тысяч человек.

Троицкая спасательная станция «устроена на одном из Соловецких островов в Троицкой губе Анзерского острова, по северную сторону которого на расстоянии 2 миль находится каменистый Троицкий стамик, ничем не огражденный и потому опасный для морских судов». С 1875 года Троицкая спасательная станция стала постоянной, а вольноопределяющихся гребцов на ней с согласия Соловецкого монастыря заменили монастырскими послушниками.

Поиски в архивах дали нам названия и приблизительные координаты 16 судов, которые в конце прошлого и начале этого веков согласно донесениям атамана Троицкой спасательной станции настоятелю монастыря погибли в районе станции.

Вообще отчеты о крушениях немногословны: дата, состояние моря, причина и более или менее печальный результат.

В отчетах «Общества взаимного страхования поморских судов» координаты крушения указываются просто — «каменистый риф у Троицкой избы», а то и еще неопределенней — «около Анзерского острова».

Пытаемся представить, где же может лежать «розбойное (разбитое) судно», потерпевшее крушение на Троицком стамике (стамиком здесь называют каменистую мель). Если судно село на камни в прилив, его могло ветром стащить в любую сторону. Если набежало на стамик в отлив, что тоже возможно в ночное время или при потере управления, его скорее всего сняло прибылой водой. Тогда надо искать с западной стороны стамика.

Антон Макаренко — капитан парусно-моторной шхуны «Грумант», пришедший из Архангельска, чтобы принять участие в наших поисках, настроен скептически:

— Здесь зимой такие торосы ходят,. что все дно выглажено.

— Ну они, скажем, до глубины пяти-шести метров дно выгладили. Значит, надо на большей глубине искать.

Выявляется первоначальный район поисков — площадью полтора квадратных километра. Даже если проходить его разрезами через 25 метров, это 80 полуторакилометровых проходов. Вообще, когда начинаешь что-то искать в море, особенно такую «мелочь», как затонувшее судно, понимаешь, какое оно большое, это море. Размечаем акваторию, ставим вехи на крестовине из бревнышек.

Акваланга хватает на один проход. Казалось бы, небольшой труд — болтаться на буксире. Но усилия, затрачиваемые на сохранение равновесия, постоянные изменения глубины и холод вызывают повышенный расход воздуха. Пока протаскивали второго водолаза, погода ухудшилась, небо заволокло, усилился ветер.

По морю ходят короткие злые волны. Их образуют совместными усилиями ветер и приливное течение. Сейчас самый «жар воды», то есть наиболее сильное течение. На такой волне даже влезть в карбас по нашему веревочному трапу для увешанного металлом водолаза задача непростая.

Под водой Костя Елизаров — один из самых опытных аквалангистов.

— Веду круговой поиск... Какое-то колесо. Тащите!.. — У борта лодки появляется Костина голова в шлеме. К груди он прижимает массивный диск. Очистив его от ила, убеждаемся, что это действительно колесо, сделанное из спила толстенного ствола с железным ободом и массивной свинцовой втулкой. Пока гадаем, к. какому времени оно могло относиться и для чего служить, Костя находит на дне деревянный судовой блок солидного размера.

Продолжаем обследование дна по выработанной методике. Выходить на стамик удается не каждый день. То волна слишком велика, то пасмурно и видимость под водой сокращается до нескольких метров, а то просто ломается какой-то из наших агрегатов.

Так и прошел месяц — незаметно и быстро. Из крупных находок — бревно со старинными коваными гвоздями, железная якорная цепь, но насколько она древняя, определить с ходу было невозможно... Прямо надо сказать — мы надеялись на большее. И вдруг...

Перед самым отъездом, в конце августа, Василий Николаевич Кучеров, старый мастер по добыче водорослей, сказал как бы между прочим:

— Был там остов корабля большого, как раньше ходили... Но по времени уже должно порушить, здесь лед не стоит — течения большие. Вот торосы могли срезать...

— Василий Николаевич, а где это «там»? Стамик?

— Да нет, поправее, километра три от берега.

В последние дни перед отъездом была волна, и мы так и не смогли выйти на указанное место. Когда уезжали, Дима Кравченко, остающийся со своей группой добычи агар-агара, успокоил меня:

— Постараемся туда сходить, хотя бы взглянуть.

Д. Кравченко: Как только погода наладилась, начали траление. Наш трал — это двести метров капронового шнура, заглубленного грузилами и поплавками на пять метров. Уходили в море рано утром, возвращались, когда темнело. Все зацепы — топляки.

На пятый день Аркадий Корольков предложил обследовать обсыхающую во время отлива часть рифа. Предложение деловое, странно, почему нам раньше не пришло в голову... Вернулись ребята в сумерках. И по тому, как они крадучись подошли к причалу и тихонько разгрузились, стало ясно: что-то произошло. Аркадий вытащил из-под штормовки и положил на стол обросший водорослями и мелкими ракушками кусок дерева.

Среди камней рифа ребята заметили торчащую лапу адмиралтейского якоря. Он был завален камнями и почти полностью замыт песком. Очистить его не удалось. Якорная цепь, оранжевая от ржавчины, уходила вглубь. Надев гидрокостюм и подключившись к аппарату, Аркадий, перебирая цепь руками, спустился на глубину 13 метров. Цепь зарывалась в песок.

— ...Я его сначала за обросший камень принял: стало сносить меня в сторону, ну я за него и ухватился., Представляешь, он вертикально стоит, наполовину в песке, потянул я за куст «капусты», а он на моих глазах переворачивается.

...В море вышли, как только рассвело. Из трех вех, поставленных накануне, осталась одна, остальные сорвало ночным штормом. Первым под воду ушел Аркадий. Страховочный конец дернулся. Условный сигнал. Я вываливаюсь за борт. Вижу Аркадия — он ножом режет стебли ламинарии. И там, где водоросли срезаны, из песка выступают куски дерева. Показываю Аркадию, что надо попытаться расчистить их хотя бы до основания. Минут десять разгребаем песок, но понимаем бесполезность своих попыток: чтобы добраться до их основания, наших сил явно недостаточно.

Аркадий складывает руки крестом. Это сигнал к немедленному всплытию: кончается воздух.

...Карбас болтается на якорях. Определяем по шлюпочному компасу место наших работ, хотя о том, что именно мы «зацепили», говорить пока нельзя.

С. Ковалевская: Наш отряд возник стихийно. В предыдущее лето над полуостровом Колгуев шел пожар. Горела пересохшая трава, кустарник — так Колгуев открыл древности далеких тысячелетий, до пожара спрятанные под растительным покровом. У нас не было «открытого листа», то есть права проводить раскопки. Но по заданию Соловецкого музея мы начали разведочные обследования.

Колгуев — настоящий археологический заповедник. Недаром даже в своем полевом отчете начальник археологической экспедиции, работавшей здесь в 1971 году, А.Куратов назвал полуостров «крупнейшей резервацией древних культовых сооружений не только на Анзере, но и на Соловках». В этом таинственном археологическом музее «выставлены» необычные экспонаты: дольмены и каменные курганы, гурии и могильники. И наконец уже не одно столетие вызывающие споры загадочные кольца и лабиринты, выложенные валунами.

О происхождении лабиринтов, которые выкладывались на огромной территории — от архипелага Силли (Англия) на западе до Кольского полуострова и Соловецких островов на востоке, их назначении написаны сотни работ, но единого мнения среди ученых нет и до сих пор.

Попытки объяснить их назначение предпринимались еще в средние века. В конце XV века, например, утверждали, что лабиринты являются «бесовскими» сооружениями. Видимо, многие из отцов церкви разделяли это мнение, и поэтому на земле «святой обители» возле лабиринтов выкладывался крест для очищения земли от «языческой нечисти». А может быть, кресты выкладывались не по велению святых отцов?

Некоторые исследователи связывают лабиринты с хороводными танцами современных северных народов Европы, которые ведут свое происхождение от древних культовых плясок.

Во время работы экспедиции А. Куратова все верхнее плато мыса было затянуто толстым покровом мха, скрывавшим невысокие каменные оградки могильников. «Здесь обнаружены, — написано в отчете экспедиции, — две каменные грядки четырехугольного очертания. По приближенным подсчетам, древних каменных сооружений на мысе около полусотни. В комплексе они составляют гигантский каменный пантеон — первобытное святилище, которое, без сомнения, заслуживает всестороннего исследования, включая широкие раскопки».

Сейчас эти сооружения «вышли» на дневную поверхность, и мы насчитали уже около полутора сотен таких сооружений! Древнее кладбище опоясывает Колгуев с северо-востока и тянется широкой полосой вдоль побережья, повторяя его изгибы.

Случайна ли такая «привязка к морю» лабиринтов и могильников?

К изучению могильников мы привлекли группу прибористов, которая занималась поиском затонувших колоколов.

Все материалы — обмеры, зарисовки, чертежи — мы подготавливаем для передачи в фонды Соловецкого музея.

...Если бы у нас был открытый лист.

А. Захаров: ...Голгофа открылась неожиданно. Невысокий, но крутой холм венчался белоснежным Свято-Распятским скитом. Внезапно с Голгофы донесся отчетливый каменный стук. Дорога к скиту, как к сказочному замку, несколько раз огибает гору. Мы продирались сквозь заросли иван-чая, который, несмотря на июль, и не думал цвести. Потом кружить надоело, и мы полезли напрямик, цепляясь руками за кустарник. Под ногами трещали ломкие сучья. Стук прекратился. Мы замерли, прислушались. Из-под чьих-то ног посыпались камни, и в гулкой утренней тишине явственно различались осторожные удаляющиеся шаги. Когда мы наконец добрались до скита, там не было ни души. Мы забрались на колокольню. Внизу лежал как на ладони красавец остров Анзерский. С трех сторон Голгофу окружали неподвижные зеркальные озера. За озерами вставали поросшие лесом холмы, а за холмами лежало свинцовое Студеное море.

В 1712 году бывший духовный наставник Петра I иеросхимонах Иов, сосланный на Соловки по таинственным обстоятельствам, основал на горе Анзера, названной Голгофа, уединенный деревянный скит, который начал быстро богатеть. Члены царской фамилии не забывали Иова и жертвовали в его пользу немалые средства. Слава о богатствах на Голгофе быстро распространилась по округе. Иов уже намеревался приступить к строительству каменных зданий, когда на скит обрушилась беда: в 1718 году он был разграблен «разбойными людьми», а братия нещадно избита. Лишь в 1830 году на Голгофе была построена каменная колокольня. На нее подняли восемь колоколов, по всей видимости, соловецкого литья. Но скиту так никогда и не удалось вернуть себе славу и богатство.

С первых же дней революции Соловецкий монастырь оказался в стане врагов Советской власти. Но вот наступил 1920 год, и в феврале Красная Армия вступила в Архангельск. Зимой Соловки недосягаемы. Белое море не замерзает даже в самые лютые морозы. Лишь у берегов и вокруг островов образуются многокилометровые припаи льда, разделенные полыньями. Навигация возобновляется в мае — июне. Около трех месяцев оставалось у монастыря на эвакуацию своих богатств. Из-за этих-то трех месяцев и появились слухи о несметных сокровищах, которые успели монахи спрятать в соловецкой земле.

Слухи эти смешны и наивны. Все оставшиеся ценности были эвакуированы к 1924 году несколькими музейными комиссиями из Москвы и Петрограда. Затем почти двадцать лет каждую пядь здешней земли исследовало Соловецкое общество краеведения. Одних произведений иконописи было собрано около двух тысяч. И вот только по странному недосмотру из поля зрения выпали колокола. Всего на Соловках их было пятьдесят пять. Сорок два висели в кремле, пять — в Троицком скиту, восемь — на Голгофе. Сейчас же в Соловецком музее только два колокола. Где же остальные? Музеем предпринимались поиски колоколов в 1973 году, но безуспешно.

Об этих колоколах ничего не могли нам сказать ни Г.А.Богуславский, автор книги «Острова Соловецкие», долгие годы изучающий соловецкие архивы, ни П.Д.Барановский, член одной из музейных комиссий 20-х годов, ни А.А.Карпов, в те же годы производивший обмеры Соловецкого монастыря. Правда, А.А.Карпов вспомнил одну интересную подробность:

— Заодно с обмерами мне было поручено выяснить, куда исчезли некоторые ценности из ризницы. Но монахи как воды в рот набрали. На все расспросы у них один ответ: «Не знаю». Лишь однажды... «Какие замечательные вещи были в монастыре! Им бы в музее находиться. Неужели в пожаре сгорели?» — спросил я. И услышал: «Да не сгорели». — «А где же они?» — «Ушли». И, словно спохватившись, что сказал лишнее, монах замолк, опустил голову и не произнес больше ни слова...

История соловецких колоколов берет свое начало с каменного «клепала», творения одного из основателей монастыря Зосимы. При знаменитом Филиппе Колычеве, начавшем строительство исполинских сооружений, которые дожили до наших дней, были отлиты «великие» колокола. Самый большой из них весил 173,5 пуда. В 1600 году из 600 пудов меди, пожалованной Борисом Годуновым, с добавлением 100 пудов меди монастырской был вылит колокол «Борисович». В 1762 году он был перелит, весил уже 995 пудов и назван «Преображенским». А в 1774 году с прибавкою меди монастырской его вес был доведен до 1100 пудов. Вторым на Соловках был колокол «Литийный» в 527 пудов, затем «Полиелейный» весом в 284 пуда и «Вседневный Соборный» в 283 пуда. Когда на Соловках начинали звонить, то звук долетал до Кеми и тогда жителям прибрежных сел казалось, что звон исходит из глубин Белого моря... Обрывается история колоколов пожаром 1923 года.

С тех пор о колоколах соловецких ничего не известно. Они как в воду канули. Впрочем, поговаривают, что именно в воду... Кто-то видел сам, а потом рассказывал, как монахи кидали колокола в озеро, как, ломая кустарник, катились они с горы в воду. Кто-то ощупывал их уже на дне — правда, уже другого озера. Кто-то даже пытался вытащить их (из третьего озера), но силенок у трактора не хватило. И так далее. Короче, судя по рассказам, колокола могли лежать в каждом из почти пятисот озер архипелага. И мы приступили к поискам в озере Банное. Расчет был прост. Озеро веками использовалось монахами для хозяйственных нужд. Если не колокола, то какие-нибудь бытовые предметы в нем есть.

Работать под водой можно было только при полуденном солнце. Но и тогда видимость была не больше метра. Стрелка металлоискателя растворялась в мутной воде уже на расстоянии вытянутой руки. Одно неосторожное движение ластами — и со дна поднимались клубы ила, слой которого достигал местами полутора метров. Наземный же поиск можно было вести только в пасмурную погоду или поздно вечером. Иначе солнце раскаляло рамку прибора, и он терял чувствительность. Тем не менее груда находок, возвышавшаяся посреди палаточного городка, стремительно росла. Мощные двадцатисантиметровые кованые монастырские гвозди, украшенные затейливым рисунком осколки печных дверей, замысловатые детали каких-то неведомых механизмов; венчало коллекцию копье с изъеденным древком и длинным тонким стальным наконечником. Наконечник в сечении был квадратным, а на гранях были сделаны канавки («копье» оказалось старинной пешней для колки льда). Но колоколов не было.

Мы работали под руководством старшего научного сотрудника музея Николая Ивановича Шилова. Долгими вечерами увлеченно разговаривали мы о Соловках, о тех перспективах, которые раскрываются перед заповедником после принятия нового Закона об охране и исследовании памятников старины.

...Очень страдают Соловки от пожаров из-за небрежного обращения с огнем. Вот несколько лет назад остановились туристы в доме у Троицкого скита. Хотели разжечь неисправную печку. Дом загорелся. Они тушить бросились, а ни багров, ни ведер нету. Два перочинных ножичка да топорик на всех. Так одни угольки да печка от дома остались...

— Так ведь на Анзерский въезд только по разрешению заповедника... — говорю я и замолкаю на полуслове. Не раз на Голгофе появлялись «дикие» туристы. Откуда?

...Анзерский остров — заповедник в заповеднике. Сокровищница археологических, исторических и архитектурных памятников. На Анзер «заказана» дорога даже организованным туристам. Год от года дирекция Соловецкого музея вынуждена сокращать приток посетителей острова строгой заповедности. Это вызвано беспокойством за сохранность памятников.

И все же за два летних месяца мы препроводили с острова несколько «нелегальных» туристов — тех, кто самовольно, без ведома музея решил попасть сюда.

Анзер заслужил такую популярность, но он заслужил и почитание... Испачканы стены Распятского скита. Внутри помещений разными людьми в разное время предпринимались самовольные раскопки.

Огромную работу по спасению и охране памятников проводит Соловецкий историко-архитектурный музей. Но...

— Контролировать трудно — штат пока мал. Впрочем, со следующего года в музее патрульный катер будет, — говорит Шилов.

Рассказали мы как-то про странный стук, который слышали на Голгофе ранним утром первого нашего экспедиционного дня.

— А это еще одна напасть. Кладоискатели. Как мухи на мед к нам слетаются.

— Кладоискатели на Голгофе? Скит-то бедный был. По книге вкладов, там всего два-три серебряных креста, и те в соловецкой ризнице хранились. А помнишь, у Пришвина — любая общепитовская столовая даст сто очков вперед их трапезной?

— Это ты читал Пришвина и историю монастыря. А он дикарь. Слышал басни, вот глаза и разгорелись. Он, может, один такой на тысячу, но вот придет ночью с кувалдой и крушит, что под руку попадет. Судить за это надо.

...После озера Банного мы обследовали металлоискателем озера Садка и Большое Голгофское. И снова — все, что угодно, кроме колоколов. Тайна соловецких колоколов так и оставалась тайной...

Но вот однажды паутинка ссылок и очевидцев привела нас в семью Анны Ильиничны Бронниковой, заслуженной учительницы, кавалера ордена Ленина. Самой Анны Ильиничны дома не оказалось — уехала в Архангельск. Нас встретил ее сын — Энгельс Бронников. 18 лет назад, в 1958 году, сопровождал Энгельс экспедицию К. П. Темп. Ксения Петровна, выдающийся ученый-биолог, занималась разведкой запасов ламинарии вокруг Анзерского. Ходили, конечно, и по острову. На горе Голгофа, но не на колокольне, а просто так, на двух столбах висел колокол. Даже фотография есть, где Энгельс рядом с ним снят. А куда он потом делся — неизвестно. С Ксенией Петровной связаться мы не смогли. И только лишь в Москве получили письмо сотрудника музея О. Шапошник, которая расспросила Ксению Петровну о колоколах.

И вот что она сказала. При перевозке колоколов с Соловецких островов на материк в 1924 году (значит, все же их вывозили!) теплоход «Поморье» (или «Карелия») с баржей, выйдя из бухты Благополучия, наткнулся на мель чуть западнее Песьих луд. Там и затонула баржа с колоколами. Ксения Петровна даже очертила район, где это могло произойти.

...Если бы мы это знали раньше!

Версия для печати